В число штампов современной отечественной публицистики прочно вошла фраза, которую, по воспоминаниям маршала авиации А. Е. Голованова, Сталин якобы произнес в декабре 1943 г.: «Я знаю, что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории все это развеет». Еще шире цитируется вольный пересказ слов Голованова поэтом Ф. Чуевым: «Сам Сталин, помнится, сказал во время войны: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно развеет ее!»»
Мемуары, что хорошо известно историкам, – источник ненадежный. В них нередко перемешиваются правда и вымыслы, навеянные последующими событиями и впечатлениями. Не были ли воспоминания Голованова слишком прямым ответом на обвинения хрущевской «десталинизации»? Как и другие диктаторы, Сталин строил свою державу на века. Он постоянно и неукоснительно демонстрировал убежденность в прочности и эпохальности своих идей и деяний. По какой же причине в беседе с совсем молодым генералом вождь «открыл душу», выдал свою неуверенность в будущем, столь тщательно маскируемую в иных случаях? Мы никогда не получим ответы на эти вопросы и не узнаем, не подвела ли Голованова память.
Однако независимо от того, были ли сказаны Сталиным эти слова, а если были – так ли они звучали, по существу они, несомненно, верны, хотя вовсе не в том смысле, который старался придать им Голованов. Прошли многие десятилетия со времени смерти Сталина, и его истинный образ действительно доверху засыпан тоннами словесного мусора, из которого вырос современный российский миф Сталина.
Его начало уходит в далекое прошлое, в сталинскую трактовку советской истории. Непоследовательная и все более вялотекущая десталинизация после смерти вождя посеяла лишь немногочисленные семена сомнений. Разоблачения Хрущева только приоткрыли завесу над реальными фактами, предложив в ряде случаев новые мифы. Заклейменными остались бывшие оппозиционеры, незыблемыми – оценки идеологии и практики строительства социализма. Массовые репрессии выдавались за чистки в номенклатуре, как будто и не было миллионов рядовых жертв террора. На долгие годы Хрущев оказался легкой добычей поклонников Сталина, которые до сих пор без труда ловят отца «оттепели» на противоречиях и фальсификациях.
Между тем в Советском Союзе сформировалось несколько поколений людей, воспитанных либо на догмах сталинской пропаганды, либо на традициях половинчатой хрущевской десталинизации. Именно эти две линии столкнулись в годы горбачевской перестройки. Предложенное в то время возвращение к Хрущеву не могло в полной мере способствовать преодолению мифа Сталина. Новые возможности появились после открытия архивов в начале 1990-х годов. Документы углубили и в чем-то изменили многие представления о Сталине и сталинской системе, позволили окончательно решить значительную часть дискуссионных вопросов. Однако в целом новые знания остались достоянием профессионалов и исторически образованных читателей. Массовые представления питались газетно-телевизионными сенсациями и сталинскими или хрущевскими стереотипами. Существовало много причин для отторжения достижений научной историографии. Однако главными, видимо, были две. С одной стороны, наука, как и вся страна, находилась в состоянии кризиса и не смогла организовать действенные каналы адаптации и трансляции научного знания. С другой стороны, сталинское прошлое превратилось в политическую проблему. Сначала распад СССР и стрессы переходного периода сделали миф Сталина символом протеста против лидеров новой России. Затем социальный заказ на «сильную руку» и «порядок» был перехвачен политиками, благодаря чему апология Сталина получила дополнительный импульс. По многим параметрам современный миф Сталина приближается к образцам пропаганды собственно сталинского периода и существенно превосходит стереотипы застенчивой брежневской ресталинизации.
Содержательно сталинский миф в сегодняшней России состоит из нескольких ключевых элементов. Прежде всего, сталинская модель индустриализации и мобилизации объявляется чрезвычайно эффективной и единственно возможной, нередко даже образцом для современной России. В этом контексте такие широко известные трагические события, как массовые репрессии или голод, объявляются либо преувеличенными, либо неизбежными и даже благотворными, либо инициированными помимо Сталина номенклатурными бюрократами. Партийные чиновники 1930-х – 1950-х годов в сталинском мифе являются эквивалентом ненавистных современных олигархов. Соответственно, их уничтожение рассматривается как важное достижение вождя, залог успешности его системы. Уничтожение коррупционеров-бюрократов, согласно мифу, являлось свидетельством народного характера власти вождя. Освобожденный от произвола чиновников народ пользовался плодами равноправия, роста благосостояния и снижения цен. Жестокая борьба с преступностью являлась залогом безопасности. Наконец, центральное место в мифе Сталина занимает победа в Великой Отечественной войне и превращение СССР в мировую державу. И то и другое приписывается преимущественно, если не исключительно, гению Сталина.
Важная часть мифа Сталина – непременная дискредитация эпох, окружавших период его правления. Преуменьшаются достижения дореволюционной индустриализации. Замалчиваются подвиги героев Первой мировой войны, одержавших многие победы и не допустивших врага вглубь страны, пока за дело не взялась революция. Особой ненависти в мифе Сталина удостоен Н. С. Хрущев, инициатор неизбежно неуклюжей кампании борьбы с «культом личности Сталина». Ему вменяют зверства в период репрессий, за которые на самом деле он несет не большую ответственность, чем любой другой региональный секретарь, подписывавший подготовленные без его участия приказы. Многократно прославляя Сталина за атомный проект, с именем Хрущева советские космические достижения демонстративно не связывают. Прощая Сталину землянки и бараки, насмехаются над «хрущевками», коренным образом и быстро изменившими жизнь многих миллионов фактически бездомных советских граждан. Старательно объясняя, почему при Сталине миллионы людей обязательно должны были умереть от голода во имя великой цели, осуждают Хрущева, закупавшего хлеб за границей.
Как и любой другой, сталинский политический миф не выдерживает исторической конкретики, а поэтому всеми силами избегает ее. Творцы мифа тщательно отбирают только «полезные» факты и нередко фальсифицируют документы и «доказательства». Основной упор делается на схемы и умозрительные построения. В Сталина и его эпоху предлагают просто верить. Очевидно, что добросовестные историки и читатели не могут принять такие методы конструирования прошлого. Слишком многие факты и документы опровергают практически все составляющие мифа Сталина. Что касается общих оценок и концепций, то они нуждаются в серьезном осмыслении и дальнейших исследованиях.
Не вызывает сомнений, что абсолютным приоритетом Сталина, так же как приоритетом царского правительства и большевистского руководства в 1920-е годы, была индустриализация. Без современной промышленности страна не могла существовать – эту истину осознавали все противоборствующие фракции в партии большевиков. Споры велись о том, каким образом правильнее всего развивать промышленность. Эти давние споры, оказавшие огромное влияние на судьбу страны, в определенной степени продолжаются в дискуссиях современных историков. Одни из них в основном следуют логике объяснений Сталина. Они полагают, что нэп изжил себя, а индустриализацию страны нужно было проводить только чрезвычайными, насильственными методами. Другие историки доказывают, что решение о свертывании нэпа и ставка на скачки диктовались не столько экономическими, сколько политическими причинами. Среди них можно назвать стремление Сталина к единоличной власти, его склонность к насилию, а также попытки в сжатые сроки установить безденежный государственный социализм, которые в считаные месяцы подорвали экономику. Сторонники этой точки зрения убеждены, что необходимости ликвидировать нэп не было. Во-первых, достаточно высоких темпов развития индустрии удалось достичь уже в 1920-е годы, в период расцвета нэпа. Во-вторых, кризисы, периодически охватывающие нэповскую систему, свидетельствовали лишь о необходимости ее трансформации, чем и занималось коллективное руководство Политбюро в 1920-е годы. Предложенная же Сталиным программа полного разрушения нэпа принесла больше вреда, чем пользы.
По разным оценкам экономистов, в 1928–1940 гг. средние темпы прироста промышленной продукции составляли от 7 до 13 процентов в год. За довоенные пятилетки были созданы значительные производственные мощности, освоены современные технологии и выпуск новых видов продукции, в том числе военной. Развитие тяжелой индустрии сопровождалось важными социально-культурными изменениями. Стремительно увеличивалась численность городского населения. Почти повсеместным стало четырехлетнее образование детей, а в городах многие учащиеся заканчивали семилетку или даже десятилетку. Появилось много молодых специалистов – выпускников многочисленных вузов и техникумов.
Эти достижения советской индустриализации, сыгравшие важную роль в победе в Великой Отечественной войне, не вызывают сомнений. Но историки и экономисты, что вполне естественно, обсуждают также другие вопросы: о степени оптимальности сталинской политики, о соотношении затрат и результатов, о качестве советской индустриальной системы. В различных публикациях можно встретить самый простой ответ на такие вопросы: сталинская политика была единственно возможной и неизбежной. Однако таким декларативным предположениям противоречат многие факты. Как мы видели ранее, само сталинское правительство реализовало на практике по крайней мере две различные модели экономического курса. Основными чертами первой пятилетки стало игнорирование экономических методов управления и стимулов роста, ставка на штурмовое наращивание инвестиций в тяжелой промышленности и возрождение практики «военного коммунизма» в деревне. В годы второй пятилетки власти отказались от не оправдавшего себя левацкого курса. Более умеренное и расчетливое наращивание капитальных вложений сопровождалось активизацией экономических регуляторов, спасительными уступками крестьянам, которые получили право на личные подсобные хозяйства, и т. д. Это позволило добиться существенных результатов с гораздо меньшими издержками. Скорее всего, модели второй пятилетки можно было следовать с самого начала. Если бы не решения Сталина, первая пятилетка могла осуществляться, по крайней мере, более разумными методами, реализованными в годы второй.
К любопытным выводам могут привести сравнение советского и мирового опыта индустриализации, сопоставление сталинской и российской дореволюционной индустриализаций. Известно, что в течение целых пятидесяти лет (1860–1913 гг.) средние темпы развития российской крупной промышленности составляли около 5 процентов в год, достигая в моменты циклического подъема и более высоких показателей. Хотя советская индустриализация довоенных пятилеток выигрывала соревнование по темпам промышленного прироста, общая картина экономического развития была более сложной. Форсированное создание тяжелой индустрии проводилось за счет разрушения деревни, недоразвития легкой промышленности и социальной сферы, падения уровня жизни населения. Огромные социально-экономические диспропорции, прежде всего между промышленностью и сельским хозяйством, в конечном счете отрицательно влияли на саму промышленность и тормозили технический прогресс.
В целом имеющиеся сегодня исследования позволяют лучше понять основные черты, силу и слабости сталинской модели индустриализации. С одной стороны, она позволяла мобилизовать ресурсы на решение отдельных приоритетных задач, прежде всего создание мощного военного потенциала. С другой – была недостаточно эффективна, требовала огромных материальных затрат и тяжелых жертв от народа. Созданная при Сталине сверхцентрализованная экономика была не слишком восприимчива к техническому прогрессу, в ней отсутствовали внутренние стимулы для совершенствования и гибкости. Такая система, уязвимая с самого начала и временная по своей сути, давала все более очевидные сбои еще при жизни Сталина. Осознавая необходимость срочных изменений, наследники Сталина в считаные месяцы после его смерти инициировали важные реформы, которые позволили улучшить положение сельского хозяйства, социальной сферы, добиться существенного технического прогресса. СССР вступил в высший этап своего развития, в эпоху космоса и социальной стабильности, основанной на росте благосостояния. Сравнение сталинского и послесталинского этапов истории советской социалистической системы остается важной нерешенной задачей для историков.
Если воздействие фактора Сталина на создание определенного типа нерыночной мобилизационной экономики требует дальнейшего изучения, то его решающая роль в организации массового террора уже не вызывает никаких сомнений. В многочисленных исследованиях, проведенных на основе архивных документов, показано, что именно Сталин был инициатором и руководителем основных карательных кампаний 1930-х – начала 1950-х годов. Личные качества Сталина: подозрительность, безжалостность, склонность к крайностям – сыграли определяющую роль в том, что государственный террор, очевидно являющийся неотъемлемой чертой тоталитарной власти в принципе, приобрел столь значительные масштабы и жестокость. Крайности и эксцессы террора являлись излишними даже с точки зрения потребностей диктатуры, а поэтому не только не усиливали, но ослабляли ее.
Вопреки тщательно культивируемому почитателями Сталина мифу, жертвами массовых репрессий были не столько бюрократы, якобы наказанные вождем за произвол, сколько многие миллионы обычных людей. Что касается чиновников, то степень их номенклатурной безопасности не следует преуменьшать. Действительно, в 1936–1938 гг. Сталин провел большую кадровую чистку, в ходе которой значительная часть старого аппарата была уничтожена и заменена молодыми выдвиженцами. Однако в дальнейшем номенклатурных работников в целом оставили в покое. В последние 15 лет правления Сталина наблюдались в основном перестановки работников с одного поста на другой в рамках устоявшейся номенклатурной колоды. Аресты среди руководителей всех уровней были сравнительно редкими.
Нет никаких оснований преувеличивать также успехи сталинского режима в борьбе с коррупцией. Судя по документам, такая цель никогда не входила в число политических приоритетов вождя. Главным качеством для номенклатурного работника была вовсе не моральная чистоплотность, а безграничная лояльность и способность выполнять директивы центра. Сам Сталин хорошо знал слабости человеческой натуры и активно использовал их в своих интересах. Когда Министерство государственного контроля в 1948 г. выявило массовые случаи взяточничества и обогащения руководителей в Азербайджане, Сталин однозначно встал на сторону служившего ему верой и правдой руководителя республики М. Д. Багирова. Он лишь слегка пожурил азербайджанских руководителей и существенно ограничил права Министерства госконтроля при проведении проверок ведомств и регионов. Учитывая такую позицию Сталина, неудивительно, что известные массовые злоупотребления с трофейным имуществом и махинации в период проведения денежной реформы составляли лишь вершину огромного айсберга. Благосостояние советских руководителей резко выделялось на фоне крайне низкого уровня жизни основной массы населения страны. К тому же чиновники и их окружение в известной степени пользовались судебным иммунитетом – рядовые граждане и начальники не были равны перед законом.
Жизненные реалии простого советского человека в сталинскую эпоху даже приблизительно не соответствовали современным мифам, скроенным по лекалам официальной советской кинохроники. Парады, ликование, праздники составляли лишь некоторую часть действительности. Будни были заполнены тяжелой борьбой за существование. Недостаток продовольствия и промышленных товаров, постоянные очереди, ужасные жилищные условия, слабая защищенность от произвола чиновников и карательных органов, жестокость законов дополнялись многочисленными ограничениями. Значительная часть населения, прежде всего крестьяне, не имели паспортов, а поэтому были лишены права свободного передвижения. Столицы и многие крупные города являлись режимными местностями, в которых запрещалось проживать многим гражданам. За самовольный переход с одного места работы на другое отдавали под суд. Множество женщин пострадали из-за запрета на аборты, которые все равно проводились, но подпольно, в антисанитарных условиях. Устойчиво росло только официальное производство водки: с 30 млн дкл в 1924/1925 хозяйственном году до 81 млн в 1952 г. Медицинское обслуживание и повседневная гигиена находились на низком уровне.
Совершенно неосновательны представления об искоренении в сталинском СССР уголовной преступности. В принципе это была непростая задача, поскольку социальные катастрофы, такие как голод, массовые репрессии, война, неизбежно множили количество потерявших имущество и деклассированных взрослых, безнадзорных и беспризорных детей. Распространению преступности способствовала огромная система лагерей, в которых осужденные за мелкие бытовые преступления и, по сути, вполне законопослушные граждане попадали в сети уголовного мира. Широко распространенный миф о том, что улицы советских городов стали опасными в результате массовой амнистии, проведенной в 1953 г. после смерти Сталина, лишь отчасти соответствует действительности. И до амнистии 1953 г. уголовники чувствовали себя вполне вольготно, о чем свидетельствовали заявления советских граждан в Москву. Вот некоторые из них. «В г. Иваново, в текстильном центре нашей страны, невозможно стало жить рабочим на окраинах города, стало невозможно ходить ночью с работы потому, что орудуют шайки бандитов, даже милиция боится ночью бывать на окраинах города, т. к. их самих убивают», – жаловалась в феврале 1952 г. группа рабочих из Иваново. Житель города Краснодара в январе 1952 г. писал о фактах грабежей с применением оружия и убийств. Объектом грабежей были в основном пальто, что свидетельствовало об уровне жизни в стране. По обоим письмам была проведена проверка, которая подтвердила сложную криминальную обстановку в обоих городах.
Эти и многие другие факты говорят о том, что созданная Сталиным система была крайне противоречивым и нестабильным феноменом. Сказанное об индустриализации можно отнести к системе в целом: это был механизм, действенный в решении определенных задач, но в целом малоэффективный. В предвоенные десять лет возникла партийно-государственная машина, которая в преобладающей степени замыкалась на вождя, зависела от его решений и действий, что усиливало риск ошибок и разрушительных решений. Это обстоятельство предопределило роль Сталина в годы Великой Отечественной войны. С одной стороны, мобилизационные возможности системы и личные качества ее лидера были важным фактором победы. С другой – Сталин и созданное им государство не только обеспечили победу, но несли ответственность за поражения, сделавшие победу столь трудной. Не в последнюю очередь из-за просчетов Сталина начало войны было катастрофическим и лишило страну значительной части армии и экономических ресурсов. Нетрудно предположить, что более сбалансированная и менее репрессивная политическая модель (пусть и авторитарная, но необязательно тираническая) смогла бы обеспечить лучшее распоряжение военно-экономическим потенциалом, созданным ценой героических усилий и жертв советского довоенного поколения.
Роль Сталина как лидера воюющего и победоносного народа на самом деле изучена очень плохо. Мы до сих пор полагаемся в основном на мемуарные свидетельства и оценки советских маршалов. Много сделано для изучения дипломатической деятельности Сталина в рамках «большой тройки». Все это важно, но этого недостаточно. Пропагандистские штампы о Сталине-полководце не только игнорируют другие факторы победы, но, на самом деле, не раскрывают и роль Сталина в войне. Еще не изучены изменения в военном руководстве – урок, извлеченный из поражений, механизмы экономической политики, обеспечившие рост военного производства в условиях общего сокращения ресурсной базы, и т. д.
Победа и послевоенные годы, несомненно, были временем высшего триумфа Сталина, важным источником легитимации его власти. Тем неожиданнее, на первый взгляд, произошло разрушение ключевых основ системы, предпринятое наследниками Сталина в считаные месяцы после его смерти. В значительной мере был демонтирован ГУЛАГ, запрещены массовые репрессии, заморожены амбициозные и непосильные проекты и программы, в том числе военные, сделаны заметные уступки деревне, прекращена война в Корее и т. д. Проведение этой широкой и комплексной десталинизации за два с половиной года до знаменитого доклада Хрущева на ХХ съезде вряд ли можно считать злой волей сталинских соратников. В 1953 г. среди них были и те, кто, возможно, не любил Сталина, и те, кто был абсолютно предан ему. Однако все они осознавали, что продолжение сталинского курса угрожает самим основам советского строя. Судя по многим данным, к этому убеждению советские лидеры пришли еще при жизни Сталина. Однако неуступчивость и консервативность вождя закрывали путь реформам.
Смерть Сталина положила начало длительному процессу модификации системы. Отказ от диктатуры в пользу авторитарности, активизация социальной политики, попытки экономических реформ, большая открытость миру – на этих основах формировалась новая модель советского социализма, благодаря которой СССР достиг своего максимального могущества. Несмотря на необходимость дальнейших реформ, советское государство не справилось с ними. Однако возвращения к модели сталинского типа не произошло даже в период системного кризиса и распада СССР. Сегодня заветам Сталина следуют только в Северной Корее, очевидно демонстрируя непредвзятым наблюдателям, каковы реальные возможности сталинизма в современном мире. Тем не менее политические штампы о беспримерном величии сталинской эпохи, о равенстве и борьбе с коррупцией, о радости и чистоте той далекой и погубленной «врагами» жизни эксплуатируются недобросовестными публицистами и политиками и попадают на благодатную почву. Насколько опасна эта смесь исторического невежества и социального недовольства? Повторит ли российский XXI век судьбу ХХ века?
Источник: "Сталин. Жизнь одного вождя" Олег Хлевнюк
