Сначала, когда актив внештатных машинисток только создавался, мы считывали выполненную работу: мама должна была убедиться, что все в порядке. Как считывали? Тут все зависело от оригинала, от его качества. Если оригинал чистый, то его брала я, а перед мамой лежал текст готовый. Она проверяла, как машинистка напечатала его. Если же оригинал грязный, с большой правкой, с вставками, то мне доставался текст перепечатанный, а оригинал читала мама – она проверяла, как машинистка разобрала правку.
Но были авторы, чьи рукописи мама не отдавала никому. Никому и никогда. Среди них Леонид Максимович Леонов. Над романом «Русский лес» они работали около трех лет.
Самое страшное испытание для Леонова – выпустить рукопись из рук. Вынести из дома. Отдать машинистке. В качестве курьеров признавал только членов своей семьи – дочерей Наташу, Лену и, конечно, жену, Татьяну Михайловну. Кстати, Татьяна Михайловна помогала ему беззаветно. Дочь известного книгоиздателя Михаила Сабашникова, она прекрасно знала и литературу, и книжное дело.
Иногда за рукописью все же приезжала мама. Мы жили в Дегтярном, между Пушкинской и Маяковской, а Леоновы на улице Горького, между Маяковской и площадью Белорусского вокзала. Три троллейбусные остановки. Но Леонов все равно волновался. Звонил каждую минуту:
- Нина Леопольдовна еще не вернулась?
Успокаивался лишь, когда слышал ее голос.
- Не потеряли?
И так всю жизнь. Петр Алешкин, директор издательства «Голос», вспоминает, как осенью 1992 года он и Борис Стукалин, бывший министр печати, предложили Леонову издать роман «Пирамида». Леонид Максимович не соглашался, говорил, что над романом надо еще работать. Но понимал: ему идет 94-й год… В общем уговорили. Дело за «малым» – прочитать рукопись. Пять толстенных папок. И тут Леонов проявил твердость:
- Приходите ко мне и читайте. Домой не дам. Издатель предлагает сделать ксерокопию.
- Пожалуйста, – отвечает Леонов. – Но с собой не дам.
Летом Леонид Максимович настойчиво приглашал маму на дачу. Работать:
- За два дня сто страниц и напечатаете. Леночку берите. Татьяна Михайловна будет рада.
Однажды поехали. Прием на высшем уровне. Помню прекрасный переделкинский сад с застекленной оранжереей. Сад не фруктовый, а ботанический. Горшки с цветами стоят, висят. Роскошные азалии, орхидеи. И кактусы, его слабость. Кажется, бассейн с водными растениями. В доме – картины, деревянные скульптуры, фотографии: Леонов был мастер на все руки.
Печатать рукописи Леонида Максимовича могла не каждая машинистка. Лабиринт мысли… Пока доберешься до конца, можно потерять нить. А знаки препинания! Леонов писал вопреки требованиям пунктуации. И категорически не разрешал трогать ни единой запятой.
По словам литературоведа Евгении Книпович, так же мучились машинистки, которые печатали рукописи Андрея Платонова: «Редакционные машинистки, работавшие сдельно, требовали за перепечатку его рукописей втрое больше обычного. Нет, дело не в почерке. Почерк у него был четкий, ясный. Но если машинистки обычно с одного взгляда запоминали всю фразу любого писателя, и, напечатав ее целиком, смотрели в рукописи уже на следующую фразу, то Платонова им приходилось печатать по слову, глядя на каждое слово рукописи отдельно, так своеобразно он сочетал их, столь своеобразны были его мысли». Тем не менее, «машинистки, которые любили литературу, вымаливали рукописи Платонова для перепечатки – им было интересно».
Печатать рукописи Леонова маме тоже было интересно.
Роман «Русский лес» появился на страницах «Знамени» в конце 1953 года, в трех номерах. Рецензии одна лучше другой. Потом, как всегда, книга:
Нине Леопольдовне Мушкиной в знак уважения
и благодарности. От автора. 24 сентября 1954 г.
Но радовались недолго. Однажды мама пришла расстроенная: Состоялось обсуждение «Русского леса». Наверху… Обсудили и осудили. Теперь будет собрание в Союзе писателей. Кожевников ходил чернее тучи. Понятно: если неприятности у автора, если произведение признано ошибочным, значит, неприятности и у редактора, который это произведение опубликовал. Мама волновалась за двоих.
«Знамя» гудело. Подробности готовящегося разгрома многим были известны. Роли, конечно, распределены заранее. Делать доклад должен был Константин Паустовский. Говорили, будто накануне он звонил Леонову, советовал не приходить, сказаться больным.
Но Леонид Максимович пришел. А больным сказался сам Паустовский. Прямо в зале. Пожаловался, что болит горло, что охрип, а потому передал бразды правления С. Злобину. Тот и разгромил «Русский лес».
Через три года за роман «Русский лес» Леониду Леонову была присуждена Ленинская премия… Мама позвонила, поздравила.
Спасибо, – сказал Леонов. – А критика… мне не привыкать. Рассказал, что и с «Золотой каретой» в свое время были неприятности. Спектакль по этой пьесе, который в 1946 году готовил Малый театр, так тогда и не вышел. Действие происходит в городе, освобожденном после войны, разрушенном, разбомбленном. У всех жителей свое горе. У одного в Бабьем Яру погибла семья, другой вернулся с фронта изувеченным, слепым… Пьеса о любви, о сочувствии и сострадании. Но автора упрекали за мрачные краски,.
Только в январе 1960 года «Золотая карета» получила вторую жизнь. А мама – книгу с автографом:
На добрую память Нине Леопольдовне Мушкиной в знак признательности. От автора.
И сразу же еще одна книга, «Вор»:
В знак сердечного уважения Нине Леопольдовне Мушкиной, которая знает всю историю работы над этой книгой (еще не последняя редакция).
Всю историю знала и я. Роман «Вор», журнальный вариант, появился в 1928 году. В 30-е годы его видели на столе Сталина, с множеством пометок красным карандашом. Потом роман был запрещен, изъят из библиотек.
В 1956 году Леонов снова начинает работать над «Вором». Книга вышла в 1959 году. Три года титанического труда. А он предупреждает маму: «Еще не последняя редакция»!
Леонов обладал удивительной способностью возникать в самый неподходящий момент. Когда в доме болезни-неприятности или когда рукописей скопилось выше головы, мама в отчаянии говорила:
Только Леонова и не хватает…
Наутро телефонный звонок: Леонид Максимович тут как тут! Отказать ему она не могла…
Отношения мамы с Леоновым из чисто служебных превратились в дружеские. Поздравления с праздниками, с днями рождения… В начале ноября 1967 года мама вынула из почтового ящика открытку:
«Дорогая Нина Леопольдовна! Нам было необычайно приятно получить от вас поздравления с праздником и собы тиями в семье, тем более, что с некоторого времени Вы как бы исполнительница обязанностей музы (по части машинки), то есть неотъемлемая участница творческого нашего про цесса. Будьте здоровы … и счастье. Леонид Леонов и его семейство».
Текст, без сомнения, написан Леоновым. Его почерк, мелкий, неразборчивый. «Почерк ртутью ест глаза», – лучше В. Маяковского не скажешь. С трудом расшифровала; пропустила лишь одно слово. Но подпись… Ни одной буквы, которая соответствует фамилии!
Конечно, самый простой путь – сравнить с автографами на подаренных маме книгах. Увы, ни на одной дарственной надписи нет фамилии. «От автора», «Автор» – так кончаются все посвящения.
В отделе рукописей Российской Государственной библиотеки долго рассматривали эту открытку.
В фондах нашего отдела есть автобиография Леонова, – сказала Татьяна Тимофеевна Николаева, научный сотрудник. – Два варианта, написанные в январе 1924 года. Там факсимиле. С ним и надо сравнивать. Но учтите, почерк мог существенно измениться.
Вот и автобиография. Первый вариант более подробный, чернилами: «Я родился 19 мая 1899 года в Москве. По сословию крестьянин Калужской губернии. Угол наш – глухой угол. Дед был лавочником в Зарядье. Отец – крестьянский поэт-самоучка, журналист».
Второй вариант написан карандашом: «Родился в 1899 г. в Москве. Кончил 3-ю Московскую гимназию. Писал много стихотворений. Проза – с 1922 года. По сословию – крестьянин Калужской губернии». И подпись. Нет, не изменился почерк! Даже лупы не потребовалось.
Что ж, с подписью все ясно. Теперь – текст открытки. Леонов благодарит маму за какие-то поздравления «с праздником и событиями в семье». Открытка написана 3 ноября. Видимо, мама поздравляла с годовщиной Октябрьской революции. Ну а о каких событиях в семье идет речь?
В старой записной книжке – домашний телефон Леонида Максимовича. Старшая дочь Леоновых жила отдельно, в Большом Кисловском переулке, а Наташа с мужем – вместе с родителями. Но прошло столько лет…
- Наталью Леонидовну, пожалуйста…
- Я слушаю.
- Простите, вы меня мало знаете… Я дочка Нины Леопольдовны, которая…
- Как же, Лена!
А я-то собиралась продолжить фразу: «которая работала с Леонидом Максимовичем, машинистка». Ничего не потребовалось!
«Как же, Лена»… Удивительно! Ведь знакомство у нас шапочное, телефонно-секретарско-курьерское.
- Ничего удивительного, – говорит Наталья Леонидовна. – Я пре-
красно помню Нину Леопольдовну, а потому и вас. Мы так хорошо к ней относились!
Если бы вы знали, как мама относилась к Леониду Максимовичу! Ко всей вашей семье.
Знаю…Читаю текст открытки. Наталья Леонидовна в замешательстве:
Семейные события? 1967 год, октябрь-ноябрь? Ни свадеб, ни новорожденных, ни защиты диссертаций, ничего не было. Впрочем, надо подумат Через несколько дней звоню снова.
Я поняла, поняла! Речь идет о «Метели», многострадальной папиной пьесе. Премьера состоялась в ноябре 1967 года. Для нашей семьи огромное событие. И для Нины Леопольдовны тоже. Ведь она печатала «Метель». Наталья Леонидовна рассказывает, что Леонов написал пьесу летом 1939 года. Время арестов, доносов, подслушиваний. Все нашло отражение в тексте. «Каждая дверь это большое ухо» – есть там такие слова.
Двадцать девять театров приняли «Метель» к работе. Рекорд установил Днепропетровский театр русской драмы: уже 12 апреля 1940 года пригласил зрителей на премьеру. В мае-июне премьеры в театрах Смоленска, Казани, Ленинграда, Симферополя, Куйбышева… Тринадцать премьер. Заканчивались репетиции и в московских театрах.
Рецензии на вышедшие постановки великолепные.
18 сентября все спектакли сняли. Пьеса признана клеветнической.Скоро посыпались и рецензии? Критические?
- Не скоро, а сразу же. Не критические, а разгромные.
Я нашла одну из этих рецензий, в «Литературной газете», 20 сентября 1940 года: «Идеологически враждебное произведение»,
«Смакование гнилых словечек и собственные мещанские страхи и переживания», «Оболочка гнилая, и плод червивый»…
- Папа волновался, – продолжает Наталья Леонидовна, – что удар рикошетом падет на головы режиссеров, которые успели поста- вить спектакль. А потому отправил письмо Сталину: «Я признаюсь, что написал плохую пьесу. Но с тех пор прошло уже несколько постановок в театрах, по-видимому, было проявлено передоверие к моему литературному имени». Письмо кончалось словами: «Прошу взыскать с меня одного».
Конечно, всего этого мама не знала: в те годы она еще не была знакома с Леонидом Максимовичем. Их работа над «Метелью» началась в конце 1962 года, когда писатель смог вернуться к этой пьесе. Отдал ее в «Знамя».
- Почему разрешили? – спрашиваю Наталью Леонидовну.
- Помогла Фурцева, тогдашний министр культуры. Она обратилась в ЦК КПСС с Запиской, в которой сообщала, что Московский театр драмы и комедии хотел бы поставить пьесу Леонова. И что министерство культуры не возражает. Просила пересмотреть решение.
Вскоре постановление Политбюро ЦК ВКП(б) 1940 года о пьесе «Метель» было отменено. Как необоснованное.
Естественно, пьеса требовала доработки: много воды утекло. И они взялись за дело, Леонов и мама.
- И опять рецензии? Теперь уже восторженные?
- Конечно. И опять – сразу. И опять в «Литературке».
Да, «Литературная газета» откликнулась в следующем же номере, через несколько дней. Однако нового, переработанного варианта еще нет. Так что же рецензировать?! А хвалить надо – указание получено! Вот и решили вместо рецензии напечатать саму пьесу. Не всю, конечно, первый акт. На целую полосу. Сообщили читателям: публикуется «в редакции 1940 года».
В «Знамени» пьеса вышла в феврале 1963 года. Поток рецензий, одна другой лучше. Бешеными темпами идут репетиции в театре драмы и комедии. На декабрь назначена премьера. Уже афиши висели…
Говорят, нельзя дважды войти в одну воду. Можно! Спектакль – трудно поверить! – снова запретили. Почему? Я так и не поняла.
Премьера «Метели» состоялась лишь в 1967 году. Уже в другом театре – Московском драматическом имени Пушкина, в постановке Бориса Ровенских. Состоялась в ноябре. Мы с мамой, видимо, были на прогоне или на генеральной репетиции, в конце октября. Вот и отправила она открытку Леониду Максимовичу, поздравляя с наступающими ноябрьскими праздниками и с событиями в семье. С «Метелью».
У Нины Леопольдовны было бесценное качество, – вспоминает Наталья Леонидовна. – Это доброжелательность. Качество вообще очень редкое, сейчас особенно. И еще долготерпение. Отец работал над рукописями трудно. Не успокаивался даже после того, как текст отдан на машинку. Правил и переписывал черновики. Потом эти вставки, исправления, посланные вдогонку, машинистка сводила воедино. Другая была бы недовольна: сколько же можно! Нина Леопольдовнавсегдасчитала:«Можностолько,скольконужно!»
Еще – профессионализм. Татьяна Михайловна, наша мама, была у Леонида Максимовича и секретарем, и корректором, и редактором. Все тщательно проверяла, в том числе и текст, который шел на машинку и с машинки. Не помню случая, чтобы в работе, сделанной Ниной Леопольдовной, были опечатки или хотя бы перебивки.
Наконец отношение к материалу, к рукописи. Бережное, внимательное. Почерк у папы был ужасный, разобрать его правку – труд титанический. Если Нина Леопольдовна «спотыкалась», то обязательно уточняла. Никогда не печатала по своей догадке: «Я думала…» Она думала об авторе.
Сидим с Натальей Леонидовной у нее дома, чай пьем. И вспоминаем – она своих родителей, я маму. И дарим друг другу книги.
«Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью» – так называется увесистый сборник, который теперь стоит на моей полке:
Лене Мушкиной на добрую память с сердечным пожеланием добра, здоровья и успехов в начатой работе. Лена, Вашу маму, Нину Леопольдовну,
у нас всегда вспоминали добрым словом.
Н. Леонова. 20.VIII.2003.
Вспоминаем с Натальей Леонидовной, как однажды мама позвонила Леонову:
Леонид Максимович, можно зайти – шум послушать?
В то время я «пробивала» квартиру. На повестке дня квартира с окнами на улицу Горького. Шумно… Решили напроситься в гости к знакомым, которые живут на этой улице.
Первый визит – к Наталье Константиновне Треневой, известной переводчице. Мама много с ней работала, печатала романы Митчела Уилсона «Жизнь во мгле» и «Брат мой, враг мой»; Дж. Линдсея
«Весна, которую предали»; произведения Конан-Дойла… На кни-
гах – добрые слова посвящения. Вот одно из них:
Дорогой Нине Леопольдовне, верному помощнику и чудесному товарищу. С любовью и благодарно стью. Н. Тренева. 8.I.67 г.
Наталья Константиновна жила в доме ¹ 9, около Центрального телеграфа. Сидим, разговариваем.
- Ну и как, мешает шум? – спрашивает Тренева. – Я его вообще не замечаю. Конечно, если прислушиваться…
Квартира Треневой на высоком этаже, кажется, на девятом. Может, грохот туда и не доходит. Словом, надо идти к Леонову!
Шум с улицы мы слушали у Леонида Максимовича дважды: вечером, когда поток машин стихает, и днем. Вроде бы, не страшно.
- Страшно, – сказал Леонов. – Отказывайтесь от этого варианта. Мы и сами думаем переезжать, где потише.
Ему-то легко: сдать – получить. А мне?! Все же отказались. Теперь наши квартиры опять рядом, даже еще ближе: Большая Никитская и Спиридоновка.
Когда переезжали, Леонов подарил маме очень красивую ползучую зелень, не в горшке, а в плоской глиняной миске-блюдце. Зелень, к сожалению, завяла: не умели мы с ней обращаться. Миска осталась.
