Первая часть. Культурный код
Вторая часть. Отряды хранения молодости
Третья часть. Моя прелесть
В 90-е в провинции остро стоял вопрос молодежного досуга. Компьютеры и интернет станут повсеместными через десяток-другой лет. Кинескоп нашего старого телевизора садился и темнел через полчаса работы. Так что даже серию «Санта-Барбары» порой приходилось досматривать в режиме «радио», без картинки. Удовольствие для подростка сомнительное.
Unsplash
Спортивные кружки или секции в молодежных кругах считались делом маргинальным, немодным. Разве что занятия боксом и единоборствами коллективом одобрялись. Я в этом смысле был отщепенцем. Футбол и баскетбол сделали лично мне отличную прививку, чтобы в будущем не последовать за толпой общим путем в «героиновое никуда». Я подолгу пропадал на стадионе и в школьном спортзале.
Но вечерами, когда на улице темнело, стая собиралась на «лобном месте» у соседнего подъезда: делиться новостями, поддерживать иерархию, унижать друг друга и посмеиваться. Когда такие консилиумы бесперспективности становились совсем уж рутинными и скучными, спонтанно само собой включалось шоу насилия, но иногда скука вынуждала нас придумывать совсем уж изощренные способы развлечения.
Сейчас я поведаю об одном из них.
Я смело и с большой гордостью могу заявить, что современные подростки совершенно точно не способны сгенерировать из такой простой вещи столь веселое и одновременно гадкое и подлое развлечение, какое придумали мы. Я говорю о простых черных нитках, которые мы начали использовать не по назначению.
Началось все с того, что мы просто натянули толстую черную нить поперек пешеходной дорожки. Сделано это было зимней ночью на высоте лица взрослого человека. Мы попрятались в укромных местах, так, чтобы видеть место преступления и начали свою «охоту за эмоциями».
Самым шиком считалось «поймать» какую-нибудь чересчур шикарную модницу, шагающую в дубленке и на шпильках сквозь кашу из грязи, или просто здорового и крепкого мужика.
Этот последний мог просто дать больно по морде, что делало развлечение экстремальным и оттого особенно пикантным. Риск подогревал эмоции. В случае с модницей это просто было подленько, а оттого особо весело. Вредно быть чересчур стильной и красивой в грязных подворотнях.
Ночью зимой увидеть черную натянутую нитку было невозможно. Человек шел со своими мыслями, пока лицом не попадал в туго натянутую нить. Картинку мы, юные охотники за смехом, видели примерно следующую: шагающий в потемках земляк или сосед вдруг резко на ходу отклонялся назад и начинал неистово махать руками, чтобы схватить нечто, попавшее в лицо.
Иные падали от неожиданности навзничь. Другие роняли то, что несли в руках. Матерились при этом решительно все.
Жертва оглядывалась, слышала взрыв хохота из соседнего подъезда и дальше несколько сотен метров шла, выставив вперед руку и ощупывая пространство перед собой, как парижский мим перед группой китайских туристов. Никто не травмировался.
Первые такие опыты, наивные и вместе с тем гадкие, вызывали неостановимые приступы трудноподавляемого смеха вперемешку со слезами и авитаминозными соплями. А в случае с крепкими и особо злыми мужиками дело нередко доходило до истерик.
Но кульминацией такой стратегии стал случай, после которого натягивать нитки на пешеходной дорожке стало уже не смешно, и обыденное сафари стало просто пресным.
Нитку в тот раз натянули немного выше обычного. По дороге шли двое работяг из местного ЖЭКа. На лицах их сияло веселое просветление, по-видимому, инициированное пятничной чекушкой. Один что-то увлеченно рассказывал, размахивая гвоздодером, как дирижерской палочкой, в свете уличного фонаря. Другой, невысокий, в шапке с забавным помпоном, слушал и посмеивался.
Но аккурат в том самом месте, где мы устроили нашу импровизированную ловушку, дирижер остановился и начал демонстративно фехтовать на гвоздодере, демонстрируя спутнику какую-то совсем эпическую сцену в стиле «Гардемаринов». Его главный зритель остановился посмотреть на это шоу, одарил актера порцией хохота и начал было движение дальше, но в этот самый момент нитка попала аккурат между его шапкой и помпоном. Наш низкорослый герой почувствовал, что приятель схватил его за помпон, и замер.
И вдруг он резко дернул голову, прыгнул вперед, развернулся и встал в комичную боевую позицию, по-видимому пытаясь раззадорить напарника. И в этот момент я увидел, как широкая улыбка на его лице медленно превращается в гримасу изумления и ужаса. Перед ним в воздухе парила, медленно покачиваясь вверх-вниз, его шапка, повисшая на нашей нитке. Они стояли в свете тусклого желтого фонаря в изумлении, не в силах пошевелиться.
В этот момент сил терпеть эту сцену у нас уже не оставалось. Я заткнул рот руками, но смех все равно прорывался, у меня начались конвульсии. На меня кто-то навалился, мы упали. Дверь подъезда распахнулась, и мы вчетвером вывалились наружу, попадали, не в силах стоять на ногах. Это была гомерическая истерика. Такая, что думать о своей безопасности уже было бессмысленно.
Кадры «выплюнутых» подъездом мальчишек, гогочущих и падающих, на грязный бетон в истерике, вывели работяг из оцепенения. Мужик с гвоздодером сделал шаг к летающей шапке, поймал ее в воздухе, нащупал нитку и тоже упал на четвереньки от смеха. А через мгновение и его друг держался за живот.
Придя немного в себя, они разорвали нитку гвоздодером, будто бы самурайским мечом, крикнули нам: «м..даки!» и поплелись, хохоча, дальше к ЖЭКу. Их характеристику мы сочли «респектом». Это был единственный раз, когда нам «респектнули» за оригинальность хулиганства.
После «летающей шапки» мы начали использовать нитки по-другому: мы стали более изощренными в своем коварстве.
Кирилл Михайлов
