Море всегда брезжит у каждого в душе как символ романтики, красоты и воли. И виноват в этом Иван Айвазовский. Конкретнее - его самое известное полотно "Девятый вал". Помню, как я обрадовалась, когда впервые увидела его воочию. Гигантское, чуть не во всю стену большого музейного зала, оно открывается как настоящее море.
А с другой стороны, есть в этом что-то от встречи после долгой разлуки. Ведь у каждого такой "девятый вал" висел где-нибудь на старенькой даче, или у бабушки в гостиной, или у соседки по коммуналке над обеденным столом. Увидев подлинник, понимаешь, почему для украшения быта выбирали репродукцию именно этого полотна: оно завораживает. Чем? Мощью и натуральностью: кажется, еще чуть-чуть, и волна выплеснется через раму прямо тебе под ноги. Неужели жирными масляными красками можно вот так тонко, так акварельно ее изобразить? Искусствоведы объяснят, что этот метод - многослойное наложение живописного слоя - называется "лессировка". Он почти не применяется современными художниками, но старыми мастерами использовался очень широко. Лессировка требует полного высыхания предыдущего масляного слоя.
Тем удивительнее, что Айвазовский писал свои полотна необычайно быстро. Говорят, начинал он обычно с неба и всегда его заканчивал "в один присест". А с водой возился долго.
Самый известный в мире художник-маринист, он написал за свою жизнь около шести тысяч картин, но ни одна не пользуется такой славой, как "Девятый вал".
На самом деле поверье о том, что именно "девятый" вал самый сокрушительный из всех, - чистая мифология. Античные греки, например, самой разрушительной считали третью волну, а римляне - десятую. Да и с какого всплеска начинать отсчет?
Но осознание, что сейчас грядет именно этот - смертельный - девятый вал, наполняет душу зрителя, мирно стоящего на паркете, сладким ужасом. Известно: единственный способ пережить ужас или горе - это его эстетизировать. Придать ему величие и красоту непреодолимой огромности. Именно это и сделал Айвазовский, сам переживший в Босфоре жуть настоящего шторма. Он тогда едва не погиб. "Главным врагом русского военного флота всегда было море", - писал журнал "Русский вестник" в 1907 году. Вырванная из контекста цитата звучит комично. Но, я думаю, автор имел в виду вот что: не с противником, а с неукротимой природной стихией прежде всего состязался российский моряк, именно море ощущал достойным себя соперником.
Романтический реализм - так, в нарушение всех канонов искусствоведения, я бы определила стиль "Девятого вала". Потому что именно с таких позиций воспринимает искусство (да и саму жизнь) русский человек. Даже само слово "море" окружено в нашем сознании неким мистическим флером. Море - это отпуск, море - это счастье. При этом - вы заметили? - слово это давно уже превратилось в нашем обиходе в синоним "много". Мы говорим "море радости", "море забот", а недавно мне попалась магазинная вывеска "Море обуви". Море как мера - это очень по-нашенски.
С другой стороны, вспомните у Гребенщикова: "Если дойду до края земли, пойду бродить по морю". Или Блока, который, услышав про гибель "Титаника", воскликнул: "Жив еще океан!" Потом, наверное, ужасался, как полагается, гибели людей. Но первая-то непосредственная реакция была именно такой - восторг перед мощью стихии.
Между прочим, знатоки говорят, что волны тут у Айвазовского "неправильные": такие гребешки у них бывают только вблизи берега. А обломок мачты, за который цепляются уцелевшие путешественники в турецких одеяниях, чрезвычайно напоминает православный крест. Может, это все к тому, что наш берег - он уже вот он. Спасение есть. Каждый зритель готов протянуть руку помощи с этой стороны рамы.
