40
В феврале у Леонида Парфенова появился сначала первый внук – Михаил Иванович Парфенов-Бройтман, а затем и первый выпуск своего канала в интернете.
– Леонид, вы агитировали за оппозицию на муниципальных выборах – 2017. В 2018-м выборы будут весной – с ними все более-менее ясно – и осенью, мэрские. Какие важнее?
– Я на любых выборах за конкуренцию – чтобы они были действительно выборами. Чтоб была борьба программ, общественная дискуссия о картине будущего, дебаты между кандидатами. За такое и поагитировать можно.
– Вы, кажется, давно не смотрите ТВ. Почему?
– Лет 15 уже не смотрю. Атрофировалась привычка. А потом, дома телевизоры были когда-то подключены через «НТВ+», давно не работающий из-за неуплаты, и как это восстановить – уже неведомо, так что они просто ничего не могут показывать. ТВ не для меня делается, и я ни как зритель, ни как ремесленник от эфира ничего не жду. А когда есть что-то заслуживающее внимания – сериал или особо выдающийся пример госпропаганды, то они сразу получают резонанс в интернете, там и посмотришь, незачем следить за программной сеткой и анонсами.
– Есть ли смысл сейчас жестко контролировать ТВ, если есть YouTube, соцсети и в принципе интернет?
– Может, и не нужно. Но Главный Телезритель – он же не заходит на YouTube и в соцсетях не сидит. Брежнев тоже смотрел программу «Время» каждый вечер, не зная, что сограждане слушают «Голос Америки» и «Би-би-си». «Если мы про Навального не говорим – то его и нет» – это нынешнее правило оттуда пошло.
– В сети наконец появился ваш ютуб-канал «Парфенон» – и первый выпуск за пару дней набрал полмиллиона просмотров. Как эта история будет развиваться дальше?
– Меня давно уговаривали перейти на YouTube, и я решился. Это и журналистски новый для меня опыт: тексты для выпуска не пишу, а сразу говорю, то есть до какой-то степени это импровизация. Да еще впервые снимаю себя сам: после стольких лет работы с суперпрофи, стоящими за камерой, это вопиющий дилетантизм. Так что я и своего жанра законы нарушаю, а чужого, ютубовского, даже и не знаю. Правда, меня уверяют, что их и нет, можно работать как угодно. Пока получается вроде как дневник за неделю. Снимаю сам еще и потому, что все время в разъездах. Второй выпуск провел из Нью-Йорка, третий, видимо, тоже будет американским, а четвертый – питерским.
– У вас выходят книги «Намедни». Почему после 6-го тома о 2006–2010 годах вы решили вернуться в прошлое, в послевоенную пятилетку? Восьмая книга, последняя из вышедших, – снова назад, в период 1931–1940 годов, следующий том отбросит нас вообще в 1918-й, хотя сначала вы планировали двигаться по XXI веку до нашего сегодня.
– Потому что чем далее, тем более в нашей жизни чувствуется неосоветскость и становятся поучительными более отдаленные времена «нашего славного прошлого». Первой фразой предисловия к самому первому тому была: «Мы живем в эпоху ренессанса советской античности» – я с тех пор могу ее только повторять. Представления, очевидно, большинства и населения, и элит о стране, государстве, обществе, об идеале правителя, о взаимоотношениях с внешним миром сформированы и даже часто продолжают формироваться у новых поколений, исходя из советских стандартов. «Нас тогда все боялись», «А комсомол воспитывал молодежь», «Лучшие в мире образование и медицина были бесплатными», «Люди жили с уверенностью в завтрашнем дне», «Из-за предателей-либералов такую страну просрали», «Сталина на вас, сук, жалко, нету», «Путину нет альтернативы» – это же всюду в комментах не одни боты пишут
– А что, по-вашему, опять происходит со Сталиным, точнее, между нами и Сталиным? Николай Сванидзе и Максим Шевченко, умные люди, побили друг друга из-за него – что это?
– Если мы так спорим про Сталина, умершего 65 лет назад, значит, Сталин с нами – и с его сторонниками, и с его противниками. Да, он и его время – все еще до драк дебатируемая тема, они до сих пор часть современности. А вы меня спрашиваете, почему я в глубь десятилетий лезу. У британцев есть средне-устоявшееся мнение о Черчилле, а у американцев – о Рузвельте, там за них морды бить не будут. Ну, и у нас за Петра Первого не станут – он уже история и про его время том «Намедни» не нужен.
– Тома «Намедни» про Великую Отечественную войну все же не будет? Совсем?
– Для военных лет мои тома-альбомы – неподходящий формат. Они же построены на мозаике разномастных «событий-людей-явлений», а война – слишком монотемная эпоха. Ну как описывать с позиции «феноменологии», скажем, Ясско-Кишиневскую операцию?
– Какие материалы в томе о 1931–1940 годах дались сложнее других?
– Не назову какую-то одну сложность. Часто непростая задача: как передать нынешнему читателю, чтó именно значил этот феномен для современников? Почему считался упадническим фокстрот или как понятие «белофинны» означало, что война с Финляндией 1939–1940 годов продолжает Гражданскую? Ведь Маннергейм – это такой непобежденный тогда финский Колчак, даже скорее Петлюра, который сохранил на части Российской империи «капитализм», а ведь все эти территории – наши по праву исторического наследия, и у нас есть в запасе финские красные, которые сформируют там народное правительство. Ведь и вправду сегодня непонятно – как могли джинсы стоить месячную зарплату, а разница между кандидатом в члены и членом политбюро меняла весь расклад сил в стране и Жуков именно в 1957-м мог стать первым лицом. Правда, тогда политбюро называлось президиумом ЦК.
– На главу «Большой террор» у вас ушло 3,5 страницы, не так уж много. Почему?
– Во-первых, на «Большой террор» ушло 5 страниц альбомного формата. «Намедни» – иллюстрированное издание, и «заходная» в тему официальная фотография самого Александра Родченко, на которой автор замазывал лица «врагов народа», – это тоже содержание, а не просто картинка. Во-вторых, это только Большой террор, феномен 1937–1938 годов, то есть прежде всего жертвы страшного приказа НКВД №00447. А тема гостеррора в то десятилетие – еще и большие публикации про «уничтожение кулачества как класса» и про «закон о трех колосках», в убийстве Кирова – много информации про репрессии после него. Отдельными темами в книге идут Беломорканал как первый полностью гулаговский объект, «Дальстрой» со столицей в Магадане – как гигантская гулаговская территория. Про Первый московский процесс – тоже отдельно, и каждому из сменявших друг друга обер-гостеррористов – Ягоде, Ежову и Берии – и особенностям репрессий при них отведено по странице. Вот уж вправду красной линией сквозь весь том тема проходит. Но я и задачу «энциклопедии быта и нравов» второстепенной не считаю – без этого эпоху не почувствовать.
– События, явления и люди, сделавшие 2017-й?
– Все мне предлагают такие экспромты. Но навскидку я назову только то, что вы и сами вспомните. А чтоб вам было интересно перелистывать взад-вперед альбом именно с разномастными и именно так «смонтированными» друг с другом феноменами, требуется минимум полтора года работы.
– Дудь – красавчик? Как вам самому его интервью с вами?
– Юрий Дудь, конечно, из главных людей 2017 года. Он своим ведением интервью выразил сейчас тип умонастроения множества людей. Отсюда взрывной успех и слава «первомогильщика» эфирного ТВ, что навсегда останется за ним. Таким Невзоров был во времена «600 секунд», Любимов – Листьев – Захаров и Мукусев – Политковский во времена «Взгляда». Сразу было видно, что это другое ТВ. Это, кстати, показывает, что интернет – только удобный способ доставки контента, а главное – какой он, контент. Задача та же, что и в эфире. Но времена меняются – и кумиры сменяются тоже, если не чувствуют нового времени. А что до моего интервью у него... Если просмотров под 3 миллиона (хотя по меркам Дудя это совсем немного) – можно ли интервью считать плохим? И за подначивания – мол, пора самому быть в YouTube – я тоже признателен.
– Как вам удобнее всего передвигаться по Москве в последнее время?
– Лучше всего ходить пешком – тогда точно знаешь, когда будешь на месте. И по самому центру я всегда на своих двоих. Если подальше – вызываю такси, благо их теперь полно. Это для меня и дешевле, и удобнее, чем держать свою машину.
Балуева Анна
