Жизнь продолжает привольное течение. Но сокращается мое собственное пространство внутри нее. Одна за другой откалываются глыбы от материка, казавшегося таким прочным, привычным, неколебимым. С каждым годом потерь все больше, утраты все ощутимее. Уходит поколение, в гуще которого я жил и которое знал как самого себя — со всеми его (моими) противоречиями, сомнениями, безусловными достоинствами и столь же очевидными недостатками. Следом идут новые — возможно, лучшие, возможно, сильно уступающие прежним. Про них, будущих, напишут их ровесники. Я хочу вспомнить тех, кого знал и кто ушел совсем недавно или в течение последних лет.
Тоненькая нить
Я жил уже давно
Я жил еще недавно,
А то веретено
Работает исправно.
И тоненькая нить,
Точась мало-помалу,
Все побуждает жить,
Ведет как по лекалу
По той, по той кривой,
Что всех прямых короче…
Эти стихи написал мой друг, поэт Натан Злотников. Я познакомился с ним не на вечере поэзии и не в журнале «Юность», где он работал. Обстоятельства были другие: на улице он подобрал упавшего старика. Отвез в больницу. Стариком оказался мой родной дедушка. В коридоре 5-й Градской больницы мы с Натаном впервые пожали друг другу руки.
Но вернемся к моему любимому стихотворению. Может ли кривая быть короче прямой? В геометрии — нет. А в жизни только так и бывает. Собственно, вся жизнь и есть эта самая кривая, которая ведет человека прямиком — к не всегда осознаваемой им цели. Она, эта кривая, гораздо лучше ведомого знает, куда ему надлежит наведаться и какие пункты на протяжении долгого, усеянного препятствиями маршрута посетить.
Владимир Орлов
Вот надпись, которую Владимир Орлов сделал на подаренной мне книге «Бубновый валет»: «Андрею, Андрюше, молодцу, от плохого моралиста. С извинениями. В.Орлов. 21.V-2002 г.». Конечно, неловко приводить похвалу себе. Но без этой цитаты не будет понятна суть наших отношений.
Обо всем по порядку. Начать надо с Аргуновской улицы, где на дне рождения писателя-фронтовика Юрия Додолева состоялось наше знакомство. Володя тогда странно (для меня) быстро опьянел, жена вместе с Валерием Гейдеко увела его домой — близко, по соседству. Роман «Альтист Данилов» уже был написан, мы о нем во время той встречи много говорили. Не оставляло ощущение: сюжет родился из типичной бытовой ситуации, герой — полукровка, в нем смешаны гены древней, восходящей к Небу когорты демонов и укорененных на Земле, в Москве (которой посвящены вдохновеннейшие страницы произведения), не ведающих, что ими правят высшие силы обычных людей.
Потом мы частенько встречались в Доме литераторов и в демократичной рюмочной, примостившейся на краю Камергерского переулка. Когда она закрылась, Володя переместился в другую, на Большую Никитскую, напротив театра Маяковского. Однажды я пришел туда, и он сказал, кивнув на столик, стоящий в глубине: «Там Дима Быков отмечает премию, поди поздравь». Володя был непредвзятым, незашоренным, независтливым человеком… Сидя возле витринного окна забегаловки, наблюдал жизнь, шлифовал слова, отхлебывал мелкими глотками прозрачную жидкость из рюмки толстого стекла.
Так вот, о надписи. Что предшествовало ей? В перестроечные времена меня пригласили создать две новые газеты: юмористическую и серьезную. Я начал их выпускать. По этому поводу услышал от Володи: «Променял литературу на бизнес». Упрек был несправедливым. Хотя бы потому, что сам же Володя попросил опубликовать в одной из этих газет рассказ его литинститутского ученика. Я был настолько обижен и удручен, что не стал ни оправдываться, ни возражать. Стал сторониться его. Он не мог этого не заметить. Спросил: в чем дело? И, извинившись, начертал на титульном листе шутливое покаяние.
Вопрос о приторговывании в литературе был для него болезненным и принципиальным. По поводу одного из нуворишей, пытавшегося за деньги купить звание писателя, Володя мне рассказал:
— Когда я работал в «Комсомолке» и писал очерки, у этого типа был кабинет. Причем отдельный. Он был осведомитель. Там, в тиши, сочинял доносы. Как развилась в нем тогдашняя жажда сочинять!
Володя был приверженцем булгаковской заповеди: «Ничего не просите!» Литературные критики, всегда готовые по команде сверху сделаться либералами или церберами и жополизами, ополчились на «Альтиста Данилова». В моих силах было познакомить Володю с заведующим отделом «Литгазеты», где готовилась разгромная статья. Я договорился о смягчении некоторых ее пассажей. Володе лишь надо было прийти, подарить свою книжку, побеседовать по душам. Володя выслушал меня, поблагодарил и… не пришел. Тем самым преподав урок, запомнившийся мне на всю жизнь.
Святослав Бэлза
Он просто обязан был вести дневник. Его мемуары могли бы ощутимо обогатить и дополнить наше представление о самых значимых представителях мира искусства. Не знаю, хватало ли у Святослава времени на записи. Если нет — канут в Лету уникальнейшие подробности. Он рассказывал: Грэм Грин заносил свои сны в специальную тетрадь и издал потом эту энциклопедию видений (на русский книга не переведена). Рассказывал: Джеймс Олдридж, бешено популярный в Советском Союзе (он широко издавался в СССР по идеологическим соображениям, бестселлером был его роман «Дипломат»), попросил Славу познакомить его с Грэмом Грином. Грин не ведал о существовании такого писателя, но согласился, Олдридж сильно робел, когда Слава представлял его подлинному классику.
Одна из наших встреч произошла (в это трудно поверить) в метро, на Сокольнической линии. Поразительно: никто из пассажиров не пялился на сверхузнаваемую телезвезду. Слава ехал в Большой театр вести юбилейный вечер Сергея Михалкова. Метро воспользовался потому, что на машине боялся угодить в пробку и опоздать. Через руку был перекинут чехол с концертным костюмом.
Последний наш разговор был полон веселья — о дантовском обществе, созданном отцом Святослава — выдающимся Игорем Бэлзой. (Итальянцы были смущены: общество возникло не в Италии, а в России), о главном редакторе «Литгазеты» А.Б.Чаковском (при котором мы со Славой бок о бок работали в «ЛГ» больше десяти лет), о том, как А.Б., Герой Социалистического Труда и депутат Верховного Совета, поехал в родной ему Ленинград на встречу с избирателями, а пока шла встреча, его вещи выкинули из гостиничного номера, поскольку прибыла делегация интуристов, их некуда было поселить.
Владимир Орлов и Святослав Бэлза — равновеликие фигуры. Но панихида по Бэлзе собрала в Большом зале ЦДЛ толпы почитателей, а проститься с Орловым в Малый зал ЦДЛ пришло совсем немного людей. Бэлза был широко общительным, Орлов — замкнутым. Телевидение сделало Бэлзу еще более популярным. Орлова не показывали по ТВ. Я, во всяком случае, не видел его на экране ни разу!
О Шукшине и Гончарове
Нынешним летом, 25 июля, с моими друзьями Алексеем Гончаровым, Вадимом Кондратьевым, Владимиром Лаптевым и Роландом Мачабели я отправился на Новодевичье кладбище: Шукшину исполнилось 85. Я был на его похоронах, но с тех пор ни разу не навещал его могилу. Там уже собрались несколько человек. Актер из Мытищ читал рассказ «Верую». Лаптев вспомнил, как снимался в Белозерске в «Калине красной», и Шукшин приревновал жену Лидию к проходившему мимо пьяному. Лаптев говорил: «Он мне сказал: «Землячок, не уезжай из Москвы!» Кондратьев рассказал, как Андрей Александрович Гончаров поставил «Рассказы» Шукшина со своим студенческим курсом и как после премьеры спектакля Шукшин благодарно погладил корифея по шевелюре. (Поразительное наивное простодушие!) А еще о том, как на просмотре «Калины» Шукшин упрекнул оператора за то, что кадр дрожит: «Эх ты, Эйнштейн», а тот поправил: «Не Эйнштейн, а Эйзенштейн!» Неведомый человек с фотоаппаратом спросил у Лаптева: «Правда ли, что Шукшина отравили?» Лаптев и Кондратьев хором отвечали: «Вранье! Он бы прожил дольше, если бы не бросил пить так резко». Потом мы небольшим отрядом перекочевали на могилу Гончарова-старшего, где сожалели, что спектаклю по рассказам Шукшина в его постановке не дали Госпремию (хотя выдвижение состоялось). Нас слушали стоявшие рядом памятники Райкину, Никите Богословскому, Артему Боровику, Н.В.Подгорному и Капитонову (со звездой Героя Соцтруда на каменном лацкане).
Утраты, утраты
Летом в Севастополе, куда поехал, чтоб своими глазами увидеть происходящее в Крыму, умер Кирилл Панченко, удивительный режиссер — негромкий, независимый, гордый, не входивший в мафиозные образования, взявшие в кольцо нашу Мельпомену (потому работавший как бы в вакууме), не боявшийся ставить классиков на сцене своего маленького уютного театра «На Перовской» — так, как их не воплощал до него никто. Его восхитительные «Ромео и Джульетта» так и стоят у меня перед глазами. Он по-своему трактовал и осмысливал шекспировские пьесы. Последней стал «Макбет». Есть поверье: при постановке «Макбета» в труппе случается смерть.
Умер Виктор Славкин — драматург и прозаик, его пьесы «Взрослая дочь молодого человека» и «Серсо» стали этапом в развитии отечественного искусства. Я был участником его литературной студии «Зеленая лампа», она работала в журнале «Юность» (на площади Маяковского). Виктор Иосифович вырезал из газет и журналов заметки о курьезных случаях и давал семинаристам задания писать рассказы об этих забавных эпизодах.
Умерла литературный критик и публицист Надежда Железнова, успев выпустить перед смертью книгу о своей маме, расстрелянной за то, что работала в «Еврейском антифашистском комитете». Отец Нади, Леопольд Абрамович Железнов, был ответственным секретарем журнала «Юность» и близким другом Бориса Николаевича Полевого. Их сдружила работа на фронте. Леопольд Абрамович рассказал мне поразительную историю о том, как ему, молодому журналисту, велели срочно собраться и ехать на Ленинградский вокзал, где представителей прессы ждал специально приготовленный поезд. Никто не знал, для чего едут в Ленинград. Когда прибыли, выяснилось: убит Киров. «Но я подсчитал, — рассказывал Леопольд Абрамович. — Когда поезд выезжал из Москвы, Киров был еще жив. Получалось, кто-то заранее был осведомлен, знал о готовящемся убийстве».
С Надей Железновой меня познакомил Натан Злотников. Автор стихотворения, процитированного в начале этих заметок.
Кривые линии замыкаются в нерасторжимые круги. Замкнулся и этот, один из многих.
…Тоненькие нити сопрягают маршруты и мысли. Двигаясь по прямой, я не узнал бы многого (а то и всего) из того, о чем рассказал
