К тому времени моя тезка сидела на героине 17 лет. В интервью, которое вышло под заголовком «Настя-несчастье», она рассказывала про свое «неприсмотренное» детство и абсолютное одиночество в семье, про доступность наркотиков и недоступность лечения. Под конец она сказала: «Мне все равно. У меня нет будущего. Но если об этом не говорить — ничего не поменяется».
Тогда Анастасии было под 40. И я боялась, что она заколется однажды до смерти. Но на днях я получила эсэмэску: «Настюш, это Настя-несчастье. Я в реабилитации в Аннино. Я лечусь первый раз в жизни. Спасибо тебе огромное, в этом есть и твой труд!»
В том тексте четырехлетней давности не было ни радостных воспоминаний, ни надежды. Насте надо было колоться два раза в день, и на интервью она опоздала на два часа. Остановить это падение могла только смерть. А мои чуткие к чужой беде читатели потом писали в комментариях: «Да это ж наркоманка, отработанный материал!», «Она сама выбрала свою дорогу, нечего тут сопли лить, сдохнет — сама виновата».
Мы потом созванивались с Настей, но всегда речь шла о наркотиках, деньгах, наркотиках. «Ну как вообще? Мать пьет, брат торчит...»
И тут надо же, еду к ней в бывшую «семнашку», а ныне — филиал №2 МНПЦ наркологии.
«Я начала жить осознанно»
На все разговоры у нас был час. Настя только что вернулась с лекции, а потом ее ждала какая-то «мини-группа», на которую она никак не хотела опоздать.
Настя сидела на кровати по-турецки, довольная как слон и просто лучилась радостью. Меня интересовало, как она жила с момента выхода нашей заметки до нынешнего дня. А вот Анастасия об этом совершенно говорить не хотела. Четыре года она уместила в одно слово: «Безумие». Ее интересовало только то, что она делает и чувствует сейчас.
— Не колюсь я с 24 апреля: героином, амфетаминами, тропикамидом. Для меня это разные вещи, и мне пришлось три раза прописывать первый шаг. Проработать я его тут не могу. Здесь тепличные условия, и я не могу проработать реальные возможности срыва...
— О как ты серьезно заговорила!
— Настюш, я сама в шоке! Здесь я начала не только выздоравливать, дело не в чистоте... Здесь я начала жить осознанно. А это единственная из потребностей, которая не имеет конечного результата до гробовой доски.
— Чем ты тут занимаешься целый день?
— Реабилитацию прохожу по «12-шаговой модели»: по этой вот тетрадке занимаемся, шаги выздоровления прописываем... Шаги с нами прописывают зависимые, которые выздоравливают больше года (то есть выздоравливают по программе «12 шагов». — Авт.). Они тут работают.
— А выходные?
— По воскресеньям к нам приходят ребята с группы «Анонимных наркоманов», Когда каждый рассказывает свою историю — это до мурашек по коже! Там каждая история выздоровления — чудо! А я же раньше не видела никаких выздоравливающих людей! Я знала только, что «героин умеет ждать»...
Я тут многое узнала и поняла. Мы очень много вещей прорабатываем, проговариваем. Хочешь послушать мое письмо смерти? Слушай:
«Дорогая смерть! Здравствуй, как бы смешно это ни звучало. Не могу сказать тебе прощай, так как помню о тебе. Спасибо тебе за то, что ты приходила не на все свидания, которые я тебе назначала. Я так хотела встретиться с тобой, но ты ни разу не приходила ко мне, присылая пока своего младшего брата Передоза. Он и врачи не давали мне увидеть, что у тебя нет глаз. Ты слепая, спасибо, что еще не стала моей смертью. Я больше не прошу о встрече, я оставляю это Богу. А я со своей стороны обязуюсь не назначать тебе свиданий. До встречи, дорогая моя, неизбежная...»
— Сама написала? Или списывала откуда-то?
— У кого? У Шекспира? Сама, конечно. У меня стихов тут куча написалась, я пастелью рисую.
«Днище свое я успела прочувствовать»
— Когда вышел наш материал — ты же продолжила употреблять?
— Еще как! На самом деле у меня тогда еще много чего было до дна-то познавать! Все, что нас не убивает, мы не покупаем. ...Я успела прочувствовать свое днище. Но перестала употреблять не поэтому.
— А что было между нашим материалом и 24 апреля?
— Ничего не было. Безумие. Я тут посчитала — у меня 22 года употреба героина. Конкретной иглы. И только 8 месяцев тюрьмы я не кололась. Остальное время я кололась каждый день. Курить план я начала с 16 лет, пить шампанское с 20 — и то так поздно потому, что меня мама с папой в детстве своим употребом напугали: у мамы с одной рюмки язык заплетался.
Меня, может, и мотивировать на лечение не надо было. Но обстановка не способствовала. У меня же брат употребляет до сих пор. Он нашел себе девушку года четыре назад, теперь они вместе употребляют. У них дна нет, зато каждый день дома 5 граммов лежит.
— Ты не против, если я про брата тоже напишу?
— Конечно! Я хочу, чтобы брату пошло со многих сторон, что надо что-то делать с собой. Он же все понимает. Сам говорил: «Мама, как же Настя выйдет из больницы, будет на меня смотреть, как я колюсь?..»
— Так как ты на реабилитации оказалась?
— Маму уволили с работы. Она тогда устроилась билеты лотерейные продавать. И ее уволили из-за нас — была растрата. Ну а на одну пенсию-то мамину не поколешься. Где 4 тысячи брать каждый день? В общем, денег не стало, и я с пафосом пожертвовала собой: пусть брат колется, пусть мама бухает — ей же надо пережить стресс. А я лягу в больницу. И последний раз я вмазалась 24 апреля и заехала сюда, — на детокс.
— То есть вы с братом и его девушкой «торчали» в том числе на мамину зарплату?
— Не в том числе, а на нее! У мамы постоянно наличка была на руках.
Короче, легли мы сюда вместе с Полиной. Прохожу детокс. И вдруг — впервые с 1998 года слышу, что здесь есть реабилитация! И я на нее пошла. Тут психолог очень грамотный работает...
А Полине реабилитация не нужна оказалась. Она, пока я здесь нахожусь, три раза на детоксе отлежала.
«Я заметила, что трава — зеленая...»
Когда мы делали первое интервью, то говорили о том, что Насте некуда идти после лечения. Она говорила тогда:
«...Мы же торчим вместе с братом. Если останавливаться, то вместе. Мы в одной квартире живем, и спокойно воспринимать, что он продолжит употреблять, я не смогу. А он находит сто восемьдесят миллионов отмазок, чтобы не перекумариваться. Он отлежит в больнице и через три дня срывается. И срывает меня, соответственно. Я пробовала лечиться раз пятнадцать. Но из больницы же надо выходить. И куда? Куда идти?..»
Кроме брата была еще сильно пьющая мама. И за эти четыре года ничего не изменилось, наоборот — добавилась Полина. Но оказалось, что Настя теперь может возвращаться даже в такой дом!
— Раньше на реабилитации лежали по полгода. А теперь 35 дней — и домой. Хоть на сутки, хоть на час. Дальше можешь опять заезжать. Но оказалось, что мне это было просто необходимо для социализации — ненадолго покинуть эти тепличные условия и вернуться к реальности.
— А ты прямо на один день выписалась?
— Да, на один. Можно было в 11 утра выписаться и в 12 заехать обратно. Но это не мой метод! Мои рога требуют бетонной стены: мы поедем домой, к наркоманам и алкоголикам!
И ты знаешь, первый раз в жизни у меня в больнице оставались друзья, вообще все. А дома у меня не было ничего...
Там я пробыла сутки. Я знала, что героин не употреблю. Но я приехала туда, не запретив себе выпить. Открываю дверь, а там бутылка вискаря стоит — и манит, манит меня... Ну, я три бутылки и усосала с братом и мамой. Мама сразу: «Не скажу, куда гляжу», а мне маловато! Я понимаю, что меня вообще не торкает.
И думаю: а зачем я вообще это делаю?
— То есть 35 дней реабилитации тебе ничего не дали? Ты же понимала, что тебе этого не надо делать?
— За эти 35 дней я наработала для себя хотя бы систему отказа от героина! Для меня же это основная проблема была. Но я не говорю, что кому-то надо делать так же. Ни в коем случае! Это мой путь. У каждого он свой. Свое время и свой потенциал.
А я себе тогда просто не запретила выпить. Ну и что: нажраться я не нажралась. Просто смогла уснуть, потому что здесь я сидела на сонниках. Уснула в 11, в 5 утра открылись глаза. Мне нечего делать. Я говорю брату: «Ты меня отвезешь?» Он говорит: «Да. Только мне надо замутить поправиться». Я предложила поехать с ним и его другом забрать «кладку». А это природа, Подмосковье, романтика! Мы поехали. И ты знаешь — смотрю я на них, а они потные, им по фигу, что июнь, солнце, травка зеленая... Они этого не видят. Им просто подальше надо было свалить, чтобы никто не увидел.
Вмазала я их. И вот смотрю на брата: пока он не вмазался, он даже не видел, что мы на футбольном поле находимся. Потом я увидела ощущение счастья на его лице и поняла, что никакая зеленая трава ему и не нужна.
А я-то эту траву, наконец, просто заметила... Что она есть, что она зеленая. И что меня это может радовать. Это было так здорово: меня что-то радовало — и без «вмазки»...
В общем, прямо с этого поля я вернулась на реабилитацию. Меня врач потом спрашивает: «Зачем ты пила?» А я не знаю. И я снова поднимаюсь сюда, в отделение реабилитации. И прописываю третий шаг: первый раз я приняла свое бессилие перед болезнью.
— А всего сколько раз переоформлялась?
— Два. Во второй я поехала домой, брата не было. Ну что — стоит бутылка водки. Мне все равно. Я с утра на группу «анонимных» сходила, мне как новичку дали книжку, подписали ее, брелочек дали. Чаем напоили. У меня же 4 месяца чистоты было 24 августа. Так радостно было от этого...
Короче, дома одна Полина. Я волосы покрасила, по мелочам чего-то. Еле-еле уснула. В два часа ночи — Полина: «Ты вмазалась моим героином?!» — «Ты офигела, Полина? Да даже ты бы приплатила — я бы не стала!» Она сама спрятала его куда-то и забыла. Я опять уснула. В полшестого утра начинает какое-то чудо долбиться в дверную ручку — у нас звонка нет. Я думаю: сейчас Полина проснется. Через час меня достало, пошла сама открывать. Там чувачок стоит. Говорит: «Во-от, позови Полину...» Я говорю: «Что ты приперся без звонка в такую рань?!» Он говорит: «Ну, я же знаю, что у вас всегда есть». Я дверью хлопаю: «Сегодня — нет!»
И так меня это прибило, что я позвонила своему куратору и уже в 9 утра приехала сюда. Я была готова к тому, что не буду ни пить, ни колоться.
Приехала сюда, посидела на занятиях и снова оформилась на реабилитацию до 26 сентября.
— А дальше что?
— Я пока ничего не знаю. Это все потом. Пока я здесь. И мне это очень нравится.
* * *
Настина история не закончена.
И именно поэтому никогда не ставьте на наркомане крест. У него есть выбор.
