Навигация по Москве-реке может стать круглогодичной. Об этом сообщил главный архитектор столицы Сергей Кузнецов. Изменится и вид городских набережных. Это добавит Москве «приятный венецианский оттенок», считают проектировщики.
Корреспондент «Вечерней Москвы», вдохновленный этой новостью, решил срочно сменить профессию и хоть на один день стать матросом прогулочного теплохода. Позвала романтика...
Конечно, я могу и ошибаться, но найти общий язык со старпомом мне вроде бы удалось.
— Чего ты собрался писать? — с излишней напористостью обратился он ко мне аккурат после приветствия. — Нечего тут писать. Корабль и корабль. Моряки и моряки. Все работают, стараются. Вроде бы без происшествий. А тут ты. Говоришь, хочешь написать статью. Какую статью?
…Еще пару месяцев назад я получил задание написать о работе моряка. Все это время я провозился с документами — морякам запрещено работать без медкнижки и нескольких других справок, — и вот, поправляя лямки на форменном комбинезоне, я стоял перед огромным четырехъярусным судном. Передо мной старпом — высокий широкоплечий мужчина в светлой форменной рубашке. Такими в кино изображают летчиков. Ну или моряков — тот уникальный случай, когда стереотип и данность полностью совпали.
Касательно стереотипов, тут вопрос вообще сложный. Уж слишком много легенд связано с профессией матроса.
Слишком много о моряках было придумано теми, кто и в плавание ни разу не ходил. Ну не могут же моряки, думал я, взаправду размахивать палубными швабрами исключительно под хрестоматийное «яблочко». Да и капитанов с кортиками, болтающимися на кожаных поясах, и вечными трубками в желтых от табака зубах тоже не бывает. Неважно. Разберемся.
Старпом тем временем продолжал.
— Каждое утро, в 8.00, у нас начинается с развода. На разводе мы зачитываем распорядок дня, раздаем вахты, проговариваем матросам технику безопасности. Напоминаем, так сказать, что корабль — место опасное. Мало ли что может случиться, если совать руки куда не нужно.
— А что, — спрашиваю, — случаи бывали?
— Не будешь слушать, будут…
Стереотип 1. Бескозырки и тельняшки
В одной старой песне, я помню, были слова о том, что матрос никогда не бросит бескозырку. Якобы этот головной убор настолько дорог любому мореплавателю, что тот готов скорее с жизнью расстаться, чем с ней.
Мне лично выдали только хлопковую майку ярко-красного цвета и комбинезон. Из отличительного на ней выделялась разве что небольшая символика «Мосфлот» со спичечный коробок, да и та сразу скрылась за лямками синего комбинезона. А я-то думал...
Стереотип 2. Крепкий морской ром
У каменного пирса стоял пришвартованный пассажирский лайнер, подставляя солнцу свои четыре палубы. Гордо рассекал робкие волны его мощный металлический нос.
На нижней палубе игриво извивались швартовы, мимо гордо проходили матросы с сильными натруженными руками. Беззаботно поблескивали металлические кнехты. Рискуя оцарапаться, в полуметре от пирса на волнах мелко вибрировал борт, соединенный с берегом металлическим трапом.
С трапа тонкой пунктирной линией, расчехляя фотоаппараты, стекали туристы, немцы в основном. Немолодые, в основном симпатичные люди мило улыбались друг другу.
В их беспечной речи (если речь на немецком вообще может звучать беспечно) не было слышно ни слова о делах и работе. По крайней мере хрестоматийный «арбайт» я не уловил.
Я получил задание вылизать вторую палубу. Сначала пройтись по ней веником, выметая мусор, а потом тщательно ее отмыть. Вот, думаю, тебе и романтика пяти морей — шваброй помахать… Есть в профессии моряка что-то от той же журналистики.
Тот же поиск себя, та же тяга к разъездам, тот же риск разочароваться. Вот представьте, человек мечтает о море, о дальних странах, о девятибалльных штормах, на худой конец, о двойном виски в баре Гамбурга или Ванкувера. Идет человек учиться, затем поступает на корабль речного флота (на флот морской еще нужно пробиться). И уже здесь начинается работа — восемь месяцев. Без выходных и праздников. Иногда с поздними вахтами. Причем работа эта в первую очередь чисто хозяйственная. От морского дела в ней столько же, сколько и от, скажем, космонавтики. Возникает конфликт желаемого с действительным. Мечта бьется о реальность. Впрочем, я забегаю вперед.
— Смотри, вот это «машка», — объяснял исполняющий обязанности боцмана по имени Гриша, немного угрюмый парень с короткими волосами и добрым лицом. Пока боцман находился в отгуле, исполнять обязанности старшего матроса было поручено Грише. На него же взвалили и ответственность за меня.
«Машка» — это тяжелый деревянный черенок, на одном конце которого закреплен драный в нитки швартовый. Другими словами, швабра. Конструкция эта сама по себе выглядит не слишком изящно. А если ее намочить — она еще и тяжелеет. Килограммов до тридцати.
— Берешь ее, — продолжил Гриша, — привязываешь узлом, окунаешь за борт, полощешь, отжимаешь и идешь швабрить палубу.
— В смысле драить?
— В смысле да. Только швабришь хорошо, не филонишь. А то придется перемывать. И швабришь быстро — туристы сейчас на экскурсии, они нашу работу видеть не должны, правило такое. Нас 106 человек персонала на борту, а туристы видят двух-трех, не больше. Есть вопросы?
— Скажите, — говорю, — у вас современный корабль. С беспроводным Интернетом и раздвижными дверями. Почему вы пол моете вот этой штуковиной, которая и на швабру не похожа?
В лице Гриши выразилось замешательство. На выручку пришел парень из машинного отделения — весь покрытый чем-то черным, он курил рядом:
— Это, — говорит, — старая морская традиция. А кроме того, она палубу чистит отлично. Иди уже...
Длина палубы метров под семьдесят. Чтобы ее отмыть, надо раз шесть прополоскать «машку». А это спуститься на первую палубу, выкинуть за борт треклятую «машку», прополоскать, отжать и снова подняться наверх.
На третий спуск я почувствовал, как дрожат мои руки. На четвертый начал задыхаться. На пятый не выдержал — повесил швабру сохнуть и присел на блестящий кнехт.
Гриша тогда еще спросил:
— Устал?
— Нет, — соврал я. — Полон сил. Вот, перекурить думаю.
Мучительно хотелось пить. Кажется, я ощутил, как от сухости точно по центру трещит мое верхнее небо.
Я достал сигареты, потянулся к вежливо предложенному боцманом огоньку зажигалки. Попытался оценить ущерб: трясущиеся руки, на лице, судя по всему, болезненная бледность, тяжело дышать. Ничего, думаю, нормально. Такое бывает.
Я об этом читал.
— Слушайте, — говорю, — с работой все более или менее ясно. А отдыхаете вы как?
— Ну шашки есть, шахматы, книги. Иногда в город можно выбраться. Вот только выпивать нельзя. У нас сухой закон.
Ага, думаю, выпьешь тут с вами — наутро с похмелья остатки застолья на палубе окажутся. А еще ведь и мыть заставят.
Ближе к обеду палуба была закончена.
Стереотип 3. Суворовский
Моим следующим заданием было отмыть фальшборт — перегородку, которая не дает любопытным туристам падать в воду. Отмывается он при помощи обычного ведра, теплой воды, тряпки и порошка — ничего необычного.
С Гришей мы к тому моменту разговорились. Он мне вообще понравился — неглупый добрый парень, положительный во всех отношениях. Незлобивый и рассудительный, он производил впечатление старшего брата, которому уехавший по делам отец поручил следить за домом, матерью и младшими. Кажется, матросы его любили.
— Гриша, — спрашиваю, — а ты хотел бы стать капитаном?
— Да нет. Не хотел. Я сейчас учусь. Скоро перейду в машинное отделение.
— Ну а как же амбиции? Неужели не хочется больше не брать в руки эту вашу «машку»? Не хочется, ну, что ли, покомандовать?
— Нет, мне в машинное. Капитаны — это другая школа, другая ответственность. Как-то так...
Суворов называл солдат, лишенных тщеславия, плохими. Он одной фразой записал в утиль всех, лишенных амбиций. А здесь, оказывается, все немного по-другому. Тщеславие, может, и есть. Просто вертикали несколько разные.
Хотя я Гришу мог и неправильно понять… Я к тому времени уже заканчивал оттирать фальшборт и начал глядеть по сторонам.
Прямо передо мной пришвартовалось другое судно, такой же прогулочный корабль. По палубе, разбавляя белые борта, лениво прогуливалась немолодая пара. Помню, я их сразу невзлюбил. Вот так просто. Даже почти возненавидел их и белую рубашку, которую кто-то беспечно кинул сушиться на солнце. Как же так, думал, я тут спину надрываю, у меня руки ходят ходуном от этой дурацкой «машки», а они отдыхают. Глупо, конечно. С другой стороны, именно так рождается классовая ненависть.
Слева от меня одиноко рисовался почти готический шпиль на башне речного вокзала, сухопутная ностальгия по морю. Справа от меня едва колыхалась неопалимая гладь моря. Вернее, Москвы-реки. Синей конвейерной лентой она медленно уводила грязную баржу куда-то в сторону Волги. Затем Каспий. Впрочем, это неважно. Кому вообще есть дело до географии, когда корабль в порту?
К полудню позвали на обед.
Я уселся за крытый клеенкой столик перед тарелкой с тонувшим в подливе рисом. Рядом в кастрюле розовел борщ.
За соседним столиком не унимался гул — там, грузно обосновавшись на алюминиевых стульях, о чем-то лениво спорили матросы. Один, не выпуская из руки ложки, что-то доказывал. Двое других оценивающе на него глядели.
Я не стал прислушиваться. Во-первых, лезть в чужие разговоры — это, мягко говоря, неинтеллигентно. А во-вторых, ужасно хотелось есть. Еще в начале дня старпом сказал:
— У нас стажеры работают за еду. Тебя запишем стажером.
Через пару минут снова подошел все тот же Гриша:
— Смотри, — говорит, — в час развод. До этого у тебя свободное время. Можешь отдохнуть в каюте. Дорогу найдешь?
— Спасибо, — отвечаю, — что-нибудь придумаю.
— Ты не думай. Просто отдохни. Тебе пригодится… — туманно выразился он и ушел.
Стереотип 4. Романтический
Каюта напоминала номер в советской гостинице. Минимализм с уклоном в прошлый век.
Из интерьера — шконка, стол, холодильник. Из удобств — раковина и унитаз, низенький, как ступень на трапе. Белый телефон и иконы выполняли роль предметов роскоши.
Я прошелся по каюте, снял обувь, попытался прилечь — не удалось, ломило тело. Я подергал витой провод телефона, посмотрел на, казалось бы, не к месту налепленные то здесь, то там наклейки с пушистыми щенками и умильными котятами. Спустя полчаса я должен был стоять на разводе.
На разводе мне даже будто бы удивились:
— Ты еще с нами? — улыбнулся старпом.
— Ну, я смотрю, есть желание поработать… От работы кони дохнут, думаю. А сам киваю — есть, мол, желание.
— Тогда получи инструмент.
Шкрябка обыкновенная корабельная. Удаляет ржавчину и краску. Универсальный инструмент. Не сломай.
На поверку шкрябка оказалась толстым металлическим прутом, заточенным книзу.
Надавив острым концом на поверхность, можно было не без труда снять слой-другой краски. Сломать ее было бы непросто — легче кинуть за борт. Хотя тогда не исключено, что не заставили бы за ней нырять. Этой шкрябкой я должен был счистить почти сантиметровый слой краски с крыши капитанской рубки.
Компанию мне составил все тот же Гриша.
Мы снова заговорили. Он как будто бы оживился. Даже начал обозначать в речи непечатное первыми слогами.
— Скажи, — спрашиваю, — как тебе работается?
— Где, — удивился он. Впоследствии я понял, что для него это нормальная реакция.
— Здесь, на судне, или моряком вообще?
— Ну и здесь, и в общем.
— Да ничего. Коллектив хороший. И деньгами вроде бы не обижают, — вскользь так добавил, ненавязчиво, будто это не то что не главное, а так, приятный бонус.
— А с чего вообще профессию такую выбрал? Чего тебе на суше не сиделось?
— Я ведь на флоте служил. Вот как-то меня и захватило.
— И как там на флоте?
— Ну, там все по-другому. Не так, как здесь.
— Есть, — спрашиваю, — у тебя мечта?
— В смысле? — как будто бы даже опешил боцман. Можно подумать, что я спросил, не завалялось ли у него в кармане спецовки чуточку марихуаны.
— Ну, может, тебе особенно хочется страну какую-нибудь посетить? Или, скажем, экватор перейти. Раз 17–18 в одну сторону.
— Ну, так в море все хотят поработать, — расслабился он. — А вообще семью завести надо. Уже пора.
— А чего ж не заведешь?
Здесь я осекся. Воцарилось неловкое молчание. Такие вопросы при первой встрече задавать неприлично. Семья как-никак — вопрос личный, интимный. Вроде литературы или религии. А тут я со своим практически болезненным любопытством.
Чуть позже я узнал, что семья для матроса — вопрос в принципе сложный. Стереотип о моряке-гуляке, который влюбляет в себя первую встречную одним лишь взглядом, слишком далек от истины. Женщин интересуют сильные, успешные, довольные собой и моментом люди.
Куда там моряку с его вечной усталостью… Любовь, конечно, можно и купить, но, как известно, мечтающие о семье люди знают любви цену. А таких денег нет даже у не обиженных зарплатой моряков.
Исполняющий обязанности боцмана в вопросах семейных решил не торопиться. Ну а куда торопиться, если ты в силу службы не бываешь дома по 8–9 месяцев?
Вместо послесловия
Под вечер я попрощался с кораблем. Помахал рулевому, учтиво наклонил голову перед старпомом, пожал руку добродушному Грише. Рука, как, кстати, и все тело, зудела от жары и усталости. На следующий день корабль должен был отвезти туристов в Санкт-Петербург, показать немцам европейские красоты северной столицы, дать сравнить их с патриархальной Москвой. А я уходил, чтобы написать материал о рядовой бытовухе и невообразимой романтике. Написать, как рутина сочетается с попутным ветром. Как, убаюканные волнами, в скромных каютах засыпают матросы, а вахтенные остаются ждать до утра. Я уходил, а белый с синим корабль оставался мелко вибрировать на волнах.
КСТАТИ
Кнехт — парная тумба с общим основанием на палубе судна, служащая для крепления тросов.
Фальшборт — ограждение по краям наружной палубы судна, корабля, представляющее собой сплошную стенку без вырезов или со специальными вырезами для стока воды.
Швартовый — трос , с помощью которого судно закрепляется у причала.
