В среду в Электротеатре «Станиславский» состоялась презентация книги знаменитого художника и режиссера Яна Фабра «Я — ошибка», в пятницу на фестивале «Территория» его компания «Трубляйн» покажет спектакль «Ангел смерти», а в субботу в кинотеатре «Октябрь» сам Фабр представит документальный фильм о своем спектакле «Гора Олимп». Накануне этих событий Ян Фабр ответил на вопросы Елены Смородиновой.
— Ваша книга впервые переведена на русский и вышла в России. Расскажите о ней.
— Две книги. Первая, «Я — ошибка»,— некая антология театральных текстов, ее выпустил Электротеатр «Станиславский». Это книга не о моем театральном опыте, это мои тексты для театра, а также тексты про русских актеров. Это мои размышления за последние годы о том, что такое театр, сцена, кто такой актер, что само по себе есть представление. А вторая книга, которую издает «Эксмо», это уже настоящий дневник с 1977-го по 1983 год.
— Вы говорили, что пишете от руки. До сих пор?
— О да! Есть некие эротические взаимоотношения между ручкой, бумагой, рукой. Сначала пишу черновик, потом переписываю набело. Для меня письмо равно живописи и рисованию, а живопись — то же, что письмо от руки. Кстати, в книге будут мои факсимильные записи, вы увидите мой почерк. Я очень старомодный художник, будто из Средневековья. У меня нет ни мобильного телефона, ни компьютера. По ночам я или пишу от руки, или рисую. И, конечно, я — за бумажную книгу, которую можно не только оценить визуально, но и почувствовать тактильно: мне важны качество бумаги, графика.
— И вы, наверное, против глобализации?
— Что вы! Это прекрасно! Глобализация позволяет людям объединяться ради чего-то большего. Однако существует безграничное количество волн непроверенной и неверной информации. В особенности это касается телевидения. Надо стараться понять, где правда, где ложь, где манипуляции. Мы, как высшие существа в этом мире, должны критично оценивать то, что происходит вокруг. Я выступаю за замедление: до сих пор хожу в библиотеку, пытаюсь что-то исследовать самостоятельно. Как художнику мне кажется, что хорошая работа требует времени. Искусство требует времени. Время — жизненно важно.
— Вы следите за политикой?
— Конечно, я же гомо сапиенс — человек разумный. Я верю в человечество. Если сравнивать ангелов и людей, ангел — совершенен, уникален. Он — сама невинность. А мы — люди, мы всегда будем способны к совершению греха. Мы всегда виновны, но при этом мы всегда находимся в некоем движении и поиске совершенства. Люди как разумные существа в целом ведут себя хорошо. Мы падаем, но стараемся исправлять свои ошибки. Поэтому я верю в человечество.
— Как же вы узнаете новости, если вы не пользуетесь ни мобильным, ни интернетом?
— Из газет. Когда я в гостинице, я могу посмотреть BBC, CNN, немецкие и фламандские новости. В любом веке были и есть проблемы и разногласия. Есть хорошие люди с открытыми сердцами, которые стараются сделать мир лучше. Мы должны верить в то, что эти люди есть. И сами должны стараться все разрешать в лучшую сторону. Для меня Европа сейчас находится в некой катастрофе, потому что есть страны, которые закрывают свои границы для беженцев, заставляя страдать совсем маленьких детей. У беженцев нет возможностей въезда в страны — и, по-моему, это человеческая гуманистическая трагедия. Это то, что я не могу принять. Как человек ты должен в первую очередь защищать других людей. В глобальном мире нужно быть человеком с открытым умом и сердцем. Тем, кого называют опенмайндед.
— Так мир в кризисе?
— Нет. Кризиса нет. То, что периодически в разные времена возникают некие проблемы,— нормально. Потому что, если не будет возникать проблем, не будут появляться решения.
— Вы не впервые приезжаете в Москву, давали мастер-классы на фестивале «Территория». Вы что-нибудь поняли про русскую культуру, про русских людей, как вам кажется?
— Думаю — да, потому что хорошо и глубоко знаю русскую культуру, изучал ее и был вдохновлен ее глубиной. Кстати, есть связь между русской и фламандской культурой. Вспомним «Синюю птицу» Станиславского по пьесе Метерлинка. Россия — это юмор превосходного уровня. Чувство юмора у русских просто невероятное. И эти невероятные лица — у вас тут можно увидеть такую красоту лиц… А люди? Люди как люди. Люди — это очень красивые животные. Очень сильные существа. Я люблю их. И еще я очень люблю уязвимость. В человеческой уязвимости — сила.
— В отличие от русских, бельгийцы — космополиты, вы так говорили. Какими качествами нужно для этого обладать?
— Быть очень маленькой страной. Быть оккупированными немцами, французами, всеми на свете. Бельгия — маленькая сюрреалистичная страна. Зато у нас соединилось невероятное количество разных культур. Поэтому у нас такая живопись и литература. Соединение культур прослеживается и сегодня.
— Клим Козинский, ученик Бориса Юхананова, выпустил в вашей компании спектакль. Почему вы решили поработать с русским режиссером?
— У нас была лаборатория в Антверпене, и Ивана Йозич, хорватская актриса, которая уже 15 лет работает в «Трубляйн» (театральная компания Фабра.— “Ъ”), ее вы сможете увидеть в «Ангеле смерти», решила работать с Климом. Она единственная, кто выбрал для работы молодого русского режиссера. Они работали над постановкой в течение нескольких месяцев, и, по-моему, это потрясающе. Ивана — потрясающая исполнительница. Вообще все, кто работали вместе с Климом над постановкой,— большие молодцы. Клим — очень талантливый молодой русский режиссер.
— Эта работа повлияла на ваших актрис?
— Это был глубокий диалог культур. Взаимопроникновение наших культур сделало процесс производства очень интересным.
— Для российских театралов увидеть вашу «Гору Олимп» — как для советского человека увидеть Париж. Вам не обидно, что вас знают прежде всего по этому спектаклю?
— Давайте надеяться, что это все-таки не так. Буду честным: успех «Горы Олимп» просто невероятный, сверхнормальный. Я работал над этой пьесой вместе с сорока актерами и танцовщиками несколько месяцев. За три дня до мировой премьеры в Берлине они спросили меня: что будет для вас успехом, какой вам нужен выхлоп? Я сказал, что, если у входа увижу хотя бы 50 человек, буду счастлив. Но наши зрители выдержали все 24 часа спектакля и еще 15 минут аплодировали после него. В каждом городе люди встают в финале. В каждом! Я вижу, что они испытывают некий катарсис. Когда я над чем-то работаю, то всегда думаю: а вдруг это будет не понято? Поэтому такой отклик на эту работу для меня был фантастикой. Тем более что, как художник, ты бываешь готов к некой красоте неуспеха.
— В нашей стране публика современного искусства и театра только недавно стала пересекаться. А как в Бельгии?
— В моем случае это одни и те же люди. Потому что я — художник, режиссер, писатель. Мой 40-летний стаж работы в Бельгии привел к тому, что люди приходят смотреть мои работы, и им неважно, в какой сфере они сделаны: я уважаем и как художник, и как театральный режиссер. Но это я. А вообще в Бельгии люди современного визуального искусства и публика театра — два разных мира.
— Если бы вы рассказывали о режиссере Яне Фабре посетителю выставок современного искусства, что бы вы сказали?
— Я делаю скульптуры, инсталляции, графику. Я хороший график и скульптор.
— А что бы вы сказали о художнике Фабре театралу?
— Я междисциплинарный художник. Вы понимаете, что такое междисциплинарность? Это объединение знаний в разных областях искусства. Я ищу связи между визуальным искусством, современным искусством и театральной сценой.
— Что самое главное вы бы сказали маленькому Яну, если бы у вас сегодня была такая возможность?
— О, маленький Ян Фабр — это высокомерный раздражительный маленький мерзавец! Я бы посоветовал ему быть более скромным и кротким.
— В детстве вы мечтали о работе химика или почтальона. Если сегодня вы могли бы мечтать о будущей профессии, какую работу вы бы выбрали?
— Я бы мечтал стать ученым. Почему-то ученые больше всего меня вдохновляют. Мое вдохновение — это работы ученых и классическая фламандская живопись.
— Последний вопрос: спасет ли мир красота?
— Я верю в силу красоты. Это же не только эстетика. Это сплав эстетики и этики, соединение моральных ценностей и эстетических категорий. И вот эта правильная красота предрасполагает людей мыслить и чувствовать иначе, чем основной мир. Красота в своем высшем смысле объединяет людей. Это такая форма любви. Наивысшее ее проявление.
