После каникул, традиционного летнего чеса поп-звезд по югам-курортам (полупровалившегося, правда, из-за кризиса, аншлюсов-воссоединений и конфликта с соседями), отчетно-почетных старых «новых волн» и недославянских «базаров» (тоже полупровалившихся из-за санкций и непущаний всех без разбору — от женщины с бородой Кончиты Вурст до мужчины в парике Иосифа Кобзона), громких опен-эйров с кричалками об «одиннадцатом сталинском ударе» и прочих отчаянных ужастиков и триллеров певица-манифест, звезда-провокация, известная женщина без комплексов Лолита со своей стороны открыла новый музыкальный сезон как ни в чем не бывало — лирическо-страдательным шлягером «(я к нему приклею себя) На скотч».
Вся на позитиве и в расслабленной неге (творчество прет, молодой муж-спортсмен любит), Лолита даже не предполагала, что взорвет очередную бомбу и начало музыкального сезона после нервных летних каникул выйдет не менее громоподобным — теперь из-за нее. Драма с телесюжетом об «обдолбавшейся звезде» уже была описана в «ЗД» в начале сентября — съемки клипа на городской натуре лживо выдали на ТВ за «документальное разоблачение» распущенности пьяной звезды, возмущенная звезда в сопровождении светской прессы громко завалилась в ночи на Петровку-38 подавать «заявление о преступлении», а премьера самого «клипа раздора» «На скотч» взорвала телеэфир и Интернет, после чего почерневшие от зависти коллеги обвинили поп-звезду в «черном пиаре».
Победителей, однако, не судят. Собрав пенки с громкого и на удивление легко давшегося (отчего «добрые» коллеги и почернели) скандала-премьеры, Лолита отправилась отметить успех скромным ужином с друзьями в уютном кафе своей подруги. Подруга, бывшая жена одного тоже очень изощренного провокатора, сильно настрадалась, когда разводилась. Известный морализаторскими телепроповедями о неких моментах истины экс-супруг обстреливал витрины этого кафе чуть ли не гаубицами (в самом центре города! — то ли перепутал Москву с Луганском, то ли еще чего), желая проучить «окаянную», и Лолита на правах ближайшей подруги поднимала на уши пол-Москвы. Еле приструнили распоясавшегося морализатора, хотя тому что с гуся вода. В общем, за ужином нашлось место и воспоминаниям, и настоящему, и мыслям о том, как жизнь и творчество тесно переплетены в одну нить. Коньячок и виски с колой добавляли беседе уютной неспешности, и молодой муж-спортсмен, который, разумеется, сидел с одной только колой, сломался первым — ушел спать, предупредительно осведомившись у супруги о наличии ключей. «Эти спортсмены, блин, ложатся в 9, встают в 8», — с досадой, хотя и было видно, что страшно любя, сокрушалась Лолита. И продолжила: «Я, конечно, могу сорваться и напиться, но без буйства и не при телекамерах!»
Поток ее женского и творческого сознания, взбудораженного удачной премьерой, работой над клипом с «суперкреативной командой» режиссера Елены Кипер, большими ожиданиями от нового альбома, который она готовит к выпуску после пятилетней паузы, даже не оставляли места для развернутых вопросов. Скорее — для уточняющих ремарок. Поэтому дальше следует просто монолог Лолиты о каверзах судьбы и «текущем моменте»…
Маленький секрет большой попы
— Этот клип — не желание провокации, это — желание делиться тем, что бывает (с человеком) в ощущении нюансов. Это не история про то, как женщина выгоняет мужчину. Точно так же и мужчина выгоняет женщину. Самое печальное, что во всем этом все равно нет слова «самодостаточность». С одной стороны, ты понимаешь, что лучше быть одному и сменить замок, а с другой — тут же хочется новый ключ подсунуть под дверь...
Самое смешное, когда я действительно выходила в неадекватном виде, меня никто не снимал. А бывало, я сидела в этом самом состоянии раздрая, одиночества напротив «Курской» на Садовом, абсолютно, кстати, трезвая, поругавшись с человеком, которого, как мне казалось, я любила и, как мне казалось, это расставание на всю жизнь… И никогда не забуду, как ко мне подъехал таксист и начал со мной говорить как с проституткой. Я сижу в этом раздрае, мне все по фигу, и вяло отвечаю: «Вы знаете, я не проститутка». А он говорит: «Да ладно!» И тут наступила адекватность! Я запомнила это очень хорошо! Вот это «да ладно» на меня, конечно, как холодным душем пролилось. Я говорю: «Вообще-то, вы знаете, я артистка». А он: «Ну, со многими людьми разное случается». Он не отступал, он, понимая и уже узнав меня (это было где-то в 2003-м), все равно считал, что ну не сложилось у нее в шоу-бизнесе, вот она и вышла на панель… Я не преувеличиваю ничего. «Да я сам с Западной Украины, — говорит он, — я знаю, что ты оттуда». И этот человек, которого я уже и не помню в лицо, многое для меня сделал! В этот момент я пришла в себя. Нет, он не избавил, а наоборот, даже зародил, наверное, еще больше комплексов, но в то же время, что парадоксально, сделал меня более раскомплексованной. В том смысле, что мне не очень страшно стало с возрастом показывать себя неприглядно. Хотя иногда… Вот сейчас во время презентации, когда клип показали на большом экране, увидела — блин, а тут рука в целлюлите! Наверное, надо было ее все-таки компьютером подправить, как у других, закрасить, подретушировать… Это же сплошь и рядом...
Хотя, с другой стороны, помню одну незлую шутку, которую со мной сыграла жизнь. Мой приятель Николай Степанов добился правдами и неправдами приглашения на показ Вивьен Вествуд в Париж. Я хотела заказать у нее несколько платьев для работы. Он им рассказал, что это русская мега-блин-суперстар. Понятно, что она не знала, кто это, а у меня нет амбиций и комплексов от того, что там никто не знает азиатов. Я села на свое место, на котором стояла табличка «Милявская», а рядом было место Кэти Перри, с другой стороны — места для родственников Лайзы Миннелли. Так и было написано — «родственники». Самое удивительное, что родственники не произвели никакого впечатления, в них ни одной черты Лайзы не было, ни этих безумных глаз, ничего! Невежество мое тогда было так велико, что я не знала Кэти Перри. И тут рядом со мной села какая-то большая попа! Просто бо-ольшая! Дальше было туловище с не бог весть какой грудью. Но! Впечатляли ресницы! Таких у нас в стране еще не было! Ресницы… из норки! Я потом узнала, что такие ресницы из норки безумно дорогие — 300 евро! Безумно красивые ресницы, наклеенные на глаза, безумно большая попа! Даже подумать не могла, что эту артистку позже я буду любить как человека иронического, музыкального, талантливого, способного спеть многое, но при этом всегда очень правильно показанного — в клипах, в съемках, на телевидении, фотографиях, плакатах, во всем продакшне. Это был один урок. А потом сразу и второй. После показа Вивьен Вествуд всех «именных» гостей поочередно ждала за кулисами. В том числе и меня. Именно там и случился перелом в моей жизни после 45, за кулисами, хотя она, конечно, вряд ли сейчас и вспомнит меня.
Началось все еще до показа. Я взяла платье, из которого давно поправилась, но это было платье Вивьен Вествуд, мое любимое. Когда попыталась надеть в отеле, то выяснилось, что оно на мне не сходится. Комические попытки в него втиснуться, принимая разные позы и с помощью трех мужиков, двое из которых держали края, а третий застегивал молнию, закончились тем, что молния лопнула. В ход пошли русские булавки. Снизу доверху все застегивается на эти булавки, мы садимся в такси, и я не могу дышать. Никогда в жизни не думала, что у меня будет спина Анны Павловой, шея Майи Плисецкой. Именно так я сидела, потому что, если бы расстегнулась хоть одна булавка, она неизбежно воткнулась бы в позвоночник. Весь показ я держала спину, была впервые в жизни как настоящая голливудская звезда. И, когда зашла к Вивьен Вествуд за кулисы, я продолжала, разумеется, держать спину. А она взяла и обняла меня за спину и все эти булавки, конечно, почувствовала. Я дико растерялась — она видела свое платье, видела его на женщине, которая поправилась и пыталась себя в него втиснуть! Я знала, что рукой она чувствует эти булавки! И она мне говорит: «Вы очень красивая!» Я ей: «Вы думаете?» Она: «Я знаю! Вы зря думаете, что вы некрасивая». Это — вся моя беседа с выдающейся женщиной. Это был как раз тот самый момент, когда старые вещи на мне уже не застегивались, гормональный фон скакал, как положено женщине после 45, я не могла быть другой, особенно при моей нелюбви к тренажерному залу и к диетам, которым я никогда не следовала. И она, сама Вивьен Вествуд, дает мне добро на то, чтобы оставаться женщиной без комплексов! Она сразу поняла, какой толчок мне нужен, и подарила мне несколько платьев моего размера, сделала их такими, что эти платья чуть подвисали на мне, стройнили. Мол, купи одежду чуть большего размера, не комплексуй, ты не будешь от этого менее красивой женщиной!
Не злая, не девственница…
То, что люди якобы купились на мой розыгрыш (на съемках клипа «На скотч») и решили, что я не в себе… Те, кто меня фотографировал на телефоны, адекватно все понимали — то ли съемка, то ли розыгрыш. Реакция была совершенно адекватная, «скорую помощь» никто не вызывал...
Вот когда мне действительно бывало хреново, взаправду, когда я действительно подшофе, это знал весь Лялин переулок, в отличие от этого телеканала, который это не снял, потому что они же не караулят артистов у подъездов, как настоящие профи в Америке. Сняли бы реальные мои срывы, а не выдуманные! И разговоры с бомжами, которые сидели со мной на тротуаре и полночи рассказывали удивительные истории из своей жизни, предлагали какую-то гнилую тараньку сушеную, делали подарки из вещей, которые нашли, наверное, на помойке. Я ничего не выбрасываю! У меня есть одна маленькая фигурка, похожая на матрешку, подаренная бомжами, изъедена чем-то, стоит на даче рядом с иконой, с которой вышла женщина на концерте и подарила мне. У меня много такого, что подарено людьми, которые ходят по улице. И на этих съемках у метро меня пытались накормить всем, чем возможно, включая мои любимые чебуреки. И я их ела! Мне подарили детскую книжку… Ни у кого не было злости. Не знаю, может, я настолько счастливый человек, я пытаюсь не сеять зло, поскольку оно наказуемо.
После съемок прошло полтора месяца, я понимала, что огромное количество людей, которые снимали на мобильные телефоны, делали модные селфи и т.д., уже бы тысячу раз все это куда-нибудь слили, предложили, продали, если бы думали, что действительно застукали пьяную Лолиту. Никто этого не сделал, не додумался! Я даже удивилась. И тут — сюжет. Скажешь, фиг с ним, плюнуть? Все равно на меня сыграло? Нет, я не могу простить хамства. Я всегда на стороне справедливости. Да, я много вещей сделала не так, за которые мне самой стыдно, — то гормон сыграл, то одиночество, то бросили… Но все должно быть объяснимо и честно. Здесь я ничего (объяснимого и честного) не нашла. Прежде чем решила подавать заявление, неделя была у людей для того, чтобы позвонить и сказать: «Пожалуйста, извините, это было недоразумение, можно, мы опубликуем извинения?» Бывает, информация не проверена… Но ничего, только один звонок: «Мы тут к вам собрались на презентацию, мы должны, вы должны...» Простите, я никому ничего не должна! Обосрать на всю страну, а извиняться только по телефону?! По меньшей мере это неправильно, решила я... Я не пытаюсь из себя сделать какую-то Орлеанскую девственницу, да мне никто и не поверит. Я не отличаюсь от других, но знаю одно — там, где человек не прав, я буду сперва интеллигентно возбухать, а потом неинтеллигентно, с матом, с ревом стоять на правоте.
Умерщвление прошлых трупов
Много песен приходит ко мне на ящик, которые «специально для вас», «мы вас так видим». Я не могу людям запретить видеть себя другой — тут я выпила, там чинзано, здесь сыграла в рулетку или в игральный автомат, а потом всех послала… Да ни фига это не про меня!..
Из-за того, что у меня режиссерское образование, я понимаю, знаю, какая триада чувств должна быть. Поэтому я беру только свое. Я никогда не беру песню, когда мне пишут: «Это суперхит!» Меня это очень злит, иногда пишу в ответ: «Вам не хватает немножко адекватности». Это — самое лучшее, что я могу написать, я себя сдерживаю, чтобы не сильно ранить, обидеть. Ведь по ту сторону, может, сидит человек и пьет или не ест, голодает, а я сейчас напишу что-нибудь жесткое и злое, а он с собой покончит. Не хочу нести такую ответственность! Я выбираю не по принципу хит — не хит, а по принципу мое — не мое.
Я знаю, почему спела «Уж сколько их упало в эту бездну» (на творческом вечере Аллы Пугачевой в Юрмале). Потому что, наверное, разрешила себе степень свободы не бояться умереть на сцене. Единственное, что в этой песне я себе позволила больше, чем и автор, и гениальный исполнитель, это ощущение, что, если я сейчас уйду за кулисы и умру, то это последнее, что останется после меня... Пять лет я не выпускала альбом и не парилась, что надо выпускать. Мне нравились песни, которые я покупала, пела, но я понимала, что они не для альбома. Альбом — как книга, цельное произведение, а не набор песен, даже очень хороших. Просто нужно было петь, чтобы не разучиться петь.
Альбом же случился удивительно. Начали приходить песни от людей, которым от 18 до 28 лет. Я вспомнила строчки из серии великой фразы: «Каждый пишет, как он слышит, каждый дышит, как он слышит». Подумала: а если я в свои 50 лет перестану слышать, как молодые слышат, дышат, пишут? В альбоме только два взрослых автора, которым чуть за 40. Все остальное создано людьми до 28 лет. Ни одного титулованного хитмейкера, за которыми сейчас все гоняются! Я познакомила Макса Фадеева, моего друга и коллегу, который на своей студии и продюсировал альбом (скрупулезно, хотя там нет ни одной его песни!), с одним из авторов. Он мне говорит на днях: «Спасибо тебе огромное! Я купил у него 8 песен!» Я не ожидала! Для меня это большое счастье. Дело в том, что Макс такой же безбашенный, как и я...
Цветаеву, Ахматову, Пастернака обвиняли в пошлости. Никто из нас, ныне живущих, не знает, кто будут следующими Пастернаком, Ахматовой, кого мы следующим обвиним в пошлости. Мое дело пробовать. Я должна понять, ложится это на мою структуру, на клетку, на органику, не разучилась ли я чувствовать? Может быть, я сто раз хотела еще 20 лет назад произнести: «Твои губы всего лишь чужой рот», но не могла, потому что это считалось верхом пошлости. Если мы перестанем слышать молодое поколение в своем возрасте, то мы перестанем жить, дышать и заниматься творчеством. Мы будем ремесленниками. Поэтому будущий альбом — проба, и мне все равно, всыплют мне, достанется ли мне за него, как за апогей пошлости или еще чего-то. Все равно! Я хочу слышать, как они дышат, хочу не отстать от своей дочки, которой сейчас 15, понимать ее на ее языке. Я купила словарь новых фразеологизмов и модных слов и ни хрена в них не понимаю! Для меня это уже тарабарский язык! Но надо учить и зубрить! У меня же все по старинке, через «твою мать», как-то проще. И я понимаю, что для меня теперь это важно. Не хочу сдохнуть в ощущении злобы и непризнанного гения от того, что я, знаете ли, такая вся правильная, охеренная, так спела эту ноту, вы слышали, как я ее взяла, а вы ни фига не поняли! Нет, не хочу! Все может быть спето в одной тисситуре, как у Билли Холидей, в одной октаве, но это будет гениально. Я лучше так и сделаю, чем буду добиваться каких-то верхних нот, которыми сейчас поет огромное количество людей и, слушая радио, я не могу их отличить друг от друга. Хотя люблю их всех! Они все теперь одинаково поют... Когда Алла Борисовна хвалила меня за то, что я «распелась», думаю, что ее фраза имела отношение к свободе чувств. Чувства дают возможность петь и не думать о нотах. Когда ты зациклен на нотах и октавах, это на самом деле больше мешает, чем помогает...
Чтобы позволить себе сегодня быть собой, я прочла огромное количество биографий. Я никак не могла понять своего деда, который читал ЖЗЛ («Жизнь замечательных людей»), тогда эта серия была безумно популярна у людей взрослых, а нас, подрастающее поколение, волновала тогда иностранная литература, поскольку все было запрещено. А сейчас заходишь в книжный, и все полки кишат. Фейхтвангера купила в «Букинисте», при том, что в 50 я стала хуже видеть, читаю с лупой, но купила то самое издание, за которым моя мама стояла в очереди, сдавая макулатуру. Я тогда не понимала — какой Фейхтвангер?! Но откуда бы я узнала, что у любимой жены Жан-Жака был теплый коровий взгляд! Я купила его полное собрание сочинений, стыдно сказать, за 2074 рубля. Это цена нивелированного 20 лет назад поколения!.. Но хочу сказать, что вся молодежь, которая написала песни для моего альбома, дико позитивная, и я научилась петь позитивно. Это самое сложное — быть счастливой и петь счастливую песню, без всякого умерщвления прошлых трупов и погребальных гимнов!
