Я родился на квадратуре круга, поэтому в реактивном положении моя фигура имеет форму квадрата, а по умолчанию я круглый, как чуть подсдутый футбольный мяч.
Рембрандтовское полотно: я сидящий на мяче, и тут появляется облачко изо рта человека сбоку, где его прямая речь: «Ты хочешь, чтобы он яйцом стал?»
Он имеет в виду, конечно, мяч. Хотя по моему напряжённому взгляду можно было бы подумать, что я решил силой мысли превратить в яйцо какой-нибудь не угодный мне предмет – например, брусья, на которых я не могу отжаться ни разу.
... Я родился на квадратуре круга – это значит: почти что лежал на панцире у черепахи. Этот панцирь имел растяжку по точкам Лагранжа в виде следующих городов: Одинцово, Москва, Рязань, Рига, Лима, Бильбао. Нет, секундочку, облико морале! Моя мать не была валютной проституткой...
Ещё не обошлось без глухого заземления нейтрали – то есть системы ТТ. Под этими буквами скрываются две точки, слегка выходящие за границу квадратуры, но дающие объём и перспективу. Это Ташкент и Тарту.
Теперь попытаюсь объяснить, что я только что наплёл.
Вообще говоря, я сам сейчас пытаюсь объяснить себе, что я понял к 25 годам, потому что... Ну смотрите. Я пишу эти кручёные фразы, от которых оба моих прадеда покрутили бы пальцем у виска. Не потому что они жили в другое время, а потому что такой язык как будто не вытекает из логики моего рода. Ну нет. Конечно, вытекает. Просто неочевидным образом. Вот я и стараюсь разобраться...
Оба моих прадеда были классические люди земли. Всё, что их окружало, в основном тоже было землёй – во всей целости, невспаханности, во всех грусти и очаровании. Земля как женщина, учили меня прадеды: её нужно возделывать, при этом и она, незаметно, возделывает тебя.
Но спустя годы многое изменилось. Тарту, где родился и умер один мой прадед, теперь один из крупнейших студенческих кампусов Европы. Рядом с Перхушково, где родился и умер второй мой прадед, теперь взлетают самолёты.
Вот и начали прорисовываться обозначенные мною точки. Теперь они станут соединяться моим карандашным усилием.
Две параллельные линии. Одна началась в Тарту, другая – в Перхушково.
В Тарту родился и мой дед. А вот его жена – моя бабушка – родилась в Скрунде (это маленький городок под Ригой). Этот мой дед тоже был человеком земли, но уже по-другому. Он прокладывал линии электропередач в разных городах. В конце концов, он осел в Одинцово.
Перхушково – это Одинцовский район, его мелконаселённая окраина, с большими элементами сельской жизни даже сейчас. Мой дед по этой линии был водителем разной техники – от тракторов до автобусов, трамваев, автомобилей такси и даже мини-вэна в бело-голубой глазури с литерами МВД.
Как говорится, от воронка до воронки – один шаг, и иногда ты делаешь его с похмелья и встав не с той ноги...
Да, так и познакомились мои родители. Одна нога здесь, другая – там. А между ними – глухое заземление в виде девяностых годов. Мой отец учился на электрика, а моя мать училась материнству. Социального клея тогда было мало, религиозного – тоже, семейный ходил ходуном. Горячительное бывало приглашением к беседе. Как говорит экономист Александр Аузан, «доверие – это трансакционная издержка».
В те времена эта издержка была довольно высока – по крайней мере, для моего рода. Силой трения или силой тока меня вышибло из этой колеи. А может быть, мне только кажется.
Моя рязанская бабушка баловала меня хлебом из тостера и клюквенным компотом. Ещё у неё самая вкусная манная каша с идеальным балансом соли и сахара. Конфорка поджигалась при помощи спички. Любовь к консервам пришла сама собой. Так исходные данные моей жизни приготовили меня к форс-мажору, который произошёл дальше.
Моя мать, как я уже сказал, не была валютной проституткой. И вообще проституткой не была. А мой отец не был сутенёром. Они были довольно отбитые и неформальные, родительство их в этом смысле упростило, но друзья остались всякие разные.
Например, меня качала на руках ветреница из Бильбао. Её звали Ира. Она потом даже стала моей крёстной матерью. В Одинцово она трудилась стенографисткой в суде, но это уже был конец девяностых. В их начале она переехала в Испанию – сначала в Севилью, потом в страну Басков. Может показаться, что влезание в такие детали – это ерунда, и влияния в этом никакого нет. Но как иначе объяснить, что все последующие годы, играя в «Фифу», я всегда выбирал, за кого играть, между «Бетисом» из Севильи и «Атлетиком» из Бильбао?
В стране Басков тётя Ира развлекалась по всем законы корриды. На самом деле бык и тореро – это одно целое. Как инь и ян. Это знает любая женщина. Мы же об этом только робко догадываемся. Поэтому совершаем больше глупостей. Тётя Ира рассказывала мне про свои приключения, и с тех пор это остаётся для меня одними из главных сказок моего детства. Согласитесь: страна Басков – звучит даже не совсем реально?
Моим крёстным отцом стал сангвинический продавец смокингов по имени Хага. Вообще он был плавильным котлом из всех национальностей, но представлялся всем как «откуда буду? из Ташкента буду». Много лет спустя я узнаю через «Кинопоиск» и «Википедию», кто такой Одельша Агишев, о котором он говорил, что продал ему лучшие, лично им самим сшитые туфли с перфорацией.
Одельша Агишев написал сценарии к двум фильмам, которые я очень люблю и считаю частью себя: это «Нежность» и «Влюблённые». Если бы мы оказались с ним на одном футбольном поле в форме команды «Бетис» и я бы забил гол с его передачи, я бы натирал кулаком его бутсу с ещё большей многозначительностью, чем это принято.
Я не забыл про Лиму! С ней история простая, но я расскажу её в следующем тексте. Начну с неё. Всё-таки я пока не до конца разобрался со структурой, точнее – совсем не разобрался. Всё в процессе.
Глеб Буланников
