Актер и режиссер Николай Бурляев предлагает вернуть систему Госкино. Считает, что век кумиров-однодневок скоро закончится. Возмущен несправедливым распределением денег в отечественном кинематографе и опасается за судьбу подлинных художников. Об этом народный артист России рассказал в интервью «Известиям».
— Ситуация сейчас кризисная для кинематографа, хотя и до пандемии хорошо не было. Каким образом наша киноиндустрия будет подниматься?
— Вы говорите, что было нехорошо — это неправда. В советском кинематографе у нас было всё очень хорошо. Но после так называемой перестройки... Положим на одну чашу весов то, что было сделано в советское время — наших выдающихся режиссеров я могу бесконечно перечислять: Герасимов, Ромм, Бондарчук, Тарковский, Шукшин, Чухрай, Михалков, Тодоровский, Параджанов, Шепитько, Жалакявичюс, Кончаловский, Мельников, Иоселиани, Чхеидзе, Абуладзе, Герман, Панфилов… А что мы положим на другую, перестроечную, чашу весов?
— Неужели не появились достойные имена?
— Появились. В игровом кино талантливо работают Владимир Хотиненко и Александр Сокуров. В документальном — Борис Карпов, Татьяна Карпова, Валентина Гуркаленко, Борис Лизнёв, Валерий Тимощенко. Могу назвать ещё десяток имен. Но кто их знает? В анимации можно, безусловно, назвать лишь одного — Александра Петрова, работающего на уровне Тарковского, талантливо и кропотливо, он тратит на каждый фильм по пять лет жизни. На этом мой список заканчивается. Разве этого не мало для некогда великого кинематографа?
— А как же Никита Сергеевич?
— Слава Богу, он продолжает творить. Но поскольку Никита Сергеевич начал говорить в полный голос то, что думает, он стал многим неудобен. Трудится под постоянным обстрелом.
Когда-то Никита Михалков предложил руководству государства создать Фонд кино. Он надеялся, что таким образом мы поддержим кинематограф. Но всё пошло не так, как он себе представлял. Фонд сделал ставку на успешные на рынке имена и компании, на тех, кто был на слуху.
— Ну, такая ставка объяснима. Хочется, чтобы наше кино приносило дивиденды, поэтому вложения делаются в коммерчески успешные проекты.
— Они сделали ставку на вроде бы доходное и смотрибельное. Но по итогам прибыли особой нет. А по отчетам руководства Фонда всё у них хорошо. За восемь лет создали около 200 картин, даже дивиденды какие-то потекли. Но вопрос — кому потекли? Удачным на рынке продюсерам и прокатчикам. По сути, российский прокат стал отделением американского.
Философ Иван Ильин называл подобное искусство «доходный промысел», «эффектная пустота». От одних названий российских фильмов оторопь берет: «Парень с нашего кладбища», «Ночные стражи», «Темный мир», «Крякнутые каникулы», «Дабл трабл», «Война полов», «Быстрее, чем кролики», «Мафия. Игра на выживание», «День дурака», «СуперБобровы», «Он — Дракон», «Самка»...
Мне до сих пор непонятно, почему из 20 членов Совета Фонда кино, 15 — прокатчики и продюсеры, которые и делят бюджет, никого не подпуская к этой кормушке. Почему, когда Россия находится под санкциями, в экспертном совете Фонда кино представители 20th Century Fox, Sony, Walt Disney? Как это возможно?
— Как вас воспринимает киносообщество? Вы в одиночку рубитесь с иностранными корпорациями или у вас есть поддержка?
— Я не рублюсь с корпорациями. Это было бы просто наивно. Полагаю, следует вернуть систему Госкино. Ведь кино — отдельная индустрия. Когда Горбачев и Яковлев объявили последнему председателю Госкино Филиппу Ермашу: «Давай план перестройки кино». А он ответил им: «Зачем перестраивать? Механизм отлажен, безупречно работают и производство, и прокат. Кино — вторая статья дохода в бюджете государства после водки. Зачем его менять?» За это его освободили от должности.
— Раз уж делается ставка на коммерциализацию отечественного кино, приходится чем-то жертвовать. Разве не так?
— Так. Но ставка сделана ошибочная. Не на всем можно зарабатывать, и не всё можно отдавать в частные руки: атомную бомбу никто не отдаст, это оружие. Но киноэкран — тоже духовно-стратегическое оружие. Недаром американский Пентагон понимает это и вкладывает огромные деньги в создание фильмов.
— У нас тоже поддерживается патриотическое кино.
— Этим гордился и наш бывший министр, говоря о каком-то невероятном «движении вверх». Как профессиональный режиссер, драматург и актер, я считаю иначе. Никакого движения вверх нет, есть движение вниз. Большинство фильмов, искусственно раздутые рекламой, примитивны по драматургии, беспомощны по режиссуре и игре актеров. Как будто все они не обучались своей профессии.
Кинематограф у нас нынче продюсерский, а эти люди лезут абсолютно во всё, зачастую не понимая законов кино. Вот мы и видим то, что видим.
— Продюсеры знают, как привлечь зрителя. Делают ставку на популярных артистов, открывают «лица поколения». Например, активно снимающегося Александра Петрова.
— Но я помню других героев, излучающих красоту и здоровье, на них было приятно смотреть: Олег Стриженов, Вячеслав Тихонов, Евгений Урбанский, Алексей Баталов, Валентин Зубков… Я бы не стал обижать Александра Петрова, но думаю, его век скоро закончится и у зрителей появится новый раскрученный кумир.
Всё в нашем кинопроцессе нацелено на успех в первый уикенд. Главное, за эти дни собрать все деньги, какие можно. Потом люди могут и не пойти. Но «Андрей Рублев» Тарковского не имел успеха в первый уикенд. Более того, был положен на полку на несколько лет. Но после того как прорвал блокаду и вышел в свет, перекрыл все кассовые рекорды. Когда я выезжал за границу, видел огромные очереди на «Андрея Рублева». На этом фильме воспитывались поколения, познавали историю древней Руси, воцерковлялись, открывали имя и иконы Андрея Рублева. Возможно, благодаря фильму, он вскоре был канонизирован в лике святых. Так что ставку надо делать не на успех в уикенд, а на успех в вечности.
— Разве все могут быть Тарковскими?
— Нет. Тарковский — единственный. Он говорил о третьем измерении — о духовной жизни человека, чем сейчас вообще не занимается мировой кинематограф, ни американский, ни тем более наш. Главное — побыстрее собрать денег, напичкав изображение «эффектной пустотой», спецэффектами и компьютерной графикой, искусственно размножающей массовку. У Сергея Бондарчука на «Войне и мире» в кадре было реальных 10 тыс. человек. И он с ними работал, да так, что во время съемок получил инфаркт.
— Но Бондарчук в СССР тоже один из немногих, кто получал большие деньги на кино.
— Не такие большие. Я с ним об этом говорил. Как-то рассказал Сергею Федоровичу, что для съемок картины «Лермонтов» мне бесплатно открыли Кремлевский дворец, бесплатно дали вертолеты, армию Северо-Кавказского округа. Он мне ответил: «А ты думаешь, как я снимал «Войну и мир»? Точно так же». Ему всё давали не деньгами, а конкретной помощью. Надо армию — вот военные, нужна техника — найдем.
— Для государства это тоже денег стоило.
— Стоило, но покормить солдат, привезти полевые кухни — не так дорого. И сейчас мои коллеги прорываются, ищут варианты взаимовыручки. Поддержка от государства просто мизерная. Помогают губернаторы, немногие предприниматели и просто неравнодушные люди. Только если так дальше пойдет, как мы выживем? Я лет десять говорю с разных трибун о том, что бюджет Министерства культуры должен быть равен бюджету Министерства обороны. Поскольку культура — это главная оборона. Оборона души. Потеряем душу — потеряем государство.
— В кризис выживут сильнейшие. У кого есть шансы остаться на плаву?
— Останутся рыночные киноторговцы. Как ни печально, но будущее подлинных художников не внушает оптимизма. Подлинные таланты скромны, уединенны, аскетичны. Они не обучены приспособленчеству и рыночной пронырливости. Не на то заточены.
— Будущее кино печально?
— Полагаю, что на моем веку светлое будущее не наступит. В плане киножизни я самодостаточен своим прошлым. А в настоящем провожу международный кинофорум «Золотой Витязь», на который каждый год выбираю из 150–200 фильмов со всего мира. Мы показываем то, что и есть суть новой государственной культурной политики, но главный современный кинокорабль с пресловутым девальвированным «Оскаром», Каннами и Венецией с той же инерцией идёт прежним курсом в рыночную преисподнюю.
— Почему вы не снимаетесь в кино?
— После того, как наступила эпоха рыночного кинематографа и стали предлагать роли подонков, мой интерес к кинематографу угас.
— Кого предлагали?
— Как-то позвали в сериал. Хотели, чтобы я сыграл генерала КГБ, который продает свою родину олигарху, живущему на Западе, и готовит госпереворот. Я сказал: «Если вы перепишете сценарий и мой герой будет жертвовать жизнью за Отечество, пусть даже и погибнет за него, тогда буду сниматься». Отказались. Взяли другого, неплохого актера. Он сделал им всё как надо. Я потом спросил у этого народного артиста, зачем он согласился. «Мне надо было построить забор», — сказал он.
— Не все столь принципиальны. Им надо детей кормить.
— Это не оправдание. Также никогда не пойму актрис, обнажающихся в кадре. Следовало бы им вспомнить в этот момент хотя бы о своем ребенке. Ведь когда-то он тоже увидит маму в непристойном виде. И какое тогда будет оправдание?
— Вы соблюдаете карантин?
— Нет. Не хочу я самоизолироваться. Еще в этих намордниках обязаны все ходить. Что это такое? Живу на природе, что само по себе прекрасно. У меня тут болдинская весна. Вон, Белоруссия живет нормальной жизнью. А мы боимся очередного гриппа. Этих гриппов и вирусов вокруг нас всегда было полно. Но никто никого не изолировал.
— Чем сейчас занимаетесь?
— За месяц карантина я написал четыре документальные повести. Готовлю к изданию пятитомник. Думаю, к моему 75-летию должен выйти. В него войдут не только повести, но поэзия, проза, публицистика. Как сказал поэт: «Могу я рекомендовать — профессий больше обретать. / Тогда и ваш свободный стих прокормит хоть одна из них». Некогда бездельничать. Надо работать.
Зоя Игумнова
