Очередная возня. Терка на морально-нравственную тему, интернетовская говорильня. Блоггер N вызвал милицию на квартиру своего друга, художника Т. Зачем вызвал? Молодой инсталлятор мучил в задних комнатах приведенную из ночного клуба пьяненькую девчонку
Что же обсуждает наше формирующееся гражданское общество? Какой художник Т. подлец? Не, обсуждает блоггера N. Крен публичной дискуссии таков: герой блоггер или не герой? Мнение большинства: не герой. Вот если бы N сам победил инсталлятора, тогда другое было бы дело. Защитники блоггера объясняют ситуацию: N — мальчик из хорошей семьи, никак не Геркулес, к тому же жил в Америке. У него немного другое представление о том, что такое правонарушение, защита, дружба, частная жизнь и границы личного пространства. Но главное — это то обстоятельство, что не Геркулес. В схватке он бы ражего инсталлятора не поборол.
Но несогласные — не согласны. Должен был ворваться в спальню к художнику с ведром воды (бейсбольной битой, оливковой ветвью, осиновым колом, белым платочком, сборником трудов святителя Игнатия Брянчанинова, томиком Уголовного кодекса Российской Федерации — выбрать нужное, см. советы из обсуждения) и самолично решить проблему.
Что меня более всего умиляет в сетевых морально-нравственных разборках (а разговоры о морали стали модны необыкновенно), это то, что обсуждение начинается всякий раз с нуля, с пустого, голого (не то чтобы ненамоленного, а даже ненасиженного) места, как будто действительно нет никакой общепринятой поведенческой нормы, ничего безусловного, за что можно было бы ухватиться. Как будто жизнь обнулилась, и мы все (обчество), ввалились в эту жизнь ничего толком не соображающие, с мороза.
А что меня более всего интересует в новомодных морально-нравственных разборках, это поиск героического. Мучительная нужда в герое, которая сквозит в каждой нелепой дискуссии, стоит за всяким пустым словом.
Маленький герой ищется, а «большой герой», нравственный лидер, выбирается. И выбирается ох как непросто, потому что существует опасение, что большого героя обществу пытаются навязать. Назначить, как губернатора. Голосования все больше проваливаются...
Соотчичи несколько раз уж выбирали наиглавнейшего героя. В рамках проекта «Имя Россия» чуть было не выбрали Сталина, результаты голосования на Оpenspace (кто самый влиятельный интеллектуал) тоже получались не вполне редакцией ожидаемые.
Всякий раз приходилось итоги либо корректировать, либо особым образом комментировать. Всякий раз обсуждалось, что перед нами особый эффект блогосферы, ребяческая неприязнь сообщества ко всякой государственной затее и заботе.
Это тролли стараются, это инфантильное стремление анонимных пользователей зафлудить любое официальное «взрослое» дело.
Даже конкурс «Мисс Рунет» эти гаеры умудрились сорвать. И вправду, была такая акция — одна из первых, в 2004 году. Большинство голосов получила некая Алена Писклова, барышня в теле, на любителя. Хотя выборы Алены называли «стихийно протестными», а саму барышню — «символом разбушевавшейся стихии», но бушевала там в общем-то не стихия. И не вольный ветер завывал. Чувствовалась организационная работа; тень организации можно до сих пор отыскать в Сети по адресу stopbarbie org. ru (сайт «Остановите Барби»). Но правда и то, что в сообществе только кликни клич — и тотчас набегут желающие показать всяким насильственным выборам героя честный средний палец.
Когда же выбирают «героев на год» — а этим занимается ВЦИОМ, устраивая «инициативный всероссийский опрос», тут уж никаких неожиданностей и никаких сетей. Опрашивают по старинке, в 140 населенных пунктах, в 42 областях, краях и республиках.
Кто самый-самый лучший. Тут все понятно. Лучший спортсмен —Аршавин, лучший писатель — Донцова. Лучший музыкант — Басков.
Это последние лидеры, герои 2009 года.
Вциомовские выборы я люблю: они полезные, познавательные. И речь в них идет опять же о маленьких героях. О трудовых подвигах, об уязвимой и трепетной прижизненной славе.
Донцова, конечно, очень уж надоела, и километраж написанного уж очень велик, но полезнейшее ведь дело делает.
Она придумала нового героя, создала свежий литературный образ — образ пожилой Золушки. Хорошей, доброй женщины, получающей воздаяние за самое свое естественное качество — любопытство к чужой жизни. Жанр ее романов никакой, конечно, не иронический детектив, а сплетня, женский разговор, который всегда включает в себя поспешный пересказ судьбы. Донцова помогает женщинам справиться с лютой печалью утекающей, израсходованной жизни.
В сущности, она, того не проговаривая и не замечая, вводит в женский русский мир понятие «второй жизни», крайне модный сейчас в Европах. Принято считать, что по причине массового долгожительства европеец проживает два (как минимум) бытийных цикла. После 40–50 годков меняет одну жизнь на другую. Завершен карьерный порыв (первейшая задача молодости), сделана главная биологическая работа — выращены дети; и одна жизнь меняется на другую. У русских же одна жизнь, и главной ценностью они считают ее широту, в то время как европеец влюблен в долготу. У нас короткое дыхание, а у них — длинное. И эти важные идеи пока не внедрены в сознание обывателя. Вот смотрите: главная читательница страны — женщина средних лет.
Самое популярное чтение в стране — любовный роман.
Я присутствовала на совещании в элегантном издательстве, где как раз обсуждали эти две безусловные статистические аксиомы. Простейший вывод совещательниц — так вот и нужно запустить новую серию любовных романов, где главными героинями стали бы средневозрастные дамы. И случится прорыв! Не случится, отвечали знающие товарищи. Не вы первые придумали этакую штучку. А кто первый придумал, тот провалился и разорился. Героиней любовного романа должна быть 20-летняя фея с фиалковыми глазами. И тогда эти романы будут читать тетки в очках. А если героиней будет тетка в очках, никто романов читать не будет. Отчего? Потому что читательница не верит в любовь к самой себе, какая она есть, и не верит, что она такая, какая есть. В глубине души она искренне видит себя феей. То есть не видит себя во «второй жизни», не принимает свой новый образ, захлебывается коротким своим дыханием.
А Донцова мягко внедряет мягкую правду: да, не феи мы с фиалковыми жадными глазами, ушло времечко. Но за жертвенную и малокорыстную жизнь можно и воздаяние получить. Любви не будет, но есть же дружба, сплетня и любознательное шпионство.
И Басков тоже очень полезный герой.
«Будет хлеб — будет и песня». Так начиналась книга Леонида Ильича Брежнева «Целина».
А будет хлеб с маслом — будет застольная песня, караоке и Коля Басков, популяризатор.
Он у нас певец сытой неприхотливой России, по прозвищу Коля Бизнесланч. А простой какой! Веселый. Свойский. Творчеством занимается, занят с утра до вечера: выпьет ранним утром Чайковского, наденет Шуберта, вынесет во двор Мусоргского и — бегом в консерваторию. Репетировать песню «Шарманка». В Париже она чужестранка. Ну почему, Коля, почему? Шарманка же не гусли. Это же слово нерусское. Например, вскинули вы финальную ноту, а дама вам говорит: «Ах, как вы поете! Шарман!» Предположим, в России шарманки прозвали шарманками из-за немецкой, а не французской песенки (Scharmante Katharine — так она называлась), но почему вообще русский молодец Коля Басков так живо интересуется эмигрантской судьбой бродячего ящика? Да ни почему. Просто слова красивые. Мечты — небывалые, цветы — запоздалые. Тоскует шарманка, в Париже она чужестранка. Высокий стиль. Культурка.
Басков — это такой переходник. Имеется источник высокого умственного (написала бы духовного, но от слова «духовность» многих просвещенных читателей тошнит) напряжения, в него втыкается Басков, а из Баскова уже источается маленькое напряжение — культурка. И он несет ее в массы. Это работа, между прочим.
Перед нами — герои труда, лучшие в профессии.
Это Нины Смирновы нашего времени. Про Нину Аполлинарьевну Смирнову я услышала несколько лет назад и подумала, что не может быть более точной и более печальной метафоры всякой прижизненной славы.
Нина Аполлинарьевна — знатная телятница, дважды Герой Социалистического Труда, и работала в легендарнейшем хозяйстве — племзаводе «Караваево» (Костромская область). Шесть работниц племзавода заслужили по две Золотые Звезды, и было принято решение создать Аллею трудовой славы. Установка бронзового бюста Героя на малой родине Героя — вполне распространенная в позднесоветские годы практика, обыденный ритуал почета. Просто в Караваеве эта аллея стала одной из самых первых. Героини наши вторые Звезды получили в 53-м году, а аллею — в начале 60-х, в милое небезнадежное время. Грядочкой стали на главной усадьбе шесть сияющих изваяний — умостились рядком бронзовые доярки Ульяна Баркова, и Евдокия Грехова, и Лидия Иванова, и Аграфена Нилова, и Анна Ивановна Смирнова. И — телятница Нина Смирнова.
Нина Аполлинарьевна была самой молоденькой, и 30 лет подряд она, стоя в толпе нарядных гостей или официальных лиц, смотрела, как под ее бюстом принимали детей в пионеры, провожали юнцов в армию, чествовали победителей социалистического соревнования, фоткались в свадебные альбомы.
А потом накатили 90-е годы, и аллея заросла травой.
И знатная телятница Нина Смирнова, терзаясь неловкостью, тайно, по ночам (так, по крайней мере, рассказывали злонаблюдательные односельчане), брала швабру и ведерко и ходила мыть свой бюст, потому что голуби, потому что стыдно, что он грязный, неухоженный стоит. Ходила и в дирекцию, просила отдать изваяние в ее частные руки, с тем, чтобы родные потом на могилку поставили, — не отдали ей памятник, конечно.
Вот она, судьба маленького героя, но какая бы ни была судьба, маленький герой совершенно необходим для функционирования всякой идеологии — государственной ли, поддержанной сверху, или выращенной обществом самостоятельно.
Маленький герой — это ведь человек, совпадающий с несущей волной времени, делающий что-то безусловно правильное, то, что признается окружающими как нужное, хорошее. Хотя и безусловно раздражающее, потому как всякий герой чудовищно раздражает.
Те же односельчане признавали, что Нина Аполлинарьевна «до работы жадная», что семья ее из самых работящих, что на девушках из этой семьи испокон века любили жениться, потому что: «Так споро сработают, что ленивого застыдят»; «сама ни свет ни заря встанет, и кругом нее людям приходилось подтягиваться — а то куда глаза девать».
Вот в этом и героизм, и подвиг — в умении «подвигать» общество, формировать вокруг себя пространство «правильного». Чтоб пусть из зависти, из ревности, из конкуренции, хоть ругаясь, хоть ненавидя подвижника, а люди вокруг менялись. Это и есть миссия маленького героя.
Поэтому блоггер N, вызвавший на квартиру своего друга наряд милиции, — именно что герой. Он заранее знал, что будет порицаем дружеским кругом, но сделал неприятное, бесконечно правильное дело. Вялое нравственное чувство окружающих его спорщиков раздражено оттого, что в его слабости ощущается нерассуждающая сила. Это сила убеждения, принципа — насилие в любом случае должно быть остановлено, а человек, насилующий чужую волю, в любом случае должен быть наказан.
А с принципами у нас в обществе как-то не сложилось — мы ж после обнуления, мы ж с мороза. Легче быть всеприемлющим человечком.
Меттерних как-то высказался, что «только с макушки главного памятника страны видны границы отчизны». А с макушки бронзового бюста маленького героя видны границы общества, границы нравственной и поведенческой нормы.
Общество действительно в последние два года начало как-то оглядывать себя, соображая: а нельзя ли как-то построиться самостоятельно, снизу, без государства? Надо же пытаться порядочно жить — а без героя не проживешь.
И бурлят бесконечные споры. Медвед (Кирилл Форманчук), автомобилист, начавший личную войну с екатеринбургской ГИБДД, избитый в камере предварительного содержания, но не отступивший и выигравший суд, — он герой? Герман Пятов (Мурзик.ру) — герой?
Почему же нет. Все они — маленькие герои холодной гражданской войны. Это новый социальный тип, который только появляется пока, только брезжит. Это ничего, мы подождем. Потому что надо же пытаться жить порядочно.
Евгения Пищикова
