Я хорошо помню времена, когда Псков походил на театр подростковых боевых действий. Выходя из подъезда, ты первым делом осматривал территорию на предмет наличия врагов, незнакомых людей и компаний, которые могут быть потенциально опасны. Перемещение в другие районы или дворы было чем-то сродни русской рулетке: шанс получить в лицо был обескураживающе велик, даже если направлялся ты по важным делам.
«Осада Пскова» — картина Карла Брюллова
Все дворы имели свои границы и названия. Я жил в Китайке (потому что многоэтажки примыкали одна к другой, образовывая длинный полукруг, как Великая Китайская стена), рядом были «Мухры», «Пентагон», «Пыльник», «Молоко», «Рокосы», «Черёмы», «Красные дворы» и другие эпичные локации. И я хорошо знал, что посещение Черём и Рокосов — дело гораздо менее опасное, нежели глупый логистический просчет, который завёл тебя в Мухры или Пентагон.
Я сам был свидетелем сцены, как одному рыжеволосому парнишке из моей школы местные наци-скинхеды из моей Китайки отвешивали смачных пинков гриндерами прямо во время движения через двор. Он молча медленно шёл, его пинали, а он продолжал идти, делая вид, что этих скинов и их ударов и криков просто не существует. Падал, поднимался и снова обреченно шел. Но метров через сто такого сюрреалистического театра, он не выдержал и побежал. Его не догоняли, потому что миссия была выполнена: отбить желание заходить на чужую территорию.
Когда я был совсем еще сопляком старшие парни собирались на драки «двор на двор». Потом об этих побоищах слагали легенды: об кого-то сломали гитару, кого-то вырубили так, что еле откачали, а кто-то мастерски уложил троих. Этим эпосом прирастала слава дворовая, этим вдохновлялись на подвиги юнцы.
Помню, я и сам пришел на зов товарищей, которых постоянно третировала компания местных агрессивных алкоголиков. Им «забили стрелку» прямо возле моего подъезда. Нас собралось около сорока, и мы не придумали ничего лучше, кроме как спрятаться в подъезде — устроить засаду. Было несколько неловко наблюдать лица моих соседей, которые, заходя к себе в подъезд, видели там маленькую армию, утрамбованную, как 17-й автобус утром в час пик. Они видели меня, но боялись спрашивать о причинах происходящего.
Наши скауты прислали гонца с сообщением, что на подходах замечен отряд примерно в 25-30 человек. Все притихли, потому как надеялись, что оппоненты не придут. А потом все делали вид, что расстроились, когда выяснилось, что это не оппоненты, а подмога с соседнего двора, в то время, как реальные оппоненты действительно не явились.
Сейчас я оглядываюсь назад и понимаю, что тех пацанов, которые «забивали стрелки» и становились героями уличного эпоса — их уже нет. И я не о том, что они выросли и стали другими. Нет, просто к началу десятых от этих «отрядов хранения молодости» в живых остались единицы. Их разжевало и выплюнуло время: сгубили тюрьмы, водка, передозировки героином, иные покончили с собой. До сорока дожили только редкие счастливчики-отщепенцы, такие, как я. Целое поколение бесследно пропало.
Кирилл Михайлов
