Он живет между Москвой и Израилем. И нигде не испытывает проблем с коммуникацией. Потому что грузин назовет его грузином. Азербайджанец — азербайджанцем, причем бакинского разлива. Турок считает его турком, а москвичи утверждают, что такие рождаются только в Первопрестольной и делают за короткий срок головокружительную карьеру из майоров в полковники. Знаменитый майор Томин, он же артист Леонид Каневский, — друг всех милиционеров, да и вообще всех.
БЛИЦ:
— Вы могли бы быть шпионом?
— Нет.
— Вы могли бы служить в пехоте?
— Нет.
— А в разведке?
— В кино, кстати, я служил в разведке, в фильме «Весна на Одере».
Тайна бриллиантовой ноги
— Я играл разведчика — Оганесяна, армянина. Кстати, армяне меня тоже считают своим. Абсолютман.
— И французы, значит, вас держат за своего?
— И французы, и итальянцы… Помню, в театральном училище я играл отрывок из пьесы «Ложь на длинных ногах» Эдуардо де Филиппо. А в это же время в Вахтанговском театре Рубен Николаевич Симонов играл в другой пьесе де Филиппо «Филумена Мартурано». Вы можете посмотреть фотографии того времени — я был вылитый Симонов: где я, а где он — не отличить.
— Ну уж якуты вряд ли вас примут за своего.
— Якуты — нет, а вот нанайцы…
— Гениальная кинокомедия «Бриллиантовая рука». Маленькая роль. Но вся страна
— «Бриллиантовая рука», замечу, не была моим дебютом, она — третья картина. Но именно после нее я узнал, что такое настоящая популярность. В Крыму на пляже ко мне подходили девушки, тыкали пальцем в грудь и заговорщицки спрашивали: «Это у вас наклеено?» «Нет, — говорил я, — можете подергать». А какая компания была замечательная! Режиссер Леонид Гайдай! И импровизации… Ведь я половину текста себе придумал сам.
— Вот-вот, Леонид Семенович, хотела всегда спросить, что означает это выражение «хам-дуралям»?
— Ничего не означает. «Хам дур а лям» — вот и все, из разных слов составляем. Откуда это взялось? Сценарист Костюковский написал для меня очень маленькие фразы. А мне было обидно мало находиться на экране, и я
— А гонораром сценарист поделился?
— Нет, гонорар был только актерский. Мы начинали снимать сцену прохода Семена Семеновича, то есть Юры Никулина, мимо аптеки, где мы стояли с моим замечательным партнером Гришей Шпигелем. И Юра — гениальный артист — никак не мог поскользнуться, взлететь и ногой попасть в камеру. Его торопят, а у него не получается. Гайдай курит, нервничает. Я говорю: «Давайте я попробую, может, чего сделаю». Юра обрадовался: «Давай-давай, Леня». Мы зашли с ним в парадную соседнего дома, я надел его брюки, подтянул ремнем. Честно — нервничал и, видимо, с испугу так поскользнулся, что с первого дубля попал в камеру ногой.
— Так это ваша бриллиантовая нога в кадре?
— Да, нижнюю половину Никулина играл я, а уже второй доигрывал он сам.
— Но контрабандные монеты и драгоценности, я надеюсь, были ненастоящими?
— Часть — настоящая, из музея. И возле камеры всегда стоял человек: как только объявляли перерыв, он подходил к нам и тщательно пересчитывал все монеты. Так что мы были под охраной. Вот недавно в своих старых вещах я обнаружил монетку, бутафорскую, конечно, из «Бриллиантовой руки». Ну что с ней делать, думаю? Принес ее своему другу в театр «Гешер» — он нумизмат. Вы бы видели, что с ним было… Он чуть не плакал.
Сталина не предлагать
— Вот интересно, сколько артисту нужно прожить ролей, чтобы дождаться той самой, хоть и самой маленькой роли, но которая определит судьбу?
— У меня до «Бриллиантовой руки» было три картины, но одна, кстати, самая первая, очень интересная — «Сорок минут до рассвета», снятая по сценарию моего брата (Александр Каневский — известный писатель. — М.Р.). Я в это время с театром им. Ленинского комсомола нахожусь на гастролях в Крыму. Там получаю телеграмму: «Приезжайте на пробу в Минск». Лечу в ожидании роли — положительной, значительной. Получаю сценарий и читаю: «заведующий сельпо в белорусской деревне». Ну, понятно, ворюга, пьяница… Я спрашиваю режиссера: «Как вы представляете заведующего в белорусской деревне с моим лицом?» Он на минутку задумался и выдал: «Ничего страшного. Он тут осел после войны». Никто ничего не понял, но все согласились. И я сыграл этого типа. Первая моя отрицательная роль, после чего и пошло-поехало. А потом был «Город мастеров», где я играл, можно сказать, предтечу майора Томина — начальника тайной полиции.
— Леонид Семенович, а
— (На минуту задумывается.) Ну почему же? В «Трех мушкетерах», например, у меня хорошая роль — господин Бонасье.
— Безусловно, хорошая — муж-рогоносец.
— (Смеется.) Вспомнил. В фильме «Земля, до востребования» у меня положительная роль была.
— Вообще, я заметила: артисты хоть и жалуются на своих «негодяев», но любят их больше, чем положительных персонажей.
— Любят, когда есть что играть. Сейчас вон сколько отрицательных героев в сериалах, а смотреть неловко. Такое ощущение, что идет один фильм.
— Вы счастливый артист — с вашим лицом и грим не нужен.
— А как можно такое загримировать? Это в театре надо гримироваться, не в кино. Например, на роль Ленина. Но из меня и Ленина сделать нельзя. Только Сталина. Мне когда однажды предложили в театре роль Сталина — я сказал: «Никогда».
— Никогда? Почему?
— Ну, у меня такое убеждение уже давно: мне кажется, что таких персонажей истории нельзя выносить на экраны. Документальное кино, книги — да. А если в кино или в театре — это значит пропагандировать их так или сяк.
— Знаете, я в шоке от вашего принципиального заявления. А как же ваши коллеги, игравшие Сталина? Они, получается, беспринципные?
— Упаси Боже! Я никого не осуждаю. Вот Игорь Кваша потрясающе сыграл Сталина. Но у меня есть своя позиция: не хочу, не буду. Если вы хотите знать о нем
— Я правильно понимаю вас — вы не хотите своим талантом украсить образ тирана?
— Правильно. Помню случай: я выступал в Якутии в
Шутки мастера
— Вы — ученик великого Эфроса. Чем этот мастер был в вашей жизни?
— Всем!!! У меня были замечательные учителя из щукинской школы — Львова, Шихматов, Мансурова, Шлезингер… И я счастлив, что я, мальчик из Киева, учился у них. Но вот меня приняли в театр Ленинского комсомола. Я гримировался, нос
— Многие ваши коллеги так говорят. А можете объяснить, из каких элементов состоит это счастье?
— Могу. Вот у меня было все хорошо, но
Была замечательная история. Мы собирались на гастроли в Таллин с «Чайкой». И заболел артист Гошев — он играл в спектакле работника Якова. Эфрос вызывает меня: «Сыграй Якова». — «Анатолий Васильевич, ну посмотрите — какой я работник Яков?» — «Перестань, перестань», — и по привычке снизу вверх пальцами ерошит волосы. «Ну можно я тогда загримируюсь?» — спросил я и получил добро. Вот это была его ошибка. Наши гримеры подобрали мне бороду, усы, шапку с волосами. «Но, — сказал я им, — мы это все наденем перед самым выходом на сцену».
И вот спектакль в Таллине. Длинный зал Дома офицеров. Я заготовил все, жду.
— Яков, у тебя все готово? — кричит Валька Смирнитский, он играл Треплева.
— Все готово, барин.
Это я отвечаю ему, не выходя из кулис, но никто не обратил на это внимания.
— Когда взойдет луна, должны появиться глаза дьявола, — продолжает Валька.
Я опять
— Понял, понял, барин.
Появляется Нина — чудесная Олечка Яковлева. Она стоит у стенки с закрытыми глазами и говорит свой монолог: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени…» Ну и так далее.
И в это время появляюсь я — с палкой, с бородой от глаз, с вот такими огромными усами и шапкой с волосами. Мои — только глаза и нос. Что творится на сцене! Елена Фадеева — она Аркадина — делает так: «
— Значит, серьезный режиссер шутки на сцене допускал?
—
Майор по щелчку
— Леонид Семенович, скажите честно: у вас дома есть милицейская форма?
— Формы нет, а погоны и фуражка имеются. Жезлы я все раздарил.
— Если бы в вашей жизни не случился майор Томин, что бы было с Каневским?
— Ничего. Был Эфрос, был театр, кино.
— Вы пользовались своей милицейской популярностью? Нарушали, например, ПДД?
— Грешен, выпивал за рулем. Но никогда не создавал аварийной ситуации.
— А приходилось обращаться в милицию не как артисту — как обычному гражданину или как потерпевшему?
— Вы будете смеяться, но это было до Томина. Я уже в «Бриллиантовой руке» снялся. Короче, 1 мая приезжали мама, папа из Киева и брат. Надо было встречать их в 9 утра. Город перекрыт, у меня нет машины, приятель, у которого был «Москвич», говорит: «Зайди в милицию, попроси». — «Просить в милиции?!» А он настаивает. Ну, я пошел в
Когда мы снимали «Знатоков», была такая установка: знакомиться с работой милиции конкретно. Мы ездили на допросы, на обыски, в зоны. Мы узнали мощнейших профессионалов, которые работали за копейки.
У Геры Мартынюка был прототип, а у меня не было. Я — вымышленный персонаж, и своего Томина я собирал буквально по крохам. Вот этот щелчок (артистично щелкает пальцами, указывая в сторону. — М.Р.) я «снял» на одном из обысков. Надо сказать, очень неприятно присутствовать на обысках. И, помню, следователь сел за стол: «Откуда ты начнешь?» — спросил он сыщика. Тот быстро осмотрел квартиру. «Оттуда», — и показал щелчком. «Какой хороший жест, — подумал я, — надо запомнить». Мы хотели, чтобы герои наши были не ходульные, не романные или как в анекдоте: два друга-милиционера — один глупый, а другой не очень умный.
— А третий совсем тупой, но ему приятно быть с интеллигентными людьми.
—
Как отец-основатель
— Почти 20 лет назад вы уехали в Израиль. А вам, между прочим, было 50 лет. Оглядываясь назад: не пожалели?
— Не уехал, а поехал — это другое дело. Я потом, когда оценивал это, подумал: «Да, сильно ты это сделал. В 50 лет — такой кульбит». Но в конце
Вот в этот тяжелый момент и родилась идея театра в Израиле. Когда мы приехали туда на концерты с отрывками и увидели полные залы, счастливых людей, то поняли, что проект может получиться. Я закончил свои мастер-классы в шведской школе в конце марта и уже 1 мая был в Израиле. Мы за полтора месяца собрались. И я ни разу не пожалел об этом. Ни секунды.
Было тяжело несколько лет. Мы рухнули в иврит, понимая, что без языка ничего не получится. Заучивали текст целиком. И страшно было не то, что ты забудешь роль, а что твой партнер скажет реплику, а ты, не понимая языка, ответишь ему
— Как вы живете между Москвой и Израилем?
— И, замечу, Минском. И еще другими городами бывшего СССР. Сейчас реже, к сожалению, бываю в Израиле, а чаще — в Минске, где снимаюсь. Вот сейчас были со спектаклем «Момик» в Америке, а потом — в Италии. Как живу? Да с удовольствием живу.
БЛИЦ:
— Любимая часть…
— Женского тела?
— Нет, земного шара.
— Финляндия и Карелия.
— Любимая кухня?
— Грузинская.
— Любимый язык?
— Конечно, русский.
Марина Райкина
