К задержанному за одиночный пикет Самариддину Раджабову в спецприемник пришли фальшивые члены ОНК. И начали проводить типичный допрос. Более того - выяснилось, что разговоры правозащитников с заключенными записывают и передают следователям. За последнее время было предпринято немало попыток уничтожить Общественные наблюдательные комиссии, но это - самая грязная и мерзкая.
«Здравствуйте, мы - члены ОНК, давайте побеседуем», - так двое улыбающихся молодых людей в «гражданке» начали разговор с арестованным в московском спецприемнике №2 25 июня.
Кто откажется от беседы с правозащитниками? Тем более, что условия содержания в этом заведении», прямо скажем, не безупречны.
Но вместо разговора о том, что из кроватей торчат гвозди, что не хватает простыней и полотенец, а на обед не было мяса, начался типичный допрос. «Члены ОНК» оказались фейковыми. А сам визит - частью оперативной работы. И это не единственный случай, когда от имени ОНК следствие решало свои проблемы. Самый вопиющий произошел в «Лефортово» - аудиоразговор заключенного с членами ОНК следователь использовал для фоноскопической экспертизы по уголовному делу (арестант отказывался ему давать образцы своего голоса).
Институт общественного контроля в период пандемии оказался не только подавлен, но и дискредитирован. Мы потеряли то, за что столько боролись и чем так гордились.
Спецприёмник №2, расположенный в Мневниках, вниманием членов ОНК никогда не был обделен. Стоит сюда не прийти с проверкой несколько недель, как начинаются безобразия. Потому-то и нужен постоянный общественный контроль всех мест принудительного содержания.
В день нашей проверки 30 июня члены ОНК (я и Борис Клин) выявили много чего плохого. Особенно впечатлило, что в одной из камер арестованные почти не спят – из кроватей торчат болты и гвозди.
– Мы же не йоги, не привыкли так, – пожаловались арестанты.
В другой не было простынь, в третьей - полотенец. Никому не выдали зубную щетку и пасту (их нет в наличии). На прогулочном дворике стоят два стола для настольных игр, но кажется, что огромный медведь отгрыз от них куски. Как раз из этого прогулочного дворика 25 июня забрали к «правозащитникам» начинающего рэпера Самариддина Ражабова, арестованного за одиночный пикет на 15 суток.
– Сотрудники сказали: «К тебе пришли члены ОНК», – вспоминает Ражабов. – Я и подумать не мог, что это не правозащитники. Следственные действия же в спецприёмнике со мной проводить не было никаких оснований, я тут просто отсиживал свои сутки, и все.
Отвели меня в кабинет. Там два парня – один пухленький, светленький без бороды, а второй темноволосый со щетиной в кепке. Я обратил внимание на их сумки – такие любят носить опера. Но они представились членами ОНК, стали спрашивать про условия содержания и не бьёт ли меня кто. Но их не очень интересовала эта тема. Зато они быстро перешли к другой.
Задавали самые разные вопросы, связанные с моим делом. Спросили даже – не боюсь ли я потерять бизнес (то есть знали, что у меня он есть, и знали, какой именно). Я сказал: «Ребята, что-то у вас вопросы какие-то странные». И попросил показать мандаты членов ОНК. Они ответили, что у них при себе документов нет. Тогда я прекратил общение и потребовал от сотрудников спецприемника отвести меня обратно в камеру.
Как и следовало ожидать, записи в специальном журнале фейковые правозащитники не оставили. Начальник спецприемника отказалась называть их имена и раскрыть, из какого они ведомства. Видимо, это относится к тайне следствия?
Другая история произошла раньше в «Лефортово».
– А вы знаете, что ваши разговоры с заключенными записывают и передают следователю, а тот отправляет их на экспертизу? – поразила меня своим вопросом адвокат Анастасия Саморукова. Я чуть дара речи не лишилась. – В связи с этим говорите ли вы заключенным что-то типа "предупреждаем, что разговор с вами может быть передан следователю для использования по его усмотрению"?
Нет, нет и ещё раз нет! Нам такое и в голову не приходило. Следствие не имеет ни законного, ни морального права втягивать членов ОНК в свои «игры».
Анастасия рассказывает, что один из заключенных отказывался даже разговаривать со следователем. Я его помню, он несколько раз голодал, протестуя против действий следователя. Кстати, ему при общении с нами запрещалось говорить про эти голодовки. Якобы они не относятся к условиям содержания.
С нами, членами ОНК, этот заключенный всегда охотно общался и вообще смотрел на нас как на последнюю надежду. Помогали чем могли – отговаривали от голодовок, просили администрацию пустить наконец адвокатов.
18 июня был вынесен приговор по его делу. В основу обвинительного вердикта легла в том числе экспертиза голоса, образец которого был взят из … разговоров с членами ОНК.
Кто, скажите, после этих историй будет общаться с правозащитниками? Кто выйдет вообще к людям, представляющимися членам ОНК?
Следствие, видимо, решило, что может сделать своим «придатком» не только места принудительного содержания, но и общественные наблюдательные комиссии. Ну а если не получится – то хотя бы дискредитировать сам общественный контроль. За последние годы было предпринято много попыток уничтожить ОНК. И вот очередная, самая грязная. Самая мерзкая.
Не думаю, что все это санкционировано руководством силовых структур, где трудятся придумавшие «новацию» оперативники и следователи. А раз так, то стоит надеяться, что оно отреагирует. По мне, так их сотрудники совершили не что иное, как должностное преступление.
Прошу считать эту публикацию официальным обращением в МВД и ФСИН России.
Ева Меркачева
