Выпуск N 11 от 2 августа 2004
19.05.2004
Солнце в музее частных коллекций
Дождик грибной. Я без зонта, да он и не нужен. Солнце сочное, со вкусом апельсина, валяется на мокром асфальте. Франко Дзеффирелли тоже идет под дождем. Не знаю где, в Москве, в Риме, в Милане - это не важно. Важно, что через неполных семь минут я дойду до музея частных коллекций им. А.С. Пушкина, и мы с ним встретимся.
Из-за коврового покрытия не слышен стук моих башмачков. На выставке собраны эскизы и оперная сценография Франко Дзеффирелли, от штриховых набросков до полноценных, очень красивых картин. Особый интерес вызывают манекены в костюмах для опер и фильмов. Конечно, все привезти невозможно. Поэтому на стенах висят картинки с эскизами одежды. Такая уютная, стильная выставка итальянского художника и режиссера (теперь уже сомневаюсь, кого больше: художника или режиссера).
Нет, все-таки вряд ли в Милане сейчас дождь, у них же есть Солнце.
20.05.2004
Господа, мы едем к Ревизору
После театра нельзя ездить в метро: там слишком много людей, глаз цепляется за них, а впечатления расплескиваются, как вода из стакана. Еду. Только спрятать глаза, закрыть, чтобы довезти все, что видела до дома.
В театре им. Е.Вахтангова, на "Ревизоре". Сперва казалось, что я вижу классическую постановку. Смущало только то, что актеры как будто слишком молоды для своих ролей. (Обычно Городничий у меня четко ассоциировался с Папановым, поэтому видеть Сергея Маковецкого в этой роли было необычно). Странности начались с того момента, когда обеспокоенный Городничий начал вслух читать письмо от родственника, вместо листа с текстом держа в руках свой собственный шарф. Когда же на сцене появились Бобчинский и Добчинский, гремящие сундучкообразными чемоданчиками за плечами, стало ясно, что "все поехало с основ". Вообще-то, все "поехало" в самом начале: знакомая первая фраза пьесы Гоголя оказалась безжалостно исключенной из ткани спектакля.
Говорят, постановка литовского режиссера Римаса Туминаса сродни притче. Как бы то ни было, Городничий Маковецкого был мудрее своего литературного прототипа: во время сцены лжи Хлестакова, он не принимал участия во всеобщем оболванивании, а скромненько сел за стол и, покуривая сигарету, погрузился в свои мысли. Чего только не вытворял этот эксцентричный Городничий! И залезал на столб, и спускался по наклонному трапу на двухэтажную кровать к Хлестакову с видом Александра Македонского, и скакал по сцене через табурет. В конце концов, он отдал свои сапоги ревизору, портянки тоже отдал, и остался разутым, но "обутым".
Классическим был только сам Хлестаков (Олег Макаров). Правда, и он выкидывал фокусы. Предложение руки и сердца он делает во время драки с дочерью Городничего. Сама же дочь в коротеньком платьице и с двумя хвостиками и хихиканьем меньше всего походит на невесту.
Некоторые фрагменты были выкинуты или сжаты, а другие, наоборот, растянуты. Например, сцена, в которой Городничий пишет записку своей жене, превратилось в полноценное представление. Также Туминас привнес новый эпизод: пантомиму, которую можно озаглавить как "Ночь в доме Городничего".
Из-под рампы на актеров льет дождь, по сцене кругами летает огромная церковь и... нет немого финала. Все лаконично: занавес просто закрывается, а после актеры выходят на поклон. Двое главных героев держатся за руки. Аплодисменты продолжаются, а Олег Макаров после поклона собирается уходить, но не тут-то было. Сергей Маковецкий крепко держит младшего коллегу за руку и не отпускает его со сцены.
Больше всего поразило то, как сам Маковецкий вел себя во время поклона. Никогда я не видела у актеров такого внимания к залу. Щурясь от софитов, Сергей жадно вглядывался в лица зрителей, в их глаза. Вот-вот спрыгнет в партер.
Дождь прекратился и внутри, и снаружи. "А что это у тебя, Коля, улыбка такая глупая?" - эта фраза Михалкова из "Утомленных солнцем" как нельзя лучше подходит к нам троим, в сумерках идущим по Арбату.
21.05.2004
В антракте между всхлипами
Вчера меня, полную эмоций, просто проигнорировали. Не обращали внимания, продолжая обсуждать свои платежки. А сегодня мама сказала, что я не похожа на Маковецкого, так что лучше мне по-хорошему отдать стул.
Я боюсь, что не увижу в жизни ничего лучшего, чем "Ревизор"! Оттого реву сегодня все утро. Мама пытается успокоить меня. Как же она не понимает, что мне хорошо вот так сидеть и плакать, кусая одеяло. И сквозь слезы смеяться, вспоминая вчерашние фокусы чиновников уездного города.
24.05.2004
Идущая по канату
Вторую сотню метров иду по бордюру, мокрому, узенькому. В правой руке зонтик для равновесия, как у гимнастки. Представляю, что я и впрямь гимнастка, идущая по канату. И с двух сторон не лужи, а пропасть (что хуже). Сразу пропасть поманила меня вниз, и я уже не могу удержаться на тонком бордюре.
Вишня осыпается. Очень некстати. Я все ходила, следила, чтобы она не осыпалась раньше времени, а когда подойдет срок, полетела бы белым снегом. Удивительное зрелище. Но пошел дождь и сбил лепестки. Стоит она теперь мокрая и унылая.
У меня тоже есть повод для уныния. Закончилось последнее в этом году занятие по хореографии. Летние каникулы подкрались незаметно. Только мне отдыхать рано: сессия на носу, практика. Как подумаю о работе в информационном агентстве "РИА Новости", аж подпрыгиваю от нетерпения. Вот и бордюр закончился, я оказалась перед подъездом собственного дома.
25.05.2004
Куда спрятали лишний этаж
Ровно шесть. Шесть этажей в неприступном форте, где заседает вся "Вечерняя Москва". Так казалось снаружи. Изнутри в лифте семь кнопок. Странное дело: куда спрятали лишний этаж? Еще и подвал, говорите, есть? Может, и домовой найдется?
Сделала большое дело: прибрала компьютер. Все документы разложила по папочкам, коробочкам, ящичкам и окошкам. Теперь все на своем месте. Нет лишнего, и нужное не потеряется.
26.05.2004
Трагедия на песочке
На троих у нас два билета. Докупили один входной, на стульчик. Как зачинщик похода на спектакль гарвардских студентов МХАТа на стульчик иду я. И получилось, что иду я не на какой-нибудь стульчик, а на стульчик во втором ряду.
Серьезный спектакль "Весеннее пробуждение" идет без перевода. В этот раз все гораздо понятнее, чем пару недель назад на "Брехтовском кабаре". Здесь уже нет разрозненных отрывков: сплошная единая сюжетная канва. Это пьеса о детях, о взрослых. Об ошибках и тех, и других и о том, чем в конечном счете могут обернуться эти ошибки.
Как всегда, первое впечатление от декораций. Всю сцену занимает корытце, вроде кюветки, в которой проявляют фотографии. В том корытце насыпан песок, он-то и станет ареной для "Детской трагедии" Фрэнка Уэдкинда. Для удобства актеры в школьных костюмах и белых платьицах играют босяком. При всем этом нет иллюзии пляжа, это совсем не пляжный песок.
Герои бегут. Этот мотив постоянно повторяется. Бегут и падают. Совсем как в жизни.
Ключевых персонажей, играют разные актеры, сменяя друг друга. Прием типизации, это раз. Чтобы никому не обидно было, это два. Особо эффектная сцена - танцевально-хореографический этюд с мухобойкой. И наконец, одна из самых ярких составляющих спектакля, его музыка: визг, скрежет, лязг, железный ритм вместе со звуком набирающего скорость паровоза, такая странная мелодия.
29.05.2004
Не балкон, а солнечная ванна
"И зачем это она тащит стул на балкон?" - думали соседи. А я выносила неповоротливый стул, чтобы сесть и позагорать. Самое время: погода улучшилась, сегодняшний экзамен сдан, к следующему ждет стопка книг по литературе XVIII г. "Письма русского путешественника", подушечка, леденцы, - все на месте. Читаю.
Через 10 минут. "Что-то здесь припекает... Не мешало бы переодеться". Надев шорты, маечку и кепку, снова устраиваюсь на своем троне. Твердо решила: не двинусь с места, пока не дочитаю толстопузую, но интересную книгу до конца. И совсем это не письма, а самый настоящий дневник.
Козырек закрывает от солнца правое плечо, левое печется. Что-то шлепнулось на козырек кепки. Шлепнулось и поползло. Значит не что-то, а кто-то. Чтобы лучше его видеть, прикрываю один глаз. Паучок. Шурует по козырьку, примеривается. Сажаю его на руку, и он начинает ползать, как божья коровка. По локтю вверх... "Эй, товарищ, тебе туда не положено", - я стряхиваю его на балконную плитку.
Через полтора часа меня совершенно развезло: один глаз уже закрылся и погрузился в глубокий здоровый сон, другой еще стойко держится, бегая по страницам и обсуждая с мозгом интересные детали "Писем". "Ребят, вы бы как-нибудь договорились: или оба спите, или почитаем", - возмущается Мозг. Глаза выбирают второй вариант, синхронно движутся: "Тик-так, тик-так, тик..."
Так, опять это насекомое. Нет уж, дружок, ползи-ка ты, лучше, по стеночке. Он последовал рекомендации, но через четверть часа каким-то образом снова приземлился на моей кепке. И повел себя абсолютно бесцеремонно: исхитрился проскакать по лбу и нырнуть прямо в волосы. Только этого не хватало! Придется применить репрессивные меры. Я вытряхнула паучка на пол и в этот момент заметила, что дочитываю последнюю страницу книги.
Самое время сматывать удочки, тем более что я уже порядком поджарилась: почти цыпленок табака. Обратным манером втаскиваю стул, подушки и прочие атрибуты роскошного отдыха в комнату.
30.05.2004
Дачники
"Цензура сделана нянькою рассудка". Читаю "Путешествие и Петербурга в Москву", сидя на подоконнике. Видно, что происходит на улице. Точнее, видно, что там ничего не происходит. Разве что у моей соседки сосны вылупились шишечки. Маленькие, желтые, - точь-в-точь крохотные ананасики.
До чего же неудобный велосипед: когда едешь, колени выше ушей. А куда деваться: пешком от дачи до леса добраться не так-то быстро. Вот и приходится выбирать. Зато когда доедешь до конца поля, начнется лес, предваряемый дубравой (сейчас, наверное, и слово это забыли). Бросишь велосипед у громадного трухлявого пня и за цветами в чащу. Чавк-чавк - трепыхается под ногами жидкая земля. Собираю букет из нежных желтых купальниц. Потом другой - из меленьких белых и крупных синих цветов. А комары здесь злючие, голодные, прямо в макушку кусают. Из-за этого все время приходится трясти головой по-лошадиному.
Вернулась к велосипеду. И поехала под горку без остановки до самого дымка из бани.
Ваша М.А. Миронова
