Оксана Ермакова вышла на свободу 4 апреля. Ровно четыре года назад, день в день, ее вывезли из дома на допрос, после которого она оказалась в тюрьме. Оксана стала единственным из 11 акционеров банка «Донинвест», кто оказался на скамье подсудимых, — сначала ей предъявили обвинение в мошенничестве, а потом в организации преступного сообщества.
Камеры, конвой, этап — она прошла весь путь и не сломалась. Все эти годы ее ждал муж Андрей. Мы подсчитали: более 100 раз он летал в Ростов-на-Дону и Новочеркасск, чтобы навестить свою любимую Оксану.
Четыре года — это очень долго. Деревья, которые Оксана с Андреем сажали на участке, успели вырасти. Дом первое время казался ей чужим — так сильно все изменилось. И даже собака по кличке Вивьен не сразу приняла свою хозяйку.
— Ей 8 лет, она полжизни провела со мной, а полжизни без меня, — говорит Оксана. — Когда я вернулась домой, она долго на меня смотрела и первую ночь не спала совсем. Сидела, наблюдала, нюхала. Вивьен тревожил запах тюрьмы, от которого, оказывается, очень трудно избавиться. Только когда я полностью пропиталась в ванне ароматическими средствами и в прежней одежде и туфлях на каблуках начала спускаться по лестнице вниз, у собаки будто пелена с глаз упала — она вскочила с дивана, запрыгнула на меня с такой бешеной радостью, что даже Андрей заревновал.
…Мы встречались с ним больше года назад, когда Оксана ждала в тюрьме приговор. Андрей выглядел усталым и раздавленным, а сейчас его не узнать — глаза блестят, улыбка до ушей. Они с Оксаной снова вместе, и больше им никто не нужен.
— Первые полтора года у нас не было ни свиданий, ни звонков. Когда я выходила из зала суда, мы с Андреем встречались глазами, и я думала, что вокруг меня в камере все равно люди, у которых примерно то же самое. Мне есть с кем поговорить, а он будет один дома. Это же никому не расскажешь. Я всегда знала, что ему тяжелее, чем мне. Для мужчины страшное испытание, когда он не может помочь своей женщине.
Она — юрист-международник, он — бывший следователь по экономическим преступлениям, при этом оба умудрились сохранить иллюзии, что достаточно все объяснить и тебя отпустят, если ты ни в чем не виноват.
Топ-менеджеров банка «Донинвест» обвиняли в том, что они выдали несколько крупных заведомо невозвратных кредитов фирмам-однодневкам. Но роль Оксаны Ермаковой в этой истории настолько второстепенная, что не тянет даже на зицпредседателя Фунта — незабвенного персонажа из «Золотого теленка»: она была всего лишь временным акционером банка.
— Когда я сказала в суде, что прошу вызвать представителей потерпевшего банка, судья спросил: «Вы кого имеете в виду? — «Законных представителей потерпевшего!» — «Ермакова, вы совсем сдурели! — рассмеялся судья. — Банк — это коридоры, столы, стулья. Я их, что ли, в суд вызову?» Оксана живописует один из эпизодов процесса: «А после этого у меня опустились руки».
Было, конечно, от чего впасть в отчаяние. Оксане грозил огромный срок. Ей предъявили «организацию преступного сообщества» (ч. 1 ст. 210 УК) и пособничество в растрате путем предоставления информации (ч. 5 ст. 33 и ч. 4 ст. 160 УК), т.е., по версии следствия, она являлась одновременно и пособником, и организатором преступления. Иначе как юридическим казусом это не назовешь.
— Нам не верилось до последнего момента, что Оксану выпустят, – вздыхает Андрей. — Казалось, опять что-нибудь случится. Когда столько лет ездишь в суды и надеешься, что, может, наконец, освободят, но ничего не меняется, несмотря на то что ЕСПЧ коммуницировал нашу жалобу, признав нарушениями и затянутый срок следствия, и содержание Оксаны в клетке в зале суда, и запрет на свидания. Даже когда вышел закон, что 210-я статья не применима по экономическим преступлениям, это не сразу повлияло на нашу судьбу.
Запрос прокурора был 14 лет лишения свободы. В итоге Оксане присудили 6 лет — с учетом того, что она весь период отсидела в тюремной камере, где день идет за полтора, срок должен был закончиться через 4 года. К этому моменту она уже три с половиной года провела за решеткой. Выслушав приговор, Оксана поняла, что больше не может. Она так старалась не впускать в себя тюрьму, даже называла ее санаторием, а камеры — палатами. Так было легче. А потом этот «санаторий» начал ей сниться — тюрьма проникла в ее душу. И она, все время державшаяся, как кремень, надломилась:
— Это был очень жаркий день в Ростове, плюс 42 в тени, мы сидели в металлической «хлебнице» — в раскаленном от солнца автозаке три с половиной часа. В СИЗО почему-то не впускали. А был церковный праздник, и в греческом храме напротив тюрьмы стоял гулкий колокольный звон. Ощущение было такое, будто ты внутри этого огненного колокола. Я разрыдалась в голос и не могла успокоиться часа полтора.
Андрей сражался за свою жену, как лев. Когда закончились деньги на адвокатов, он добился права стать общественным защитником Оксаны. Ему отказывали, а он упорно подавал ходатайство на каждом заседании. Вода камень точит.
Каждые две недели он ехал в аэропорт и летел к жене. Они оба жили от встречи до встречи. Но, главное, Андрей делал все, чтобы Оксана чувствовала его любовь.
В каждой посылке, которую она получала, был знак теплого внимания: либо маленькая открытка, либо ее любимая шоколадка. В тюрьме нельзя иметь свое одеяло, Андрей придумал купить шерстяной плед и попросил портного прорезать в середине дырку – получилось пончо. Так Оксана спасалась от холода и чужих взглядов, прячась в пончо, как в домик.
Он и раньше дарил ей красивое нижнее белье, но в тюрьме это наполнялось особым смыслом: Оксана понимала, что Андрей помнит ее как женщину и ждет.
— Тюремщики швыряли продукты и вещи, когда принимали передачу, — говорит он. — Их бесило, что я приношу не гречку, тушенку и вареную свеклу, а, к примеру, груши разных сортов или салат корн. Они убеждены, что в тюрьме еда должна быть безвкусной, а одежда серой и страшной.
А тут красное белье, трусы с кружевами! «У меня на воле такого нет, как у тебя здесь», — говорили Оксане. Андрей передал ей и красивую посуду — из пластика, как разрешено. Она пила воду из голубого бокала на ножке.
— Я его всегда прятала, но в тот день, когда меня вывозили в суд, он почему-то оказался на виду, — рассказывает Оксана. — Возвращаюсь и понимаю: что-то не так. По всему длинному коридору, его называют продолом, валяются осколки голубого пластика. И доносится дикий ор. Оказалось, бокал увидела сотрудница СИЗО. Ее затрясло от гнева, она шарахнула этот бокал об пол, а потом прыгала на нем, пытаясь раздавить. Среди них тоже встречались человечные люди, но они подавляли это в себе, потому что там даже простая вежливость к заключенным — это проявление слабости.
За четыре года Оксана побывала в трех тюрьмах — в Москве, Ростове-на-Дону и Новочеркасске. Менялись камеры, порядки и сокамерницы. В Новочеркасске каждые 10 дней всех сидельцев перетасовывали.
— Это очень тяжело, — признается Оксана. — Тюрьма не то место, где хочется каждую неделю заводить новые знакомства и каждому рассказывать одно и то же. Кроме того, когда ты постоянно переезжаешь, ты не знаешь, где твои вещи, которыми ты дорожишь, той же чашкой, к примеру.
210-я статья, которую инкриминировали Оксане, считается особо тяжкой. Поэтому ее перевели в камеру к тем, кто совершил тяжкое преступление. Это были женщины, с которыми она никогда не столкнулась бы в обычной жизни. Она многое о них поняла.
— Я могу объяснить словами, а она не может, — размышляет Оксана. — Ей что-то не понравилось, она схватила и бабахнула. Но, если женщина не психически больная, она никогда не ударит первая. Женщины на насилие идут вынужденно. Они так защищаются. Они считали, что я колючая, потому что я всегда держала дистанцию. Я им говорила: «Вы сегодня обнимаетесь, а завтра она неудачно пошутила, а твоя рука уже около ее лица!» Это рефлексы. Если ты не подпускаешь человека близко, то у него есть три-четыре такта, чтобы подумать о последствиях. И еще я спортсменка и высокая. Если честно, это во многом спасало, потому что в тюрьме оценивают противника с позиции «большой–маленький».
Слушаю ее и думаю: физическая сила все-таки не главное. Важнее другое: внутренняя стойкость, сила воли, мужество. Оксана никогда не жаловалась на условия. Ей как человеку законопослушному несложно было соблюдать режим, и за 4 года она не получила ни одного взыскания. И всегда выглядела безукоризненно, будто сошла с обложки модного журнала. Случалось, конвойные выводили ее из зала суда вместе с адвокатами, пока она не говорила: «Я ваша подопечная. Мне в другую сторону».
Как удалось сохранить красоту в тюрьме?
— Для него, — она бросает взгляд на Андрея, а потом рассказывает о правилах выживания женщины в тюрьме, простых и сложных одновременно.
— Когда ты скован страхом, замкнутым пространством, внешний холод проникает внутрь тебя, — говорит Оксана. — Он разрушает сознание. Если тебе холодно, облейся ледяной водой.
— А раньше мерзляком была, — улыбается Андрей. — Теплые носки ей надевал, когда у нее ноги были холодные.
Она каждый день устраивала себе в камере контрастный душ, для этого нужно было два ведра: с холодной и горячей водой. Каждый день делала гимнастику. Каждый день требовала, чтобы камеру выводили на прогулки, пусть в бетонный двор–колодец, затянутый проволокой, но и там можно дышать свежим воздухом.
Она, которая до тюрьмы была совой, приучилась рано вставать. Это теперь навсегда.
— И еще я поняла, что любой поступок человека можно оправдать. Любой. Кроме подлости. Просто нужно выяснить все обстоятельства, и всегда найдешь ту самую последнюю капельку, которая его на что-то толкнула.
В простых женщинах-убийцах с тяжелым прошлым она увидела людей, не способных на подлость. Но были и неприятные открытия…
— Тюрьма — это такое место, где ты понимаешь, что образование и хорошие манеры порой маскируют гнилую сущность, — замечает Оксана. — Я столкнулась с завистью и злобой. Люди, которые сидят месяц–два, не понимают, что такое годы. Они слышали, что у меня заканчивается срок, и говорили: «Как тебе повезло! А мне еще 2 года сидеть!» Я отвечала: «Через два года и тебе повезет!» Они завидовали, что у меня есть Андрей, и злобно цедили: «А чего ты такого умеешь, что я не могу?»
Задаю провокационный вопрос: а если бы муж прислал ей развод, как делают многие мужчины?
— Очень добрые люди, особенно одинокие женщины, из зависти сердобольным тоном бесконечно насаждали мне эту мысль. Мол, он молодой и красивый, ты же сама все понимаешь, он просто не справится! Однажды друг нашей семьи, старый, мудрый человек, сказал Андрею, что в жизни бывают такие вещи, над которыми даже задумываться нельзя, потому что наступит страшное — сомнение. Я и не думала никогда о том, что Андрей меня может бросить, но для себя решила, что приму любой его поступок, потому что он имеет на него право. В последний день я сказала себе, что сразу пойму, если он больше ничего не чувствует ко мне.
Андрей прилетел накануне ее освобождения. Гостиницы уже не работали. В Москве бушевал ковид, и квартиру москвичу никто не хотел сдавать. Андрею пришлось прикинуться ростовчанином.
В съемной квартире они скромно отпраздновали освобождение Оксаны — заказали пиццу и открыли шампанское. А потом поехали в аэропорт, где еще чудесным образом работал ресторан. Сидели за столиком и не сводили друг с друга глаз. Держались за руки.
Потом был почти пустой самолет в Москву. Они не знали, что успели на один из последних рейсов, потому что через два дня все закрылось на карантин.
— Я так мечтала оказаться дома, столько раз представляла себе, что сделаю сразу, а получилось, что ничего нельзя. Сидела, рыдала. Друзья хотели повидаться и обижались, что не звоню и не разговариваю. А я просто разучилась говорить и не знала, как реагировать на людей. В этом смысле карантин очень помог. Потом приезжали гости как на смотрины — оценивали меня. Я говорила, что четыре года в зеркале себя не видела.
Оксана третий месяц на свободе. Но тюрьма еще не ушла из ее жизни, она возвращается в ночных кошмарах. Оксана просыпается и говорит себе: «Куда ночь, туда и сон. Я сейчас засну дома и через 15 минут проснусь снова дома. И когда-нибудь это закончится».
Они с Андреем всегда хотели ребенка. Не получалось, и они решились на ЭКО. Оксану забрали за день до второй процедуры. Не сразу решаюсь задать вопрос о том, думают ли они о новой попытке?
— Ничего мы сейчас не планируем, — откровенно говорит она. — Больше не будем ничего специально делать. Если получится, это будет прекрасно. Но жизнь … она не из пробирки. У каждого своя дорога. Моя вот такая оказалась. Выбирать нужно путь и человека, с которым ты идешь. Мои друзья говорят, что Андрей подвиг совершил. А он просто сделал честный поступок. Он не оставил свою женщину.
Елена Светлова
