Мы часто говорим "лицо города". Для меня лицо города - это то, что вспоминается в первую очередь.
Нью-Йорк запомнился мне как чудище, распластавшееся на берегу Гудзона. Небоскребы - его мозг. Авеню, стриты, спидвеи, мосты, автострады - щупальца.. Магазины, бары, парки, рестораны и музыка - его дыхание. Описывать Нью-Йорк бесполезно. Он слишком велик, как в ширину, так и в высоту. В нем, как в макромире, есть все. Дефицит, как говорят сами американцы, только в друзьях и в "паркингах".
Чикаго, по сравнению с Нью-Йорком, сдержан. У Чикаго северный темперамент. Это город-интеллигент. В нем больше акварельных полутонов. Особенно акварельно озеро Мичиган. Единственное, что осталось в Америке от легендарные индейцев, - это сувенирные лавки н Великие озера.
Но вот слились в ночи полутона, улицы развеселилиеь огнями. На всех деревьях загорелись лампочки, которые протянули к Рождеству вдоль каждой веточки каждого дерева. Отчего все деревья на улицах и бульварах стали похожими на перевернутые богатые театральные люстры. В витринах магазинов куклы разыгрывают сцены из сказок. Родители с детьми приезжают в центр со всей округи посмотреть на эти ожившие окна. Чикаго светится, как лицо счастливого человека. Скоро Рождество!
Бостон не просто город-интеллигент, а интеллигент, который всем своим видом постоянно старается вам доказать, что он интеллигент. Ему бы очень подошли очки. Но в дорогой профессорской оправе. Город серьезен. Гарвардский университет наполняет его дома передовыми мыслями, а дешевые кафе - раскомплексованными студентами.
Город уже в возрасте. Конечно, возраст города в Америке - понятие относительное. Тем не менее здесь уже есть свои "антикварные" дома. Поэтому в архитектуре Бостона много вкуса, присущего старине.
По городу меня возил человек, который, как и большинство наших эмигрантов, начал с хвастовства:
- Ви посмотрите, какая у меня машина!
Машинам у него была предлиннющая. Креветочного цвета. Впереди на никелевой дощечке гордым почерком была выгравирована фамилия владельца.
- Ну, мог бы я такую иметь в Союзе? Ви меня понимаете?
Мой проводник мешал мне наслаждаться архитектурой Бостона, заставляя хвалить то телевизор в машине, то бар, то ручной пылесос для автосалона...
- У нас в Америке удивительные машины. Они ползают, как змеи. А послушайте, как работает мотор? Это же зверь, а не мотор!
Когда он мне сказал, что его машина - зверь, и что, как только мы выедем за город, он мне покажет, какой она зверь, машина заглохла.
Я старался не улыбаться, глядя, как он по-женски тупо заглянул под крышку капота, откуда взвился смерч из пара, дыма и антикварной пыли.
- Ну что же, всякое бивает, - сказал он мне, нимало не смущаясь. - Зато у нас в Америке такие неполадки можно моментально исправить. Стоит позвонить, и через десять минут приедут. Это вам не в Союзе. Ви меня понимаете?
Часа два мы ждали, пока приедут из сервиса. Я начал нервничать. Мне хотелось посмотреть Бостон. Все это время мой спутник не переставая успокаивал меня тем, что это так у него впервые, чти в Америке вообще-то так не. "бивает", что это просто какой-то закон подлости. Но что, когда я увижу хозяина сервиса - Мойшу Израильтянина, я сразу пойму, насколько здесь у них в Америке не так, как у нас там в Союзе.
Когда я увидел Мойшу Израильтянина, я понял, что Бостон я не увижу никогда. Мой спутник явно жалел, что я понимаю их разговор.
Первое, что сказал Мойша, заглянув под капот:
- О-о-о-о-о! Это же надо делать капитальный ремонт. Даже не знаю, хватит ли у вас денег расплатиться... А это что еще такое? - Он порылся рукой в двигателе, вытащил какую-то деталь и выбросил сена тротуар. - Да-а, плохо дело... Таких деталей у нас давно нет. Надо выписывать на заводе. Месяца два пройдет. Или четыре. Ви меня слышите?
- Он что, тоже наш эмигрант? - спросил я у своего вконец поникшего проводника.
- Нет. Он из этого вонючего социалистического Израиля. Этот социализм всех портит. Хорошо, что Циля заставила меня уехать в Америку, Здесь все по-другому! Ви меня понимаете?
И я все понял! Я понял, что Бостон навсегда запомнился мне не архитектурой, а днем, который я провел почти на Родине.
Филадельфию я видел еще меньше, чем Бостон. Привезли меня на выступление вечером, увезли ночью. Поэтому описывать Филадельфию не могу. Не достиг мастерства советских классиков писать о том, чего не знаю.
Тем не менее город остался и памяти ярким воспоминанием, потому что в Филадельфии я выступал в синагоге.
Наверно, я первый русский писатель-сатирик, который выступал в синагоге. Сразу посыпались вопросы.
- Как там в Союзе евреи в связи с перестройкой?
- Расскажите о "Памяти".
- Говорят, в Москве ожидаются еврейские погромы?
- Задорнов - это псевдоним? Или ваш отец известный русский писатель Николай Задорнов?
- А разве ваша мать не еврейка?
- Что вы лично думаете об антисемитизме?
Лучше всех на подобные вопросы однажды ответила Маргарет Тэтчер: "У нас нет антисемитизма, потому что англичане не считают себя хуже евреев".
Здорово сказано! Действительно, большинство людей в России не понимают, что обвинять в своих бедах другую нацию - это бессознательно признавать свое бессилие. Другими словами, это не что иное, как предательство своей нации. Мол, мы не лентяи. Нам просто не создали должных условий.
В Риге в соседнем доме жил мальчик Лева. Жил и коммунальной квартире в большой еврейской семье с тетями и дядями, бабушками и дедушками. Как это ни банально, отец Левы заставлял его играть на скрипке. Русские ребята из наших домов в это время гоняли во дворе кошек, кидали в Леву камнями, обзывали "жиденком". Теперь Лева играет в Австралии в симфоническом оркестре. Наши русские ребята отсидели уже по два-три срока. Возвращаются они из тюрьмы в те же коммунальные квартиры. Во дворах их дети гоняют потомков тех кошек, которых гоняли их родители.
В этом году у меня было две встречи. В Риге я встретил Саню-боксера. Бывшего предводителя нашего дворового детства. Он растолстел, настолько, что когда садится в свои поношенные "Жигули", задний мост цепляет за мостовую.
- Вы там трепетесь по телевизору, а не понимаете, - сказал он мне, - что евреи во всем виноваты!
Вторая встреча была у меня совсем неожиданной. В Филадельфии на мой концерт пришел Лева. Он гостил у родственников. Лева до слез обрадовался тому, что я действительно, как он и предполагал, его сосед по детству:
- А как наши ребята? Видел кого-нибудь? Как Боксер? Его взяли потом в сборную?
"Наши ребята"... У Левы не осталось ни к кому злобы. Он благодарен нам. Мы его воспитали. Он выжил во дворе. После чего ему уже значительно легче было выжить в Австралии.
Вечером он играл нам на скрипке русские романсы. Многие евреи, уехав из России, полюбили русских и русское. Провожая меня из Филадельфии, под пьяную скрипку по-русски пьяные евреи пели: "Мы желаем счастья вам..." Сентиментально! Но трогательно. Они пели в моем лице нам, русским, за то, что мы гоняли кошек, кидались в них камнями... За то, что мы воспитали их, после чего выжили из своей нищеты, в которой сами продолжаем "гонять кошек".
Через полгода после Америки, выступая в Израиле, я говорил зрителям:
- Вы обвиняете русских в антисемитизме? Это неправильно. Вы должны нам быть благодарны. Из-за нас вы приехали сюда, обретя Родину. Брежневу и Суслову вы должны поставить памятник в Тель-Авиве. Благодаря им расцветает теперь бывшая пустыня!
Да, наш русский антисемитизм прежде всего глуп. Сколько умов и талантов покинуло Россию из-за него. А сколько евреев в школах обучают детей русскому языку, искренне любя Пушкина, Тургенева и Толстого. Наши же русские руководители и это время "мусорят" язык "альтернативными консенсусами" к "региональными конверсиями".
Как-то со сцены я поделился своими мыслями о том, что русские и евреи могли бы стать непобедимой силой, если бы научилась видеть хорошие качества друг друга. Незамедлительно из зала мне пришла записка: "Как вам не стыдно со сцены произносить слово "евреи"?!". Я расхохотался. Вспомнил, как в Израиле, где я был в группе журналистов, актеров и политиков, одному нашему бывшему очень крупному в прошлом руководителю прислали из зала не менее "добрую" записку: "Как вы посмели - один из главных антисемитов страны - приехать в Израиль?" Он хотел искренне ответить, что это не так, что он всегда любил евреев, но не смог, как вдруг оказалось, со сцены произнести слово "еврей". Споткнулся о слово, которое в его хромосомном наборе значилось как неприличное. Он попытался произнести фразу второй раз:
- Я всю жизнь любил... - выручил все тот же хромосомный набор, - лиц еврейской национальности!
В зале началась смеховая истерика среди "лиц еврейской национальности".
Бунин, Толстой, Чехов, Тургенев и вообще русские интеллигенты никогда не были антисемитами. Они не считали себя хуже евреев! Я думаю, что любая национальная неприязнь - будь то русские, прибалты, кавказцы, евреи - свойственна людям, у которых еще не закончился путь эволюционного развития. Это нечто среднее между "хомо сапиенс" и "хомо советикус". А главное - это предательство своей нации!
После концерта в филадельфийской синагоге, который длился часа три и превратился в несанкционированную творческою встречу, ко мне подошел богато одетый человек, дал мне свою визитную карточку и сказал: "Я лучший в городе протезист. Если будете у нас еще, позвоните. Я готов вам сделать новые зубы. Бесплатно!".
Ну разве можно после этого заявлять, будто русские не могут дружно жить с "лицами еврейской национальности"?
Сан-Франциско. Месяц назад здесь было землетрясение такой же силы, как и в Армении. Небоскребы дрожали, но выстояли. Вот на что оказался способен неразведенный цемент. Пока закрыт один мост. Больше никаких следов землетрясения нет. Невысокие двух- от сил трехэтажные дома карабкаются по городским холмам, плотно прижавшись друг к другу, словно каждый поддерживает своих соседей, а те в свою очередь с двух сторон не дают упасть и ему. Дома напоминают дружно взявшихся за руки людей. Поэтому и выстояли.
Лос-Анджелес. После просмотра множества американских коммерческих фильмов город кажется родным. Голливуд с отпечатками следов бывших великих; Беверли-Хиллс с виллами великих ныне; Санта-Моника - пляжно-пальмовое раздолье... Это все знакомо! Лос-Анджелес запомнился мне другим. Действительно неожиданным. Тем, что на третий день в номере своей гостиницы я обнаружил бассейн! Импресарио решил сделать мне презент за счет фирмы за хорошо идущие дела. Дал самый роскошный номер в отеле. Но о бассейне не предупредил. Откуда же мне было знать, что одна из дверей ведет не в очередной шкаф, а в бассейн с баней. Лишь на третий день я решил положить в шкаф купленные вещи, открыл дверь... и чуть не выронил покупки в голубую воду двадцатиметрового бассейна!
Диснейленд - это, когда взрослые становятся детьми. Когда нет возраста и национальностей. Думаю, даже прибалтийские экстремисты, попав в Диснейленд, на время забывают о своей неприязни к русским. Диснейленд - это путешествие и по земному шару, и по истории. Здесь на тебя нападут пираты, защитят от крокодилов в джунглях почти живые индейцы, душа оборвется в водопаде. Привидения в старинном "оскар-уайлдовском" доме покажутся, по сравнению с реальным миром, ласковыми, добрыми и неуловимыми.
В Диснейленде чувствуешь себя в гостях у доброго волшебника. Диснейленд - самая дорогая и добрая шутка в мире. Американцы ничего не жалеют для детей. Я думаю, больше, чем на содержание Диснейленда, средств уходит только у нас на содержание Детского фонда.
Лас-Вегас. Если бы в мире присваивались городам "знаки качества", город наверное наградили бы первым. На одном квадратном метре и светящаяся реклама, и пальма, и водопады, и попугаи и всякая другая вроде как роскошная всячина. Лае-Вегас - город-шоу. На любое шоу в Лас-Вегасе тратится больше средств, чем на парад на Красной площади. Здесь все светится. Но это не лицо счастливого человека. Это нервное, больное лицо, богато заштукатуренное дорогими макияжем. Танцовщицы легкие, изящные, с нагой грудью... Глаз не оторвать! Но в танце каждая, как сказали бы наши остряки, "не Ойстрах".
На рынках у нас раньше продавались копилки в виде разукрашенных кошек с прорезью для монет на затылке. Лас-Вегас по сути такая же копилка со "Знаком качества" вместо прорези.
Лас-Вегас - это анти-Диснейленд!
Торонто. При перелете в Канаду у меня впервые за месяц потребовали паспорт. Я три месяца с таким трудом его оформлял, а он оказался никому не нужен. Обидно. Слава богу, хоть на границе попросили, хотя и вяло, без нашего вахтерского энтузиазма.
- О, русский! - обрадовался таможенник. - Выпивка с собой есть?
- Нет.
- Тогда мы приветствуем вас в нашей антиалкогольной стране. Запомните, у нас нельзя только напиваться и купаться в Ниагарском водопаде. Сейчас вода холодная.
Ниагарский водопад интересен не столько водопадом, сколько своими берегами. Кафе, рестораны, закусочные... Прожектора, подсветки... Сувенирные лавки, подземные ходы, ведущие прямо в пещеры под водопадами... Многолюдно. Шумно. Деньги летят через каждые сто метров. Летят весело. Под музыку, вылетающую из окон ресторанов. Ниагарский водопад - это загородный "бродвей"!
Хьюстон я увидел с самолета. Среди лысой земли Техаса вдали показался небоскребный затылок еще одного чудища...
Сан-Антонио - вкусно приготовленная американская Венеция в остром мексиканском соусе.
Нью-Орлеан - музей. История архитектуры от салунов до тех же небоскребов, которые в центрах всех американских городов одинаковы, так же, как во всех наших городах одинаковы центральные площади с приземистыми горисполкомами.
В Нью-Орлеан по-прежнему приезжают веселиться. Не хватает только лошадей. Старый Нью-Орлеан живет ночью. До обеда в его кварталах безлюдно, как у нас утром первого января. Утром у старого Нью-Орлеана похмелье. К вечеру он снова трезвеет, а к ночи оживает. Люди переходят от кафе к кафе, от джаза к тяжелому року, от стриптиза к стриптизу, от сексшопа к сексшопу... На улицах, как на Арбате. Только вместо пирожковых стриптиз, а вместо вышибал зазывалы.
К нам подходит сутенер:
- Чем могу быть полезен?
- Спасибо! Мы из Советского Союза.
На этот раз трюк не удался.
- Ну и что?! - удивляется сутенер. - Разве советскому человеку не нужна женщина?
- Нужна, - гордо отвечает Юрка. - Но советский человек найдет ее сам!
Порт-Артур - это прощание с Америкой. Хотя впереди неделя гастролей, но в Порт-Артуре мы прощаемся с Юркой. Значит на этом американская Америка для меня закрывается. Впереди опять Америка советская, эмигрантская.
На прощальный вечер Юрка решил пригласить в ресторан своих друзей.
Француз Джанги. Старейший плейбой, Шутит не переставая. Когда за столом кончаются темы, начинает играть на кромках бокалов. При этом сам смеется больше других. Он тоже врач. Не так богат, как Юрка. Но любит Юрку настолько, что готов с ним ехать туристом даже на его перестраивающуюся Родину.
Канадец Мишель. Плейбой в расцвете. Он серьезен. Противовес Джанги. У него лучшая в Порт-Артуре коллекция книг. Вернее библиотека. Поскольку он их читает, а не копит. Хорошо знает Чехова, Достоевского, Толстого... Первый человек в Америке, который знает, кто такие латыши и что делал Ленин в Щушенском.
С нами за столом две девушки. Одна вечная невеста Джанги. Она молода, красива и, как подобает вечной невесте, грустна. Всю веселость Джанги забрал себе.
Вторая - наоборот. Веселее Джанги. Никогда у американцев не бывает таких счастливых лиц, как после удачных сделок. Сегодня ей повезло. В свободное время она выкупает из тюрем заключенных, у которых не оказалось с собой денег заплатить за себя и нет родственников, готовых дать за них выкуп. Таков ее побочный бизнес. Тюремщики в этих случаях звонят своим людям. Сами тюремщики тоже в доле. Выйдя на свободу, выкупленный возвращает деньги с хорошими процентами. Сегодня моя соседкам справа выкупила какого-то крупного мафиози. Получила славную прибыль. Ее лицо светится счастьем сильнее, чем Чикаго перед Рождеством.
А одного из своих друзей-профессоров Юрка на вечер не позвал. На него обиделась вся компания после того, как он решил отпраздновать свой юбилей в закусочной "Макдональдс".
Даже американцы посчитали это скупердяйством. Хотя у американцев особые, непонятные нам отношения со своей конвертируемой валютой. Не считается зазорным, если девушка и парень, прийдя в ресторан, платят каждый за себя. После банкета приняло всю оставшуюся еду забирать с собой. Выпускаются даже специальные бумажные пакеты. Их называют "пакеты для собак". Скупость и та приобрела в Америке цивилизованный вид. И американцы хвастаются пакетами для собак не меньше, чем своей демократией.
Юрка рассказал друзьям, кто я. Пытался даже пересказать кое-какие рассказы. Естественно, никто ничего не понял, кроме одного, что мне опасно возвращаться на Родину.
В результате мы весь вечер пили за мое безопасное возвращение, за нашу с Юркой Родину. Отдельно за гласность и кооперативы. Потом за дружбу с Литвой. Потом тут же за отделение Литвы. За нашего президента с супругой. Наконец не помню за что... Помню только, что после очередного тоста Джанги - за экзономические реформы в России - я почувствовал себя Герценом. И вот что странно! Как только я почувствовал себя Герценом, мне захотелось танцевать. Но разве в Америке растанцуешься по-настоящему? Разве пустишься в пляс, чтобы одновременно получалась и ламбада. И яблочко, и цыганочка с барыней!
Как во всех дорогих ресторанах, оркестр играет сдержанно. С темпераментом Балтийского моря зимой.
Джанги подходит к хозяину ресторана, итальянцу. Просит его разрешить Юрке хоть пять минут поиграть на рояле. Хозяин сначала не соглашается. Джанги его уговаривает.
- Не больше пяти минут! - строго предупреждает хозяин.
Я вижу, что Юрка ждал этого момента. Он садится за рояль. Уже по первым аккордам я чувствую, что у него сохранился тот же размашистый музыкальный почерк. Только играть он стал мудрее.
За его аккордами теперь и тревожное ожидание отъезда из России, и долгая неуверенность в будущем, и нищета лагерей для эмигрантов, и шесть лет учебы с не раз пересдаваемыми экзаменами, и неожиданное богатство, и... воспоминания о солнечной дорожке Балтийского моря, Рижское взморье, волейбол, музыка...
Хозяин оркестра подходит к Юрко, о чем-то спрашивает его. Юрка кивает. Подсоединяется бас-гитара, саксофон, ударные... Оркестр ожил. Ресторан встряхнуло, как будто весенняя буря разломала лед.
"Очи черные, очи страстные.."
Американцы растанцевались, я бы даже сказал, расплясались так, словно и впредь понимали, что "очи страстные"!
Теперь уже хозяин ресторана подходит к Юрке:
- Вы кто по национальности?
Я уверен, что Юрка сейчас в очередной раз вызовет очередное уважение к китайцам, но Юрка молчит.
- Вы из какой страны? - повторяет вопрос хозяин. - Я что-то по акценту не могу догадаться.
- Русский, - отвечает Юрка.
- Русский?! А где живете теперь?
- В России.
- Боже мой! У меня в ресторане настоящий русский, - восклицает хозяин, как и подобает итальянцу, больше руками. Все бросаются обнимать нас со словами: - О, русский! Перестройка! Горбачев! Раиса Максимовна!!!
Ресторан целуется. И пускается под нашу "Калинку" танцевать свою ламбаду.
Мы прощаемся с Юркой в хьюстонском аэропорту.
- Ну что? Через пятнадцать лет еще увидимся?
- Если перестройка к тому времении не закончится!
Юрка до последнего момента провожает меня глазами. Каким бы он ни был богатым, он всегда останется для меня Юркой.
Михаил Задорнов
