Члены президентского Совета по правам человека посетили с проверкой исправительную колонию №6 Кировской области, известную как «Черный дятел». Эту поездку организовала Федеральная служба исполнения наказаний – после того, как оттуда стали поступать сигналы об издевательствах над осужденными. То, что мы увидели, потрясло. Осужденные решились рассказать «проверяющим от президента» (так они нас, членов СПЧ, называли) то, о чем не могли поведать местным правозащитникам и прокурорам.
Если верить их рассказам, в XXI веке, в полутора часах лета от Москвы, функционирует концлагерь, где людей бьют и пытают, где их заставляют есть экскременты... Можно было бы подумать, что осужденные фантазируют, но то, как они себя вели и как умоляли их спасти, вряд ли возможно сыграть.
Если даже часть из того, что они рассказывают, правда, то в колонии из осужденных делают маньяков, которые рано или поздно освободятся и будут нести угрозу всем нам. Они отмстят обществу за то, что оно это допустило.
Возможно, эта история станет первой в совместной борьбе ФСИН и СПЧ с пытками. Мы понимаем, что «может» – не значит «будет». Но появилась надежда, дороже которой, как известно, в этом мире ничего нет.
Про кировскую колонию №6, расположенную в поселке Восточный Омутнинского района, давно ходили самые страшные слухи. Ее называли не просто одной из жестоких, а пыточной. Говорили: «Чтобы попасть сюда, надо заслужить». Имеется в виду, что отправляют сюда людей специально на «ломку» (речь не только о представителях криминального мира, но и обо всех тех, кто не признавал свою вину на суде и следствии). Многие заключенные предпочитали совершить членовредительство, чтобы не попасть туда.
Но слухи – это одно, факты – совсем другое. В Интернете появлялись видеоинтервью освободившихся людей. Один из них – Петр Чемия – дал официальные показания прокуратуре, рассказал, что пережил, представителям СПЧ. Однако кировские правозащитники в большинстве своем настаивали: колония передовая, там все хорошо и спокойно.
Кому верить? А вдруг и правда отдельные зэки просто «копают» под администрацию? Вдруг для них сама жизнь по такому строгому распорядку – это пытка? Именно это мы, члены СПЧ, и должны были выяснить.
Вот какими данными мы обладали к моменту визита в «Черный дятел».
Официально. Колония считается градообразующим предприятием, в ней много производств, которые успешно работают. И вообще по многим параметрам эта ИК – передовая, образцово-показательная. Некоторые ее успехи просто феноменальны. Один только факт: трудоустроены 98% осужденных (всего отбывают наказание 1050 человек). Колония фактически обеспечивает себя сама: зэки пекут хлеб, выращивают овощи и т.д. Начальника колонии считают эффективным менеджером. Про ИК пишут хвалебные статьи, про нее показывают сюжет по программе «Время».
Неофициально. За всем этим красивым фасадом скрывается концлагерь, где люди не имеют права ни на что, где их воля не просто подавлена – она уничтожается, где их бьют и мучают. «Люди перестают чувствовать себя людьми», – так говорят некоторые освободившиеся.
Насколько все это правда?
У нас был с собой список осужденных, которые, по словам освободившихся, точно подвергались насилию и достигли той точки невозврата, когда могут об этом рассказать. И был список «активистов», которые применяли насилие по заданию администрации.
18 ноября… Мы заходим на территорию, где все чисто и аккуратно настолько, что кажется неестественным. Осужденные, проходя мимо, не поднимают глаза. Из динамика громко раздаются какие-то новости: я слышу – не поверите – что-то про фашистскую Германию. В атмосфере витает ужас. Могу сказать, что, объехав все колонии для пожизненно осужденных, ничего подобного тому, что ощутила в «Черном дятле», раньше не чувствовала. Но оговорюсь: все это очень субъективное.
Начальник колонии, полковник Александр Бибик, явно нервничает. «Вы ведь журналист», – подчеркивает он. И что? Хотя я его понимаю: одно дело, когда проверяющие подготовят сухой отчет, а другое – опишут происходящее живым языком.
На производство мы не идем – направляемся в медчасть, где смотрим журнал о травматизме. Вызываем несколько человек, которые недавно получили травмы. Один из них рассказывает, как пилой отпилил себе фалангу пальца. Несколько дней назад, по словам другого, его избили в каптерке «активисты». Когда он утром заявил об этом оперативнику, тот решил дать «добавки» – в результате, вероятно, сломал ребра (его отвели на рентген, с результатами не ознакомили до сих пор, жалуется на сильные боли).
– Оперативник сказал, чтобы я говорил: сам упал. Мне дешевле так и говорить, иначе убьют. Я тут ни на что права не имею. Это третья колония, куда я попал. Такой жестокости нигде больше не видел.
Потом еще несколько человек дают понять, что травмы, полученные от избиений сотрудниками и «активистами», проходят по документам как травмы от падений или в простой драке.
Осужденные, которых мы просим привести, отказываются говорить в присутствии администрации и даже местных правозащитников.
«Я расскажу только «президентской комиссии», только вам троим», – это мы слышали не раз. Под гарантии, что после разговора будут помещены в безопасное место, начинают рассказ.
– Пытки тут применяются на разных стадиях, начиная от так называемой «приемки», – говорит осужденный с застывшими глазами. – По приезду сюда меня встречал сам начальник колонии. Он назвал имя вора в законе, который якобы передавал привет. Потом меня били. После избиений сотрудники взяли меня за руки и за ноги и окунали головой в таз, где были человеческие испражнения. Один из сотрудников ставил ногу на спину, чтобы я глотал фекалии. После я пытался покончить с собой...
Пытки происходили, по его словам, неоднократно. Вот только некоторые эпизоды, что он рассказал: гениталии смазали жгучим гелем, лили на них кипяток, привязывали к столу и т.д.
– Активисты (называет имена) снимали трусы, угрожали изнасилованием. Говорили, что привяжут к животу крысу, чтобы она прогрызла внутренности.
– Вы в это верили?
– Конечно. Все эти угрозы я воспринимал как реальные.
– Они надо мной издевались, «опустили», – плачет другой осужденный. – Начальник отряда требует, чтобы я представлялся Жанной Агузаровой. Он меня бьет. Я должен целовать ему подошвы ботинок. Спасите, они меня теперь убьют за то, что я вам все это рассказываю...
– Вот этот активист (называет имя), – рассказывает третий осужденный, – раздвигает тем, кого хотят «опустить», ягодицы, а этот (называет имя) – делает страшные вещи.
– Бьют практически с первого дня, – говорит очередной осужденный (что важно, его показания фиксирует областной прокурор, который был во время проверки СПЧ в колонии). – Я подвергался самым разным пыткам.
Чтобы не травмировать читателя, опустим все детали. Этот осужденный заявляет, что сотрудники колонии, опасаясь последствий, заставляют его и других пострадавших теперь отказываться от встреч с защитниками. Взамен якобы гарантирует больше не бить. Этим гарантиям некоторые верят. Вот, к примеру, слова заключенного М.:
– Я решил ничего не говорить вам. Было и было. Мне год остался сидеть. В последнее время не трогают – и обещали, что так и дальше будет, если я с вами не буду откровенничать.
Фамилию этого осужденного нам назвал другой уголовник. По его словам, он был свидетелем страшных издевательств над М. Но это право выбора человека: просто забыть все страшное, через что прошел. Также право и других — добиться справедливого разбирательства по каждому перенесенному эпизоду мучений.
Про пытки «тазом с экскрементами», про обливание мочой, про насилие различными инородными предметами, про связывание скотчем, надевание «шлема» на голову, про кормление фекалиями рассказали еще несколько осужденных. Все они из разных отрядов, в том числе отряда со строгими условиями, где содержатся нарушители. Их рассказы совпадают во многих деталях. Во время повествования осужденные плакали, тряслись – было видно, что они боятся, воспоминания о пытках вызывают у них боль. Никто из них не был похож на фантазера. Осужденные называли одни и те же фамилии сотрудников ИК и «активистов», которые применяли по отношению к ним насилие.
Нам очень важно составить психологический портрет «активистов» – осужденных, которые мучают других по заданию администрации. И вот мы с ними общаемся.
Активист 1 (его называют главным «прессовщиком»). Огромный накачанный парень, оказавшийся за решеткой по 132-й статье (насильственные действия сексуального характера). Семьи нет, дома никто не ждет. Срок до 2033 года. Из разговора с ним понятно, что ему терять нечего.
Активист 2. Спортивный молодой человек. Срок у него до 2031 года. Тоже ни семьи, ни дома.
Спрашиваю, как относится к пыткам.
– Это что – провокация?! – взвивается он. Видно, что обескуражен.
– Нет, просто ваше имя называют другие осужденные как человека, который их мучил.
– Это провокация! Я сам подвергался насилию в местах принудительного содержания.
– Мы просто пытаемся понять, что в вашей колонии происходит.
– Хорошая колония. Я вот тут… пить бросил!
Чтобы опросить всех осужденных колонии, нам потребовалось бы несколько недель. Некоторые рассказывали об ужасах «Черного дятла», оказавшись уже в других учреждениях.
– Одному из осужденных здесь сломали колено, – рассказывает Андрей Бабушкин. – Была проверка. Следствие отказалось возбуждать уголовное дело. Якобы он сам напал на сотрудника. Но есть заключение судмедэкспертизы, которое это, мягко говоря, ставит под сомнение. Удар, согласно документу, был нанесен сзади. Этого осужденного вывезли из колонии «Черный дятел». Когда в СИЗО ему сказали, что вернут обратно, он «вскрылся».
Мы опросили еще несколько человек. Итак, у всех «активистов», или, как еще их тут называют, «красных», огромные сроки за убийства, изнасилования. За решеткой они сами подвергались насилию. У них потеряны социальные связи, нет жилья на воле. Они с трудом представляют, что будут делать после освобождения. Да и сама свобода им кажется чем-то призрачным, далекой мечтой, которой вряд ли суждено сбыться.
Бывший осужденный Петр Чемия рассказал историю одного «активиста». Когда приехал в колонию арестант, осужденный за изнасилование, «активист» предложил ему помощь: «засухариться» (то есть скрыть статью) в обмен за полмиллиона рублей. Типа: «Дай денег, и никто ничего не узнает».
– Информация дошла до руководства колонии, – говорит Петр. – «Активисту» пригрозили статьей за вымогательство. И он в благодарность за то, что начальник скроет его преступление, стал выполнять самую грязную работу.
Получается, что у этих «активистов» был выбор: или самим страдать, или подвергать страданию других. А может быть, сами они и вовсе не думали о каком-то выборе.
Мне вспоминается ставший известным на весь мир психотерапевт Виктор Франкл, который лишился семьи и сам едва выжил в нацистских концлагерях во время второй мировой войны. Франкл прошел через такое, что мы не можем себе представить в самых страшных кошмарах. Но тогда, как он рассказывал, к нему пришло озарение: в любых обстоятельствах, насколько бы ужасны они ни были, у человека остается способность внутренне реагировать на происходящее так, как он сам решил. «У человека можно отнять все, кроме одного: выбирать собственное отношение к любым обстоятельствам». Это его слова. И они про то, что человек нечто большее, чем продукт своей среды.
Там, в концлагерях, Виктор Франкл по собственному решению взял на себя ответственность за самого себя. Тогда он выбрал надежду, выбрал сострадание к таким же, как он, пленникам, и даже к своим тюремщикам. Он выбрал позитивный настрой в концлагере.
Вот и среди обитателей «Черного дятла» есть такие, как Франкл, как среди осужденных, так и сотрудников.
«Если бы не этот офицер (называют его должность), многие бы сошли с ума. А он добрый и человечный, поддерживает, как может», – так осужденные говорили не об одном сотруднике. Вообще тех, кто не бьет и не мучает, гораздо больше. Но и они заложники ситуации. Работу в поселке найти сложно, им приходится приспосабливаться к тем условиям, что есть.
Насколько приспособился к этим условиям начальник колонии Бибик? Его в своих показаниях наши собеседники упоминали не раз и не два. Причем упоминали в таком контексте, что мы попросили ФСИН провести психологическую экспертизу Бибику, которая должна выявить: есть ли у него садистские наклонности или нет.
Много лет назад, еще во времена, когда во ФСИН работали другие люди, я передала информацию об одном начальнике колонии, который лично издевался над осужденными. Выехавшая из Москвы проверка все подтвердила. И у него выявили серьезные отклонения в психике. В УФСИН по Кировской области нам рассказали, что Бибик каждый год проходит медкомиссию. Впрочем, в этом управлении и саму колонию под руководством Бибика продолжают считать образцово-показательной даже после сообщений осужденных о возможно имевших место массовых пытках.
От пыток физических переходим к психологическим.
Здание отряда строгих условий меня потрясло своим видом: оно разукрашено сценами из известных мультфильмов. Вот веселый Пятачок, вот сцены из «Ну, погоди!» И надписи: «Направо пойдешь, в сказку попадешь». Это кажется изощренным издевательством после того, как услышал, что именно тут чаще всего бьют.
– Нас заставляли смотреть мультики, давали раскраски, – говорит один из освободившихся из «Черного дятла». – Обращались с нами как с детьми. На самом деле это издевательство, унижение человеческого достоинства.
Психологи потом мне разъяснили, что если со взрослым человеком обращаться как с ребенком, его можно довести до сумасшествия. Но еще более страшно, что он может вообще перестать отдавать отчет своим действиям. И что будет с таким, когда он освободится? Именно так формируется маньяческое поведение.
Когда двери КПП колонии за нами захлопнулись, мы все выдохнули. Как будто вышли в другой мир.
– А как же тысяча осужденных? Как же сотни сотрудников? – вопрошала я.
Все, что мы могли сделать, сделали. Передали информацию во ФСИН – сразу же началась проверка. Приведет ли это к чему-то? Надеемся.
Расследовать дела о пытках сложно, потому что обычно они покрываются на разных уровнях. Кому нужно, чтобы конкретного осужденного «сломали», чтобы он пожалел, что пошел наперекор следствию, или чтобы в кратчайшие сроки он дал нужные свидетельские показания? Ответ очевиден. Именно потому начальники «пыточных» колоний чувствуют свою неуязвимость. Но рано или поздно «иммунитет» заканчивается.
– Я знал начальника одной колонии, который пытал людей, и никто его не мог за это привлечь, несмотря на многочисленные свидетельства, – рассказывает Бабушкин. – А потом один его покровитель отвернулся, второй на пенсию ушел, третий сам в тюрьму попал. И дела о пытках наконец стали расследовать. Он был осужден, получил 18 лет.
– В Нижнем Новгороде в ИК-14 было в пять раз страшнее, чем в саратовской ОТБ-1 (видеокадры из которой облетели в этом году Интернет), – рассказывает Игорь Каляпин. – Начальник ИК Василий Волошин никого и ничего не боялся. Когда приезжали из центрального аппарата ФСИН, мог прямо послать проверяющих генералов. Творилось в колонии страшное. Только забитых до смерти (доказанных) – шестеро, а сколько избитых, изнасилованных, замученных...
В колонию привозили для того, чтобы человек дал нужные показания. И он максимум через две недели признавался во всем, в чем было бы нужно, и оговорить мог любого. Потому и не трогали начальника колонии. Никаких уголовных дел по пыткам не расследовали.
А потом что-то случилось с покровителями, и на оставшегося без их поддержки садиста стали заводить уголовные дела. Волошин подался в бега. Листовки с его портретом и обещаниями вознаграждения в 300 тысяч рублей за информацию о нем развешивали по городу. Прячется на Украине, выставляет себя борцом с «путинским режимом»...
Вообще большинство тех, кто сидит в этой колонии, совершили не одно тяжкое преступление. Но значит ли это, что их должны за решеткой пытать? Ни раскаяния, ни исправления пытками добиться невозможно. Озлобить, превратить в монстра – можно. Представим на мгновение: из гипотетической пыточной колонии освобождаются десятки осужденных, которые за решеткой окончательно «оформились» в маньяков. Можно ли после этого спать спокойно нам с вами?..
Именно потому – инициатива СПЧ, которую Совет Федерации уже оформил в законопроект: ввести отдельную статью о пытках. Совфед предлагает наказание до 10 лет лишения свободы. На мой взгляд, этого мало. Наказание за пытки должно быть максимальным, вплоть до пожизненного. Ведь те, кто это делает, совершают преступление не против конкретного человека или группы людей, а против государственного строя. Подвергшиеся пыткам люди теряют веру в государство (сотрудник в форме для них – представитель власти) и общество (оно же вроде как все это допустило). Пытки – это преступления и против человечности, и против человечества, и, несомненно, против самой человеческой природы.
После поездки трех членов СПЧ в кировскую колонию №6, в народе известную как «Черный дятел», случилось то, о чем втайне молили многие осужденные. ФСИН России по материалам, собранным Советом при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, начал масштабную проверку. А региональный СК заявил о расследовании сообщений о пытках. Это еще не победа, но это однозначно прорыв.
Ева Меркачева
