Никита Мндоянц: «Нужно, чтобы рояль поздоровался»

Победа известного российского пианиста Никиты Мндоянца на престижном конкурсе в Кливленде (Огайо) — а это ни много ни мало $75 000 плюс концерт-подарок в Камерном зале Карнеги-холла — случайным образом совпала с пятилетием со дня смерти его учителя Николая Петрова (с которым «МК» был очень дружен). Думаю, Николай Арнольдович аплодирует Никите за блестящее исполнение в финале Четвертого «жаворонкового» концерта Бетховена для фортепиано с оркестром. Мы, понятно, сразу решили Никиту поздравить, хотя и запутались в часовых поясах; впрочем, ему сейчас не до сна.

фото: youtube.com

 

— Никита, первый вопрос об учителе — Николае Петрове (хотя параллельно с Петровым учителем был ваш же отец, профессор консерватории). Это редчайший пример, когда музыкант был личностью с большой буквы как за роялем, так и вне его...

— Я помню свое первое знакомство с Петровым у него на квартире; ты вмиг чувствуешь, к какому мастеру пришел, но одновременно испытываешь невероятный комфорт в общении с ним. Какая цельность! Я бы даже не стал разделять его исполнительскую ипостась и, что называется, существование «в миру». На занятия мы приезжали к нему на дачу, чувствовали рядом с собой человека широчайших взглядов, и это касалось не только профессии. Он заставлял думать — а какие вообще шаги совершать в жизни?

— С вами был жесток?

— Жесток, да. Часто упрекал меня в каком-то упрямстве. Но в итоге-то он оказывался прав! И его уход стал огромной потерей для всех, он опорой был. К нему за советом бегали. Он всего в двух словах мог объяснить, что нужно делать в конкретном сочинении. Каждый его концерт был для меня праздником, взять его блестящий дуэт с Гиндиным: они брали не заезженные произведения, а всегда что-то новое откапывали...

— А вот сразу вопрос про заезженное. Скажем, Первый концерт Чайковского. Наверное, он звучит каждую минуту на этой планете. Ну и как избежать повторов?

— Есть профессиональный секрет, как играть классические хиты. Чтобы избежать расхожих клише, ты берешь ноты так, как будто впервые в истории сам их только что обнаружил. Обнуляешь историю. И что написано в нотах, то и играешь в чистом виде. Ничего не придумываешь. Просто по нотам. И часто как раз это производит эффект новой трактовки. Ты следуешь за автором, за его динамическими указаниями, темпами, за всем тем, что есть в оригинале. И это единственный способ добиться свежести. И тогда замыленность улетучивается.

— Никита, вот вы окончили ЦМШ, консерваторию, выиграли на конкурсе Вэна Клайберна в Форт-Уорте, теперь в Кливленде... Что происходит после всех этих достижений: музыка вам начинает подчиняться или, напротив, вы подчиняетесь ей?

— Начну с того, что каждый конкурс — это лишняя возможность выступить в хороших залах. Собственно, ради чего мы ездим на эти смотры... понятно, что хочется и признания, и побед, это все чудесно, но основная цель — иметь доступ к концертной площадке. Чтобы, наконец, заняться тем, чем должен заниматься исполнитель — делиться своим умением преподнести музыку. А что до моих отношений с музыкой... с одной стороны, ты контролируешь процесс, стараешься подчинить себе нотный материал. Но с другой — музыка непременно должна тебя захватывать. Ты сам должен подчиняться ее законам. И если подчиняешься правильно, то и возникает столь желанный эффект триединства: композитор — исполнитель — слушатель.

— То есть солист не должен себя ставить во главу процесса?

— Да ни в коем случае. Результат будет ложный.

— Вы победили с Четвертым концертом Бетховена. Для вас эта музыка уже разложена на молекулы. Вы еще в состоянии, услышав ее из других рук, просто наслаждаться ею?

— Конечно! Потому и выбрал, что это один из моих любимых концертов, который я с удовольствием готов слушать многократно, а не только играть. Эта искренняя слушательская любовь только помогает на концерте...

— А что вам вообще дал Кливленд (проходит раз в два года)?

— Победа в Кливленде — это, конечно, шаг вперед, новые возможности, которые нужно очень правильно использовать. Признаюсь, что без конкурсов очень трудно иметь регулярный концертный график. Чтобы получить приличный менеджмент, необходима крупная победа. Тебя должны заметить. Потому что классных пианистов сегодня очень много.

— То есть без конкурсного жертвования никуда?

— Я бы не сказал, что это жертвование (хотя большой стресс — однозначно), конкурс — это прежде всего стимул, когда ты во время подготовки ставишь себе определенную планку. Достигаешь или нет — другой вопрос. Очень редко бывает, когда талантливый пианист может получить регулярную концертную жизнь без конкурсов...

— В жизни у вас есть вторая страсть, проявившаяся еще в детстве, — это композиторство. Да и учились вы у замечательного Александра Чайковского. Как это в вас до сих пор соседствует с пианизмом?

— Потому что действительно страсть... Я даже, когда поступил в консерваторию, больше времени уделял именно композиции; и теперь каждый год у меня появляется либо камерное, либо оркестровое сочинение... я не могу не писать, несмотря на загруженность в исполнительстве. Идеи приходят и требуют реализации. Мало того: многие исполнители (мои друзья или старшие коллеги) сами просят написать для них, а признание внутри цеха — мощнейший стимул. Вот получил недавно первую премию на сочинском конкурсе Башмета...

— Жизнь композитора терниста. Не будь вы пианистом, как бы выкручивались?

— Да, это был бы острый вопрос... Если говорить о стиле, то сейчас продвигается направление, в котором работают Курляндский, Невский... как слушателю мне это интересно, но как профессионал я не принадлежу к этой стилистике, пишу более традиционно. То есть туда дорога была бы закрыта. Пришлось бы полагаться на дружбу с исполнителями, а иначе как? Собственно, и мой учитель Александр Чайковский по жизни ищет единомышленников не среди коллег-композиторов, а среди солистов — это самый оптимальный путь.

— Значит, теперь вас ждет концерт в Карнеги-холле?

— Да, он будет через год, летом. Очень значимая вещь, тут и внимание, и пресса... Сольник. Я после конкурса Клайберна имел возможность поездить по разным американским городам, в том числе маленьким, и что меня поразило — у них везде есть огромные залы (я даже не понимаю, кем они их наполняют). Но они всячески привлекают внимание к классической музыке. Причем все строится без участия государства на частных пожертвованиях. Очень щедрых по отношению к классике.

— Последний момент: на конкурсах дается 10 минут, чтобы выбрать себе рояль. Как скоро вы понимаете — ваш он или не ваш?

— Подходишь ко всем, две минуты на одном поиграешь, на другом... и вдруг кто-то из них с тобой поздоровается. «Здравствуйте». И все. Ты берешь его и с ним репетируешь. Он твой. Профессионал чувствует контакт моментально. Я стараюсь выбирать гамбургские (не американские!) «Стейнвеи»...