Однажды мы с моим другом Гришей намылились идти в город к ларькам с музыкальной продукцией. В те времена достать любимую музыку было актом невероятного успеха. Хорошие альбомы с оригинальных аудиокассет переписывались и передавались из рук в руки. А лицензионная кассета считалась бесконечно ценным элитным артефактом. Еще сложнее было в принципе узнать о существовании хороших групп или альбомов. Никакого интернета, только общение, личные связи и погружение в тему.
Freepik
Отправляясь на музыкальную охоту, на рынки и музыкальные точки, мы одевались во все лучшее, в парадное. Это был праздник, это был выход в люди, большое событие для подростка! В нем было даже нечто сакральное, ритуальное: ты невероятным образом скопил средств и можешь позволить себе музыкальную новинку. Ведь музыка тогда была главной формой эскапизма. Местом, где нет этой перманентной опасности, конкуренции, иерархии, конфликтов, драк. Только чистые эмоции, фантазии, ассоциации, мечты.
Мы с Гришей, такие яркие и красивые, вышли из моего подъезда и традиционно осмотрели территорию на предмет опасности. Мы увидели приближающуюся к нам траурную церемонию. Сейчас с таким размахом редко хоронят. А в 90-х было привычно увидеть большую толпу людей, идущих за гробом.
Мне стало как-то не по себе: мы, такие пестрые, как попугаи, должны перебежать дорогу этим людям, одетым в черное. Сделать это прямо перед гробом, а у меня на груди — кричащая физиономия Кита Флинта — вокалиста и танцора моего любимого на тот момент коллектива The Prodigy. Он с волосяными рогами на голове и высунутым языком как будто орал с моей груди.
Я почувствовал себя черной кошкой, перебегающей дорогу, и отвлекающей людей от их горя. Надо было остаться и ждать, пока церемония пройдет. Я сказал Грише:
— У них траур, а мы разодетые. Давай пропустим, пусть пройдут.
И мы зашли обратно в подъезд в дверной проем, чтобы не привлекать к себе внимания. И наблюдали всю эту мрачную церемонию: руки совсем молодого еще покойника, скрещенные на груди, плачущие женщины, бледные мужчины. У них траур, у нас — праздник.
Мы в тот день долго блуждали в поисках музыкальных новинок, но так ничего не нашли. На обратном пути зашли в магазин с видеофильмами на VHS и тут я увидел ее. Я стоял и не мог отвести взгляд, меня как будто током прошило.
— Гриня, смотри!
Перед нами красовалась видеокассета с физиономией все того же Кита Флинта с высунутым языком. Такая мрачно-фиолетовая. На ней была дерзкая надпись: electronic punks. Для фаната-подростка тогда весь мир стал безразличен. Я попросил продавца посмотреть кассету и увидел на ней переливающуюся голограмму — признак лицензионной продукции. В нашей семье не было видеомагнитофона, но это меня совершенно не останавливало. Передо мной был «Артефакт Артефактович», кольцо всевластия для Голума, изюминка аудиоколлекции, потенциальная возможность не просто услышать кумиров, а увидеть их творчество. Это было в мире, до которого еще не дошло Mtv, а интернет еще не думал появляться. Видеокассета была самой дорогой в магазине, но решение было принято при первом же взгляде на нее.
Я бросился домой, чтобы выскрести все по сусекам. Я бежал сквозь дворы, по которым мне было опасно передвигаться, но меня это совершенно не останавливало. Я бежал, потому что боялся, что кассету кто-то купит, пока я достаю деньги. Задыхаясь, я вбежал домой, схватил все, что было накоплено и спрятано и рванулся обратно. Высчитывал, как будет быстрее — бегом или на автобусе, и решил не рисковать в ожидании 17-ого маршрута. Я вбежал в магазин, мокрый с головы до ног, и задыхающийся от кашля. Кассета ждала меня.
Freepik
Трудно описать состояние счастья, которое могла подарить эта небольшая черная коробочка подростку из Пскова. Я мог увидеть жизнь кумиров из далекой и призрачной Англии. Об этой стране я и знал-то только то, что оттуда родом моя любимая группа. В общем, я почувствовал себя древним греком, которому разрешили на часок подняться на Олимп, глянуть, как поживает Зевс с Герой.
Я шел к себе во двор, предвкушая, как буду показывать друзьям свое новое сокровище, и опасался, что Гриша придет туда раньше и выдаст спойлер.
Но Боги олимпа решили сыграть со мной злую шутку.
Мне очень запомнилась эта драка. Хотя можно ли назвать дракой ситуацию, в которой ты не нанес не одного удара? В младших классах рано или поздно каждый дрался с каждым. Моего одноклассника Макса я пару раз поколотил, чтобы установить паритет. Помню, однажды в его квартире был пожар, сгорела одна из комнат. Родительский комитет решил сдать по 10 рублей погорельцам. Мои родители отчего-то решили проявить неслыханное великодушие, сдав добровольно 25, в нашей-то ситуации!
Потом по двору поползли слухи о том, что старший брат Макса стал бандитом. Попал к братве на транспарентных началах. Бандиты, как социальный класс на тот момент были основным источником инфоповодов для СМИ. «Криминального авторитета взорвали в своем автомобиле». «Смотрящий за городом бегал от киллера вокруг помойных баков, пока не словил пулю в бок». Такой был краткий эпикриз общества, составленный по вырезкам из газетных статей. Простой люд бесконечно боялся этих крайних форм насилия. Все таки у нас, пацанов, жизнь чего-то стоила, она была неприкосновенна.
Макс после головокружительной карьеры своего близкого родственника стал вести себя дерзко. В наших взаимоотношениях он почувствовал, что я боюсь его брата до безумия. Он стал позволять себе прямую агрессию, которую я вынужден был проглатывать.
И вот в тот самый момент, когда я, вытащил из-за спины видеокассету The Prodigy и услышал первое «вау!» от компании, которая сидела на спинке скамейки, как курочки на насесте, откуда не возьмись появился Макс. И он молча сильно с размаху закатил мне в ухо. Двор заполнил пронзительный писк оглушения.
Я решительно не понимал, что происходит.
— Эй! В чем дело?
Ответом мне был второй удар в лицо. Макс начал орать что-то бессвязное про своего брата и посылать мне в лицо свои лучики внимания. Я был обескуражен, а страх потенциальной опасности иметь последствия с братом-бандитом меня парализовал. Но гораздо больше я боялся того, что в этом танце пострадает «моя прелесть». И я завел руку с кассетой за спину, чтобы Макс по ней не попал.
Я защищался одной левой рукой, не нанося удары, но пытаясь отбить его атаки и регулярно пропускал. И мне то и дело сильно прилетало справа, я с трудом удерживался на ногах, пытаясь воззвать как-то к его разуму и при этом не разбить кассету. Куры на насесте с интересом наблюдали за этим карнавалом насилия пока какая-то женщина из окна не заорала, что сейчас вызовет милицию.
Макс остановился. Я выкрикнул:
— Да ты можешь вообще объяснить, в чем дело?
Макс взглянул на меня с ненавистью:
— У меня брат умер, а ты стоял и ржал над этим!
Макс ушел. Я ничего не понимал, кроме того, что я сохранил VHS-кассету ценой своего здоровья. Я первым делом отнес кассету домой, шокировал мать своим внешним видом: у меня совсем не было крови, но вся правая часть лица сильно распухла. Мне прилетало много раз в одно и то же место. Я спустился во двор, попытаться разобраться в происшествии, но не смог этого сделать, потому что гематома быстро распухла, и мое лицо стало похоже на парную сросшуюся сливу. Говорить было трудно.
Один из пацанов на жердочке сказал, что шокирован тем, что я не заплакал, пропустив столько ударов.
Через пару-тройку дней, когда гематома уменьшилась и я смог говорить, я напросился к своему приятелю, счастливому обладателю видеомагнитофона, и устроил у него дома торжественный показ вожделенного видео для всех дворовых фанатов The Prodigy, коих было немало. Видео Electronic Punks было воспринято ими с восторгом. Наши с Максом общие приятели сказали, что за такой контент имело смысл пострадать.
В последствии в нашем общем разговоре с Максом Гриша подтвердил, что ту ситуацию с траурным шествием ему донесли искаженно. Что мы специально не перебежали дорогу перед гробом и остались стоять, и мы не смеялись над происходящим. Но Макс ответил, что ему абсолютно плевать.
Его брата больше не было. А я все равно боялся Макса по инерции, по привычке.
Кирилл Михайлов
