Театру «У Никитских ворот» исполнилось 35 лет. Его основатель и художественный руководитель Марк Розовский рассказал корреспондентам «Известий» о том, почему для режиссера важно выразить свое время, из-за чего «молчат» молодые и как его театр выжил в 1990-е.
— У вас праздник, но начнем с печального: не стало Олега Табакова. В Художественном театре более 30 лет — фантастический срок при современном темпе жизни — шел спектакль «Амадей» в вашей постановке. Сальери в нем играл Олег Павлович.
— Могу признаться, что с этим спектаклем он пришел из «Современника» во МХАТ к Олегу Ефремову. Эта роль стала мостиком для налаживания их отношений. После того как Ефремов ушел из «Современника», они много лет не общались. Когда я предложил Ефремову, чтобы роль Сальери сыграл Табаков, то увидел на его лице невероятное волнение. Он спросил: ты что, сможешь договориться?
Руководитель и режиссер московского театра «Современник» Олег Николаевич Ефремов на репетиции
Скажу честно, я тогда сблефовал и ответил, что уже договорился. В тот же вечер рванул к Олегу Павловичу на квартиру, он вышел в прихожую в халате, выслушал меня и лишь спросил: «А Ефремов согласен?» Я утвердительно кивнул. Так два Олега снова повернули навстречу друг к другу.
После роли в «Амадее» Ефремов дал Олегу Павловичу ректорство в Школе-студии МХАТ. Это был очень серьезный поступок. Вообще Олег Ефремов сильно недооценен в нашем обществе. Театральным людям известны его заслуги, а вот широкому кругу — нет. А на мой взгляд, очень важно помнить о его роли в формировании русского театра. Ефремов — гигант. Но его не распознали.
— Каким вам запомнился Табаков-актер?
— Олег Табаков всегда слушал режиссера, был самый послушный артист в постановке. Непослушными были молодые, которые с бодуна приходили на репетиции, позволяли лишнее. Табаков называл меня Маркулино. Я ему что-то говорю, а он: «Сейчас, Маркулино, подожди секундочку, я запишу». Отмечал у себя в роли что-то. Потом показал мне, что он помечал, и оказалось, что он вписывал после своих реплик лишь три буквы «апл». Аплодисменты. Он расписал их по ходу всего спектакля. И ровно, как он пометил, зрители аплодировали.
Олег Табаков и Игорь Верник на показе спектакля по пьесе Евгения Шварца «Дракон»
Табаков был очень подвижный и очень тактичный. Но иногда неприступный. При всей его вальяжности и расположении к нему людей, в котором он купался, он довольно часто выстраивал барьер. И второй раз к нему нельзя было обращаться, если он считал, что он прав в том или ином вопросе. Это естественно. Он настоящий творец. Этому надо учиться. Я учился.
— Как вам кажется, решение Минкультуры — предложить Сергею Женовачу должность худрука МХТ — правильное?
— Жизнь покажет. Думаю, что сам Сергей Васильевич волнуется наверняка. Можно представить. Но, во всяком случае, логика в этом решении, несомненно, есть. Сергей Женовач — большой художник. Он человек мне близкий, потому что исповедует живой академизм в своем театре. Можно спросить: а как же эксперимент, новаторство, авангард? Как ни странно, но именно живой академизм сегодня и есть самый большой авангард в театре. Порой за новаторство принимают дилетантизм и беспомощность.
Художественный руководитель Сергей Женовач
Новаторами в российских театрах были Вахтангов, Таиров, Мейерхольд. Станиславский тоже был новатором. Вместе с Немировичем-Данченко создал великий театр традиций, а еще — школу, метод. В творчестве они руководствовались критериями большого, высокого искусства. Это единственная форма театра, которая выжила, прошла через все депрессии. Фундаментальная ценность именно российского искусства.
— Не послужит ли решение Минкультуры причиной для внутренней революции в коллективе?
— Думаю, разума, чтобы идти дальше, им хватит. Театр — определенный риск. И никогда нельзя сказать наверняка, что будет. У нас есть два театра. Один — фестивальный, одноразового употребления. Это спектакли для очень узкого круга людей. Они бывают иногда интересными, любопытными, но не более того. Основой основ была, есть и будет школа переживания, реалистической игры. Школа с большой философской мыслью.
И это всё МХТ дал русскому театру. О чем Табаков никогда не забывал. И поэтому Художественный театр сегодня остается главным театром страны. Сергей Женовач — мастер именно такого театра, где артист живет колоссально напряженной внутренней жизнью.
— Вы с Олегом Павловичем практически в одно время создали в Москве театральные студии.
— Да, он, как и я, студийный человек. Наш театр «У Никитских ворот» осуществил завет Станиславского: вырос от студии к театру. Я ни в коем случае не сравниваю себя с Олегом Павловичем, а лишь говорю о пути: мы — строители театра. Там, где нет студийности, всегда есть расколы и интриги. А вот когда театр замешан на сливочном масле собственного страдания, тогда он с каждым годом становится и в творчестве сильнее.
К сожалению, понимания значения студийности сегодня не хватает многим молодым режиссерам. Вы чего, ребята? Мы в непростое время создавали театры, а сегодня, когда вы живете в гораздо более свободном пространстве, чего боитесь? Берите и делайте. Создавайте театры по всей России, ведите за собой ансамбль актеров, открывайте имена.
— А действительно, чего?
— Не ко мне вопрос (улыбается).
— Кому же знать, если не вам — «строителям»?
— Брать ответственность — непростая задача. Профессии главного режиссера или худрука — дело сложное. Много черной работы, должна присутствовать определенная этика и эстетика. Строить театр — значит создавать репертуар, думать о разножанровости, учить труппу синтетизму. Сделать так, чтобы ансамбль актеров не был похож ни на один из уже существующих. Этому сегодня не учат, на это не вдохновляют.
— Так ведь и раньше не учили.
— Значит (извините, если прозвучит грубо), режиссерам нечего сказать. Один раз еще могут выразиться, а сделать 50 высокохудожественных спектаклей с единой, пусть зигзагообразной, линией-концепцией уже не хватает сил. И потом, мы живем в обществе, где успех нужен сию секунду.
Здесь урвал, там блеснул, тут мелькнул, побежал дальше и повторил что-то на волне успеха. Такая облегченная суетливая жизнь получается. А мы буквально сносили стены. Бежали стометровку и бились о преграду головой. Свой театр нужно отхаркать кровью.
— Вы заметили, что сегодня молодому поколению нечего сказать…
— Внесу маленькую поправочку. Среди молодых людей феноменальное количество талантов. Речь о том, что с этими способностями делать? Насколько человек может правильно для себя расставить приоритеты? Ведь талант — Божий дар. Нашей заслуги в нем нет никакой. Он просто дан свыше, а уже дальше нужно трудиться, получить образование, оставаться живым. А если я, пардон, буду только ковыряться в собственном пупе, говорить о том, какой я талантливый, но меня, видите ли, никто не понимает, то я обречен на поражение.
В России талантов невообразимое количество. Но на поверхность выходят единицы, умеющие управлять своим даром. Надо иметь перед ним ответственность, не заниматься ерундой — зарабатыванием денег как главной целью жизни. Я ничего не имею против — зарабатывайте. Но при этом хотя бы страдайте от того, что участвовали в высокооплачиваемой пустоте.
— Хорошо, бог с ним, с молодым поколением. Хотелось бы о вашем спросить.
— Почему же бог с ним?! Молодая кровь очень важна для театра. Мы, например, сейчас готовим спектакль по пьесе молодого драматурга Анастасии Букреевой «Ганди молчал по субботам». Режиссер — Галина Полищук. Наш театр готов к любым экспериментам. Дверь всегда открыта. Принесите сногсшибательную театральную идею, и мы возьмемся за нее.
Откуда я возник? Принес Георгию Товстоногову в БДТ «Историю лошади» по Толстому, и он в пять минут решил мою судьбу. Сказал, что будем ставить. Как великий мастер меня когда-то поддержал, так и я, будучи уже зрелым человеком, поддержу любое дарование. Но не шарлатанов и дилетантов.
— Ваша встреча с Товстоноговым кажется нонсенсом. Сегодня зайти с улицы и попасть на прием к художественному руководителю — из области фантастики.
— Для Товстоногова это не было нонсенсом, потому что он был чуткий художник. Протянул руку помощи в самую трудную минуту, когда меня считали антисоветчиком, а студенческую студию «Наш дом», которую я тогда с друзьями создал, разогнали. Я, бывало, жил на 20 копеек в день. И тут появился он. А я был тогда «прохожим», занимавшимся любительским театром. Но при этом Товстоногов посчитал возможным оказать мне доверие.
Мы, художники, должны руководствоваться не бюрократией, не рейтингами, а идеями, решениями, миросознанием и культурой. Сколько раз я впоследствии сидел у него дома или в кабинете, и мы разговаривали обо всем. О жизни и смерти, о свободе и Боге, об истории и народе, о грехе и ответственности за грех… И, конечно, о театре. О том, что в нем можно и что нельзя.
Я не был его учеником, но он был моим учителем. Когда я начал создавать театр «У Никитских ворот», то, конечно же, воспользовался уроками Товстоногова.
Главный режиссер Ленинградского академического Большого драматического театра им. М. Горького Георгий Товстоногов (слева) после премьеры спектакля по пьесе Алексея Дударева «Рядовые»
— Кстати, по прошествии лет вы не воспринимали эту встречу, изменившую жизнь выпускника журфака МГУ, как некий перст судьбы?
— Человек приходит в этот мир не для того, чтобы сдаваться. Он должен осуществить свою миссию. По крайней мере художник точно. Как выражался Евтушенко: «Я делаю себе карьеру тем, что не делаю ее». Надо просто работать и знать, что ты хочешь. У меня была цель: построить свой собственный театр. Хотя после работ в БДТ и во МХАТе я имел реальную возможность служить в любом театре страны.
— Вернемся к вашему поколению. В 1983 году вы открыли театр-студию «У Никитских ворот». Чуть раньше ростки пустила «Табакерка». Появился Театр на Юго-Западе Беляковича. Если отталкиваться от тезиса, что театр всегда должен быть в оппозиции, чему вы противостояли в тот застойный период?
— Я в своей жизни никогда ни с кем не боролся. Разве что с самим собой. Хотя со мной, конечно, боролись. Дело в том, что я был «испорчен» студией «Наш дом». Меня считали смелым, хотя я таковым никогда не был. Просто старался быть по возможности честным. Не собирался взрывать систему и умы людей, провоцировать их посредством театра, а просто хотел заниматься любимым делом и чтобы страна была чуток посвободнее, чуток покультурней…
У меня филологическое образование. И моей идеей фикс было привести на сцену высокую литературу. Это требовало особого способа написания пьес. Драматург Розовский работал на режиссера Розовского. Мне было интересно превращать с виду несценическую прозу и поэзию в этакий сверхтеатр.
— А как в 1990-е удалось сберечь театр? Вроде бы стране и людям было не до него.
— Мы ведь «дети перестройки». Я имею в виду театр «У Никитских ворот». Мы одни из первых перешли на полный хозрасчет, ни рубля дотаций от государства, но зато всё, что зарабатывали, было наше. В самые страшные годы, когда пустовали полки магазинов, у нас были полные залы. Даже в дни путча у нас не было пустых мест. Наш народ в этом смысле просто фантастический. Я говорю об этом со слезами на глазах.
Драматург и режиссер театра-студии «У Никитских ворот» Марк Розовский
Мы в те годы играли спектакль «Красный уголок» в Сочи в зале на 700 мест, и каждый день был аншлаг. И не только у нас так происходило. Художественный руководитель Ереванского русского драматического театра Александр Григорян рассказывал, как в 1990-е люди сидели на спектаклях в шубах и освещали карманными фонариками сцену. Потому что не было электричества и отопления. Если бы не зритель, театр «У Никитских ворот» давно прекратил бы свое существование.
— О чем чаще всего задумывается Марк Розовский как художник и человек?
— (Задумывается.) Каждый спектакль — это мир идей, образов, и в каждом есть своя вечная и одновременно злободневная проблематика. Тут хочешь не хочешь, а всё равно охватываешь большую панораму нашей жизни. И ищешь свою позицию по каждому вопросу. Поскольку кредо нашего театра — живой академизм, то мне интересен человек с его противоречиями и душевными метаниями.
Унижение человека, некое его бессилие перед обстоятельствами жизни, его существование в современном мире, полном кровопролития, вранья, холуйства. Как во всем этом сохранить себя? Может ли человек что-то противопоставить такой реальности? Веру или какие-то собственные непредсказуемые поступки?
Мне интересен человек с его внутренним космосом. Но поскольку я как режиссер люблю игровую стихию, мне еще очень нравится создавать на сцене новые, никем не виданные миры. Ты становишься как бы немножко… Ну вы понимаете…(Улыбается.)
Даниил Поляков
Зоя Игумнова
