В электротеатре «Станиславский» состоялись спектакли по мотивам альбома «Ноябрь», новейшей работы группы «Мегаполис». Почти все тексты в песнях — стихи русских поэтов ХХ века от Серебряного века до московского концептуализма. В интервью Максу Хагену лидер «Мегаполиса» Олег Нестеров рассказал о нынешней системе музыкальных координат группы, поэзии и театре.
— Назвав альбом «Ноябрь», вы выпустили его в сентябре. Маркетологи бы такое, пожалуй, не одобрили. У вас были эпидемиологические или творческие соображения?
— Никак не эпидемиологические. Это название пришло в голову еще год назад. Все связано с замыслами, заложенными в альбом и сам проект: вечное движение по кругу, вечное умирание и прорастание. Ведь ноябрь — время очень суровое. Нет, наверное, ни одного аргумента, чтобы говорить об этом месяце добрые слова. Ноябрь — еще хуже, чем декабрь: в декабре хотя бы снежинки сыплются.
Но наш ноябрь — другой, он раскрашен в яркие цвета. И это предполагает если не дальнейший взлет, то какую-то жизнь, музыку, новый круг. А то, что ноябрь контекстуально попал в конкретную ситуацию,— это не наша вина. Так бывает, когда ты что-то придумал и это начинает с жизнью соединяться.
— «Ноябрь» стал уже вторым вашим альбомом за год — весной вышел «Zerolines #2020». Эти Zerolines и «Мегаполис» существуют для вас в одном пространстве или все же дрейфуют в разных направлениях?
— С одной стороны, они вместе, а с другой — пространства разные. Мы записывали альбомы в один период, и в какой-то момент на первый план выходил то один, то другой. Так, по очереди, альбомы и складывались. В этом смысле Zerolines и «Мегаполис», конечно, существуют в одном пространстве. Разные воплощения одного и того же. Философия «Ноября» и «Zerolines #2020» в глобальном смысле одна, но в деталях очень разная.
— Детали «Мегаполиса» в этот раз оказались в чем-то сравнимы и с современной академической музыкой…
— Так получилось, что первые рыбешки попались в сети «Мегаполиса» еще четыре года назад. Это были композиции «Летящая» и «Необратимость». Они были иные, отличались от того «Мегаполиса», в котором мы существовали.
Музыка оказалась легка для прослушивания, но почти неподъемна для воспроизведения.
Как у минималистов. Четыре музыканта играют произведение какого-нибудь голландского или американского композитора — слышится вроде все просто, но играть это чудовищно сложно. Чтобы барабанщику сыграть свои партии, понадобилось все подробнейшим образом расписать нотами. То же и с басистом, и в меньшей степени с гитаристом. Скажу по секрету: от того, что мы сейчас играем в самой сладкой сладости, музыканты поначалу почти плакали. Мы поняли, что это иная территория.
Немцы, которые сводили и мастерили «Ноябрь», наши мысли буквально подтвердили, они прямо сказали: «Вы играете современную академическую музыку, но на электрогитарах. Это песни, но нам приходится применять подход как к академической музыке, иначе все разваливается».
— В работе над альбомом особую роль получил режиссер Рома Либеров, помогавший вам выбирать стихи. Как и почему вы пустили человека со стороны в свой процесс?
— В какой-то момент мы ощутили, что музыке не хватало каких-то конкретных слов. Поскольку часть музыки уже имела стихи разных поэтов, то по этому пути я и пошел. Но я понял, что мне нужен серьезный проводник по русской поэзии последних ста лет. Рома Либеров и стал моим проводником, или, может, супервайзером, если говорить современным языком.
Встретились два человека — и у обоих в глазах читалось напряжение или даже опаска. Рома опасался за прекрасную поэзию, дело его жизни, за то, что мы как-то неправильно обойдемся со стихами. А я опасался, как бы тексты не стали гирями и не утопили бы музыку. Такое тоже часто бывает. Но была и высочайшая степень доверия. Мы решили попробовать — и пошло-поехало. Получилась полугодовая очень интенсивная и результативная работа. По словам Ромы, на его письменном столе лежало не меньше ста сборников стихов различных авторов, и он никогда еще не читал сразу столько, слушая музыку.
— Одновременно с новостью о выходе «Ноября» было объявлено и о спектакле по его мотивам. Это сразу заставляло вспомнить ваш предыдущий альбом «Из жизни планет», ставший, по сути, отдельной театральной постановкой.
— Дело в том, что «Мегаполис» для себя определил оптимальную среду для своей музыки и выступлений. Это театр. Когда мы записывали музыку, я уже понимал, что она должна быть представлена на театральной сцене. На мой взгляд, идеальная среда и идеальная коммуникация между зрителями и музыкой — это именно театр.
— Как складывался театральный проект «Ноября»?
— Мы нашли для себя идеальную площадку — электротеатр «Станиславский», технологичная площадка-трансформер с философией открытой и экспериментальной музыки. И когда определились с театром, собрали команду для постановки. С режиссером Борисом Павловичем мы уже были знакомы и говорили среди прочего о поэзии. Художником-постановщиком стала Ксения Перетрухина, легенда в театральном мире. Сначала она совсем не хотела связываться с какими-то «непонятными людьми», но, когда послушала музыку, что-то у нее перещелкнуло в сердце — она ее очень точно восприняла.
Что важно, главное действующее лицо спектакля — музыка. Нашей задачей было даже не проявить ее, а помочь самым лучшим образом проникнуть в сердце каждого зрителя. И мы ушли от линейности концерта или конкретного повествования.
— В альбоме есть песня «Форель разбивает лед» на стихи Михаила Кузмина. Она странным образом вполне подходит и под канон новогодних и рождественских песен «Мегаполиса». Причем в самой песне опущено четверостишие «Живы мы? И все живые. Мы мертвы? Завидный гроб…»
— Это четверостишие пропущено исключительно для того, чтобы сохранить форму музыки. С ним все разваливалось. Мало того, у нас среди прочего есть незвучащие части стихотворений либо даже сами стихи. Мы это даже специально указывали в буклете альбома. Например, композиция «Необратимость» — тот же Кузмин, стихотворение «Их было четверо в этот месяц, но лишь один был тот, кого я любила…» из цикла «Александрийские песни». Текст, с одной стороны, как нельзя лучше сочетается с музыкой и придает ей какую-то сокрушительную силу. Но, когда я озвучил строчки, музыка стала исчезать, слишком много стало информации. Как в кино: сразу диалоги, шумы, музыка, кадр — и всего должно быть не больше ста процентов, потому что больше не бывает.
В песне «Oh What a Sound» на стихи Григория Дашевского я тоже не пропеваю ряд строф, даже большую их часть. И эта история, наполненная ужасом, получилась тоже в «монтажной склейке», сделанной Ромой Либеровым. Это как определенный квест, и интерес слушателей к композиции, к Дашевскому может вывести к нашему видео, где будут и музыка, и текст целиком.
— Альбом записывался на краудфандинговые средства, и кроме разных дисков-пластинок обнаруживается удивительный лот — чтение итальянских сказок в вашем исполнении. Причем он отлично расходится. Как вы такое выдумали и почему сделали такой выбор?
— К краудфандингу хотелось подойти очень неформально и использовать любые силы, что оказывались в нашем распоряжении. Это сказки моего детства — я еще не умел читать, поэтому мне читала их мама, а я рассматривал картинки. Есть даже семейный фильм 1965 года, где я с удовольствием слушаю одну из тех сказок. Их я и решил взять, мне показалось, что все сойдется. Мне уже несколько человек предлагали делать проекты с чтением. Некоторые называли меня просто «сказочник» — именно из-за интонаций, когда я что-то рассказываю, пусть даже не совсем сказочное.
Макс Хаген
