Зря иронизируют над скрепами. Они, конечно, есть. Есть какие-то базовые, главнейшие — нет, не ценности, а именно глубинные свойства, встроенные программы, костяк национального характера. Мы считаем себя наследниками великой русской культуры. Чуть что — «мы дали миру Достоевского!». Мы привыкли гордиться святыми именами: Пушкин, Гоголь, Некрасов, Тургенев, Толстой, Чехов! Были и классики масштабом поменьше, но тоже великие. Все их духовное наследие вроде бы составляет те самые скрепы. Но увы. Скрепы уже совсем не те, и нынешняя культура другая. От русской традиции ее отличает чрезвычайная терпимость к злу. Сочувствие палачу и презрение к его жертве.
Вся русская литература исполнена жалости к маленькому человеку. К жертве обстоятельств. Бедная Лиза, Самсон Вырин, Акакий Акакиевич, Антон-Горемыка, Герасим со своей Муму, Макар Девушкин, Неточка Незванова, Соня Мармеладова, Катюша Маслова, гробовщик Яков Бронза вместе со скрипачом Ротшильдом, андреевские семь повешенных, купринские проститутки и блоковская «под насыпью, во рву некошеном». Вся атмосфера русского общества была пропитана духом сочувствия к униженным и оскорбленным. Адвокатов, которые добивались оправдания подсудимых, буквально носили на руках. «Войдем в зал суда с мыслью, что и мы виноваты», — призывал Достоевский.
Соблазнитель, обманщик, богач-мироед и неправедный судья пользовались, мягко говоря, куда меньшим сочувствием авторов и читающей публики. Губернатора, который приказал стрелять в рабочих (рассказ Леонида Андреева), жалела безвестная гимназистка. Но почему? Потому что губернатор уже сам себя приговорил к смерти за этот приказ и нарочно ходил без охраны, в итоге его застрелили.
Но буквально в последние годы все изменилось. Униженные и оскорбленные — это «терпилы». Обездоленные — и вовсе «лохи». Жертва (слабая, безымянная и особенно — давняя) вызывает брезгливое раздражение. Палач — «он выполнял приказ», «время такое было», и вообще «не нам их судить». То есть им — судить и даже казнить. А нам — ни-ни. Хочу дать полезный совет: когда вам с постной миной говорят: «Не судите!» — это значит, вас уже осудили, в полном противоречии с евангельской заповедью, на которую эти ханжи ссылаются.
Стоило кому-то написать в соцсетях, что рядом с красивым надгробным памятником главпалача НКВД Блохина, который лично, сам, своей рукой расстрелял более десяти тысяч человек, не худо бы поставить табличку с указанием на этот исторический факт, тут же раздается: «Воевать с мертвыми, фу, это низко!» Но дальше — больше. Ревнители истины пишут: «А откуда вы знаете, что эти десять тысяч человек — сплошь невинные жертвы? Вдруг среди них были настоящие преступники?»
Жертвам достается по полной. Оказывается, крестьяне прятали хлеб, рабочие бастовали, доценты саботировали, поляки шпионили, татары предавали. Если бы к власти пришел Троцкий (Бухарин, Каменев, Зиновьев, Рыков и т. д.), то было бы гораздо хуже. Маршалы и генералы все как один лезли в Бонапарты. Голодных колхозников правильно сажали за унесенные с поля колоски (аргумент: «Значит, по-вашему, воровать — можно?!»). А счетовода Иванова и его жену — и еще полмиллиона таких же счетоводов и их жен — бросили за решетку для повышения дисциплины перед грядущей войной. И самое главное: ведь не всех же загнали в лагеря, а тем более расстреляли? Не всех. Значит, кого не арестовали и не расстреляли — те были нормальные, ни в чем не виноватые люди. А вот кого таки да расстреляли — наверное, было за что?
А взять евреев. Не может быть, что их в 1930—1940-х годах уничтожали просто так, ни с того ни с сего. Зря нигде не убивают — ни у нас, ни у них. Наверное, евреи сами виноваты. Разозлили немцев, а также население восточноевропейских стран. Погромщики — малограмотные люди, бедные, трудно живущие, им хотелось поживиться еврейским скарбом… В общем, опять же, «не нам их судить». Жертвы сами нарвались. Да что там трагедии тридцатых годов прошлого века… Ближе к жизни!
Кажется, в вечном споре отцов и детей поколения поменялись ролями. Молодежь всегда выступала за свободу, прогресс, гуманность и разум. А старики возмущались, потому что были за незыблемость порядка и почтение к авторитетам. Теперь дети говорят отцам: «Задрали вы нас своей терпимостью и гуманностью! Распустили всякую шваль. Порядок нужен, твердая рука. Инородцы обязаны знать свое место. Баба должна рожать пятерых. Детей надо пороть. А то грамотные стали, страх божий забыли! Любая власть от Бога, а смутьянов надо размазывать по асфальту. И вернуть смертную казнь».
Когда я сегодня вспоминаю сталинистов 1960—1970-х годов, я готов обнять этих битых жизнью стариков. Они говорили, что гибель невинных людей — это трагедия страны. Они любили Сталина, несмотря на незаконные репрессии, которые — вместе с партией — осуждали. А нынешние сытые и юные любят Сталина именно за репрессии, за аресты, лагеря и расстрелы. Наверное, этот слом общественной нравственности можно как-то объяснить. Но зло не перестает быть злом из-за того, что у него есть причины.
Денис Драгунский
