Павел Басинский считает, что заслуги спутницы великого писателя трудно переоценить. Уверен, что взгляды Софьи Андреевны разделяют миллиарды женщин по всему миру. И объясняет, почему c точки зрения монархии Лев Толстой был государственным преступником. Об этом лауреат Госпремии рассказал накануне открытия Московской международной книжной ярмарки (ММКВЯ), где будет представлена книга «Соня, уйди!».
— Вы проснулись знаменитым после выхода первой книги толстовской трилогии «Бегство из рая». Жизнь «за стеклянными стенами» в яснополянском доме вызвала живой отклик у читателей всех возрастов. Почему же биография Софьи Андреевны заставила себя ждать более десятилетия?
— Жанр биографий вообще очень трудоемкий, нужно подолгу сидеть в архивах, искать, читать, но дело, конечно, не только в этом. Предложения написать о Софье Андреевне я стал получать вскоре после выхода «Бегства...», но, честно говоря, долго не мог решить, как к этому подойти. О жене Толстого должна писать женщина. Просто потому, что есть моменты, которых я просто не понимаю: например, что значит родить 13 детей или как в зрелом возрасте влюбиться в музыканта.
Но тут вдруг нашелся выход: новая книга — это взгляд мужчины и женщины, роман-диалог. Мой соавтор — петербургский прозаик и поэт Екатерина Барбаняга, она мама двоих детей и деловая женщина, долгое время возглавлявшая пресс-службу фонда «Живая классика». И вот на удаленке, за три месяца карантина мы написали 15 авторских листов текста. Это невероятные темпы для меня, учитывая, что я не выпускал ничего нового с 2017 года. Вышло десять диалогов плюс очерки о Софье Андреевне Власа Дорошевича и выдержки из ее дневников.
— Как вы с соавтором определили роль Софьи Андреевны в жизни Толстого? Была ли она его верным другом, создавала ли тылы или, напротив, мучила?
— В первом же диалоге, который называется несколько провокативно «Введение в софьеведение», мы сразу обозначили, что перед нами стоит очень сложная задача — говорить о Софье Андреевне не как о супруге гения, которая переписывала «Войну и мир» и вообще верой и правдой ему служила, а как о самостоятельной личности, написавшей на полях его биографии свою историю. Неслучайно ее мемуары называются «Моя жизнь».
Да, это жизнь при муже, но жизнь самостоятельно мыслящего человека с другими взглядами, привычками, характером, мировоззрением. Казалось бы, кому дело до ее взглядов? За Толстым идея, традиция, у него десятки тысяч поклонников — и при жизни, и в посмертии. Взгляды Софьи Андреевны гораздо проще, но дело в том, что их разделяют миллиарды женщин по всему миру.
Многие детали мне помогала найти мой соавтор. Например, в знаменитой кинохронике пионера русского кинематографа Александра Дранкова, снимавшего супругов в Ясной Поляне, всё мое внимание приковано к старику, он меня гипнотизирует, как удав Каа бандерлогов. А Екатерина вдруг замечает, во что одета Софья Андреевна, как она движется, как обрывает сухие листики на кустах роз. Или как она шутит. Например, называла Ванечку, их последнего сына, лучшим послесловием к «Крейцеровой сонате». Это была самая удачная шутка Софьи Андреевны за всю ее жизнь! Она вообще-то была не мастерица шутить, больше — грустить. Но тут не в бровь, а в глаз.
Дело в том, что, написав «Крейцерову сонату» в конце 1880-х годов, Толстой по совету Черткова написал еще и «Послесловие» к ней. Повесть хотя и не была еще опубликована в России, но ходила по рукам в списках, ее многие прочитали. И недоумевали: что он хотел этой повестью сказать? Что не надо жениться? Не надо размножаться? Но тогда прекратится род людской… В общем, это «Послесловие» вызвало шок у читающей публики.
И вот в 1888 году на свет Божий появляется последний ребенок Толстых — Ванечка. Толстому — 60 лет, Софье Андреевне — 44. По меркам XIX века они старик и старуха. Когда к Толстым приезжали гости и восхищались Ванечкой (а он был необычный ребенок, такой ангел во плоти), старая нянька Толстых, деревенская женщина, говорила гостям: «Как им не стыдно! Они старики!» Ванечка же не из воздуха родился. Вот Софья Андреевна и пошутила.
— Бытует мнение, что если бы Ванечка не умер, семейная жизнь Толстых могла бы сложиться благополучнее.
— Мой соавтор считает, что Ванечка мог бы стать подушкой безопасности, чем-то смягчающим удары, претензии одного к другому, но насколько же это был бы несчастный человек… Вы себе можете представить, какая это нагрузка для психики — быть сдерживающей и примиряющей силой между двумя самыми родными и любимыми людьми? Не думаю, что разногласия разрешились бы, если кто-то всё время стоял между ними и гасил раздор. Каждый оставался бы со своей болью.
— Как появилось заглавие «Соня, уйди»?
— Это фраза, которую Толстой выкрикнул жене еще на начальном и, казалось бы, безоблачном этапе их совместной жизни. Она сидела на полу, что-то шила, вошел Лев Николаевич и сказал: «Соня, встань!», она удивилась, ответила: «Зачем, тут же тепло». И вдруг у него сделалось злое лицо, он закричал «Уйди!», разбил барометр, заплакал. И она, не понимая, в чем дело, выбежала. Он тоже не понял, что произошло.
— Претензии к Софье Андреевне сводятся к следующему: изводила, ревновала, устраивала истерики. Есть мнение, что он ушел из Ясной Поляны и принялся скитаться на старости лет, чтобы не видеть ее. А результатом стало заболевание и смерть на полустанке в Астапово.
— Да, он ушел от нее. Но в том, что их отношения разладились, была, безусловно, и вина Льва Николаевича. В последние месяцы совместной жизни она чувствовала себя очень одинокой из-за конфликта с завещанием — все литературные права были поделены между младшей дочерью Сашей и литературным секретарем Владимиром Чертковым.
Но все были за него, а за нее только сыновья. Вообще, что бы там о ней ни говорили, ее заслуги трудно переоценить — Софье Андреевне мы обязаны существованием музеев-усадеб в Хамовниках и Ясной Поляне. Она законсервировала дом, сохранила прижизненную обстановку, была неформальным первым директором и экскурсоводом. Иначе всё бы растащили — не секрет, что обделенные наследством сыновья хотели продать усадьбу американцам, в годы революции под Тулой размещались штабы Красной армии. Она даже обращалась к царю с прошением дать Ясной Поляне статус национального музея, но, конечно, получила отказ.
— Неудивительно. «Два царя у нас — Николай II и Лев Толстой», — писал в конце 1890-х издатель журнала «Новое время» Алексей Суворин. В авторе «Войны и мира» видели угрозу власти?
— Более того, c точки зрения монархии Лев Николаевич был государственным преступником: он отрицал необходимость армии, спорил с церковью и православной доктриной, среди его последователей были не только народники, но и левые эсеры, террористы и большевики. И в глазах Синода он был опасным человеком, его авторитет был невероятен, влияние на студенчество, разночинцев, крестьян огромно. Но самое главное — это я выяснил, когда писал «Святой против Льва», — за ним шла значительная часть низового священства. Он уже не овец уводил из стада, а пастырей.
Его не сажали только потому, что слишком известен. Толстой был свободным человеком, не терпел принуждения. В одном из ранних дневников, еще 18-летним юношей он записал, что мы достигнем совершенства, когда освободимся от всех внешних влияний
Дарья Ефремова
