В квартире постоянно находились племянники, кузены… Один из них, Яша, руководил любым застольем. Он заботился, чтобы кушанье не остыло и не подгорело, чтобы продукты были свежайшие, чтобы едоки сидели удобно, чтобы каждый мог выбрать блюдо по вкусу. Следил, чтобы белое вино подавали холодным, а красное – комнатной температуры, чтобы к холодным блюдам и тарелки были холодные, а к горячим – нагретые, чтобы более ароматное вино, например, бургонское, следовало за менее ароматными мадерой и хересом. Сейчас сказали бы – метрдотель.
Он и стал метрдотелем! Отрастил бороду, окладистую, красивую, предмет его гордости. То ли Черномор, то ли Карабас-Барабас. Многие даже не знали, что зовут его Яков Данилович Розенталь.
«Борода» – этим все сказано. «Борода» – так называла его вся театральная Москва. И не только театральная. Сначала он был директором ресторанов на Поварской улице, потом в доме Герцена на Тверском бульваре, дома печати на Суворовском. В последние годы – метрдотель ресторана ВТО.
А тогда, в 30-х годах, он работал в Старопименовском переулке. Совсем недавно взлетела на воздух церковь Святого Пимена. Еще говорили: «Пименовская церковь в Старых Воро'тниках». Был особый класс людей, которых называли «воро'тниками» – они наблюдали за воротами. Жили на Тверской улице, недалеко от церкви «Благовещения пресвятыя Богородицы». Здесь выстроили свой храм во имя Святого Пимена. через какое-то время они разделились, образовались две местности, Старые и Новые Воро'тники, у станций метро «Маяковская» и «Новослободская».
В церкви в Воротниковском переулке обнаружили какое-то самогонное производство, после чего ее закрыли и отдали комсомольцам; они веселились, собрания проводили. Потом в церкви открылся то ли ломбард, то ли комиссионка. Мама помнила, как каждую субботу продавали здесь по дешевке не выкупленные в срок вещи: мебель, ложки-плошки…
В общем церковь взорвали. На ее месте, в сохранившемся церковном дворе, кооператив «Труженик искусства» построил два двухэтажных дома для артистов. Здесь, в подвальчике, за высокой деревянной оградой, артисты и организовали «Кружок друзей искусства и культуры». Так бы они и работали, если бы на этот подвальчик, уютный, тихий не положил глаз Виктор Маркович Городинский, председатель московского комитета профсоюза работников искусств. И захотел он на месте «Кружка» организовать «Клуб творческой интеллигенции». Конечно, руководство «Кружка» сопротивлялось. Тщетно. Разрешение дал сам А. Луначарский. Возник вопрос о директоре.
О том, что было дальше, рассказывает Борис Филиппов, знаменитейший «Домовой», много лет работавший потом в ЦДРИ и в ЦДЛ.
Он жил не в Москве, и в начале 1920 года получил телеграмму от Городинского: «Открываем клуб театральных работников тчк если ты не захочешь быть директором иметь дело Качаловым Москвиным Топорковым Михоэлсом Завадским и другими знаменитостями совершишь абсолютную глупость тчк выезжай переговоров срочно за наш счет тчк».
В общем Филиппов согласился, стал директором. Не знаю, поменял ли он что-нибудь. Но что точно оставил – это ресторан, который славился на всю Москву. Так вот, во главе ресторана и «Кружка» и «Клуба» был Борода.
Открытие клуба 25 февраля 1930 года. В президиуме председатель правления Феликс Яковлевич Кон, его заместители Иван Михайлович Москвин и Валерия Владимировна Барсова. Обычно Барсова засиживалась здесь до глубокой ночи. Кто-то даже частушку сочинил:
Нам любить тебя легко – Ты живешь недалеко.
И любить, и обожать, И до дома провожать.
В зале весь театральный мир. А после открытия – ресторан. Гостей встречал управляющий рестораном Борода. Бессменный. Неповторимый.
- Мы говорили: «Идем к Бороде», – вспоминал Леонид Утесов, – потому что чувствовали себя желанными гостями этого хлебосольного хозяина. Он знал весь театральный мир, умел внушить, что здесь отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам.
А вот что писал «Домовой» Борис Филиппов: «Он имел внушительный рост, представительную внешность, густую черную ассирийскую конусом большую, по грудь, бороду. Розенталь был не просто администратором и кулинаром-виртуозом, в совершенстве знающим ресторанное дело, но и радушным хозяином, создавшим особый уют и домашнюю интимность в своем заведении».
Веселый, жизнерадостный, он знал вкусы каждого. Если кто-то вдруг вместо обычных 150 просил граммов, скажем, 100, Борода озабоченно спрашивал:
- Что с вами? Вы не заболели?
А чаще, не дожидаясь заказа, утвердительно говорил:
- Вам как обычно?..
Подсаживался за столики. Угощал в долг, не записывая. И всегда долг ему отдавали. О Бороде мне рассказывала Маргарита Эскина, директор Дома актера. Неудивительно: ее отец, легендарный Александр Моисеевич Эскин, долгие годы руководил Домом актера.
Среди постоянных посетителей трое друзей – летчик Валерий Чкалов, артисты Иван Москвин и Михаил Климов. Говорят, Климов – единственный, кого Борода допускал на кухню: артист был великолепным кулинаром. Благодаря ему в ресторане появилось фирменное блюдо: «Биточки по-климовски». А сам Борода изобрел «селедку по-бородински». Секрет блюда – густой ореховый томатный соус. И еще знаменитые кушанья – судак «Орли», бризоль и котлеты «Адмирал».
- Бородинский хлеб тоже он придумал? – спрашивала я.
Много позже в «Мастере и Маргарите» я прочитала: «Вышел на веранду черноглазый красавец, с кинжальной бородой, во фраке, и царственным взором окинул свои владенья». И еще: «Белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане».
- Мама, да ведь это наш Борода!
Да, наш! Теперь знаю точно: сын Даниила Семеновича, племянник моей прабабушки, двоюродный брат бабушек!
Считается, что Яков Данилович – прообраз булгаковского героя. Булгаков вообще любил писать своих героев «с натуры». Говорят, прототип профессора Преображенского из «Собачьего сердца» – его дядя, врач Покровский.
Борода, видимо, был хорошо знаком с Булгаковым. Оба жили в Киеве, потом в одно время перебрались в Москву.
Смутно помню, как мы с бабушкой зачем-то ходили к Бороде домой, на Миусскую улицу. Несколько раз в клуб, в Старопименовский. Узкий проход, крутая лестница вниз.
- Даже вывески нет, – удивлялась бабушка.
Вывески не требовалось: посторонние сюда не заглядывали. Клиентура своя: артисты после окончания спектаклей. И клуб, и ресторан начинали работать поздним вечером.
Летом ресторан переезжал в филиал, уютный садик на Страстном бульваре, во дворе дома 11. Там находился Жургаз, журнально-газетное объединение, возглавляемое Михаилом Кольцовым. В Жургазе работали и мама, и Катя.
Когда началась война, Яков Данилович уехал в эвакуацию,в Томск, заведовал столовой. После войны и до ухода на пенсию кормил московских актеров.
Весной 1967 года «Известия», где я работала, отмечали свой пятидесятилетний юбилей. Коллективные банкеты тогда не поощрялись. Анатолий Друзенко в книге «Правда об «Известиях» вспоминает, что сотрудники разбились на группы. Он и Володя Кривошеев предложили:
- Мы идем к Бороде. Кто с нами?
Я тоже пошла в ВТО. Бороды в ресторане не было. И не могло быть: он умер год назад. Панихида состоялась в ЦДРИ, как по большому артисту. Но и после его смерти говорили: «Идем к Бороде»!
Бабушки гордились: кулинарное крещение Яша получил в их доме! Отдавал последние распоряжения на кухне, бросал взгляд на накрытый стол. Что ж, пора приглашать едоков!
Можно было пройтись-пробежаться по комнатам, можно воспользоваться колокольчиком. Нет, Яша подходил к… ферофону! Эти телефонные трубки – средство общения членов семьи – висели на стене в каждой комнате. «Следует упомянуть еще о веревочном телефоне из столовой в кухню, устроенном учителем физики, постоянным посетителем Питерского купеческого клуба, – вспоминает писатель И. Василевский в книге «Наши нравы». – Телефон доставлял публике много удовольствия, особенно в первые дни своего существования, когда он с бесподобной точностью и раздельностью передавал повару на кухню разные неприличные слова и неуместные восхищения».
Вряд ли Яков передавал по нашим ферофонам неприличные слова. Но принцип, видимо, тот же: «настенный телефон внутренней связи для вызова с одной стороны». Только сделанный не кустарно, а профессионально. Две трубки, сохранившиеся в доме, изготовлены в Питере знаменитой фирмой «Л.М. Эриксон и К°». Затем эстафету по их производству приняла немецкая фирма «Лоуренс». Подключались трубки к сети электрического звонка.
В общем Борода – тогда еще без бороды! – торжественно подходил к ферофону:
- Кушанье поставлено!
Бабушка уверяла, что именно так говорили в те годы.