1.Пять минут назад объявили перерыв. На сцене — ни души, и декорации-то особой нет, а вид с последнего ряда партера открывается фантастический. Такой, какой можно наблюдать только в иллюминатор самолета, когда едва показалась земля: ночь, снег, кривые дороги, покатые крыши… Словом, темная, заснеженная, пугающая страна. Такой эффект дает гигантское зеркало, повешенное по заднику сцены, и в данный момент в нем отражается только театральный снег, рассыпанный по черной сцене, — а кажется, вся Россия. Зеркально-декорационный минимализм, предложенный Адомасом Яцковисом, как раз и обеспечивает масштаб, от которого становится жутковато. А когда придут актеры, а зеркало начнет еще и поворачиваться, то сей оптический прибор немало удивит. В нем отразится такое…
В Вахтанговском театре покажут «Евгения Онегина» (5 фото)
И вдруг, где только что была тишина, закипела жизнь — странная, удивительная, с необъяснимой энергией. На авансцене — с десяток юных барышень в длинных платьях цвета неба и разбавленного какао. Справа у колонны, больше похожей на высокую печь, молодой человек демонического вида, а рядом девушка с домброй вяло пощипывает струны, ходит с тросточкой строгая Людмила Максакова. А зеркало стало стеной танцкласса, где барышня в балетной юбке а-ля Жизель, под присмотром мужчины в трико, кидает батман: «И раз, и два…»
— Давайте начнем с Онегина, — громко произносит Римас Туминас (он у светового пульта в центре зала).
— Какого именно, Римас Владимирович? — интересуется кто-то.
Хороший вопрос, думаю я, — их несколько?..
2.Выходит Онегин — Сергей Маковецкий: черное пальто с поднятым воротником, очки круглые почти без оправы, вид печальный.
— Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей…
Да-да, именно так и начинается «Онегин» 13-го года XXI века. Две особые цифры — чертова дюжина и очко — сошлись в Вахтанговском, и одно это не может не обещать чего-то особенного. А если знать спектакли и режиссерский почерк Римаса Туминаса, этого последнего романтика нашего театра, то в необычности и нескучности его сочинения по Пушкину сомневаться не приходится.
«Мой дядя самых честных правил,/Когда не в шутку занемог…» — этого не ждите, не будет. Первая глава романа, та, где «ребенок был резов, но мил» или где «Онегин едет на бульвар и там гуляет на просторе», где балерина «ножкой ножку бьет», опущена. Все остальное сохранено и, к счастью, не дописано/переписано современным драматургом.
Онегиных у Туминаса действительно два — молодой и поживший (Виктор Добронравов — Сергей Маковецкий). Два Ленских — юный, убиенный, и зрелый, философствующий (Василий Симонов — Олег Макаров). Зато Татьяна с Ольгой — только молодые (Ольга Лерман и Мария Волкова), что очень благородно по отношению к женщинам вообще: никто не хочет смотреться в собственную старость. Хоть и театральную. Наряду с классическими персонажами пушкинского романа (няня, ключница, Гремин, Ларины-старшие, княжна Алина и др.) здесь появились танцмейстер (Александр Солдаткин) и танцмейстерша с тросточкой (Максакова), судьба, странница с домброй и даже зайчик, неосторожно перебежавший кибитке зимнюю дорогу. Владимир Вдовиченков — гусар в отставке, он же комментатор и рассказчик.
Онегин: — Чего хочу? С какою целью
Открою душу вам свою?
Какому злобному веселью...
Я утром…
Замолкает и говорит с досадой: «Что-то я запутался». Огорчен. Спускается в зал.
— Твой Онегин в очках? Ученым мужем стал?
— Он плохо видит, потому как из рук лорнет не выпускал. Я вот думаю, Мариша, может, и не нужны очки.
— По мне, Сергей, ты что в очках, что без очков, в пальто или без — любым будешь интересен.
— А не получается пока. Пока — головастик (в смысле всё в голове. — М.Р.), а тут надо сыграть эмоцию.
— «Онегин», как и «Борис Годунов», — вещь с секретом, за нее страшно браться.
— Не то слово. Чем больше думаешь, тем глупее становишься. Эти стихи… что-то фантастическое…
И тут же режиссеру: «Римас Владимирович, я завтра попробую без очков?» А тот лишь бросает на ходу:
— Играйте. Страшно, тяжело, но эмоционально.
Казалось бы, какие-то очки… Ну что в них? Но здесь деталей и пустяков нет и быть не может, все главное. Ищут костюмы до последней пуговицы, парики, подшипники до миллиметров... За кулисами 11 девичьих кос разложила заведующая гримерным цехом Ольга Калявина. Два реквизитора заряжают множество предметов. Помощник режиссера Наташа Меньшикова следит за тем, что происходит за кулисами. А здесь — 29 артистов, 8 монтировщиков, 4 костюмера — в общем, человек под 50 будет.
И ищут, до исступления ищут интонацию сегодняшнего дня в строчках, писанных Пушкиным почти 200 лет назад. Возможно ли это? Или невыполнимая задача?
3.Римас Туминас репетирует серьезно, но все-таки трогательно и местами смешно. Будто все время находится на низком старте — и каждый раз срывается, почти бежит к сцене. А там рукой рубит воздух — значит, сердится. Если показывает артистам, как играть, — все покатываются со смеху. Говорит мало, объясняет в основном междометиями: для чувств у него — жесткий набор гласных/согласных: эх, ну, ры-ы, а-а-а...
— Вот он увидел Москву: «Москва-а-а-а!!!!!!!!!!!» — испугался, страшно!!!!!!!!
Уже он рядом с княжной Алиной — Галиной Коноваловой (она как талисман, во все спектакли берет эту потрясающую актрису, много лет просидевшую без работы. — М.Р.) и разминает такую простенькую фразу: «Мы тебе покажем». Направо всем корпусом повернулся — нежная бабушка, налево — монстр, вампир-рецидивист: «Всем покажем!!!» Но вообще-то он добрый, нежная душа под строгой маской.
Туминас мучим Пушкиным. Но гений легкости и воздушности, если посмотреть его черновики, сам мучился и бился над словом, фразой, чтобы и объем, и легкость в ней была. Сусанна Серова — педагог ГИТИСа, много лет тесно работавшая с Петром Фоменко, — приглашена на постановку педагогом-репетитором по сценической речи. О Пушкине может лекции читать.
— Он не просто гений, он провидец. В воспоминаниях Натальи Гончаровой, его жены, есть такое: «Однажды поздним вечером Пушкин стоял перед зеркалом. «Боже мой, какая ужасная будет смерть у императора! Его должны убить, но сколько крови, и почему-то ноги в крови». В зеркале он увидел убийство и смерть Александра II».
— Сусанна Павловна, чем актуален сегодня «Евгений Онегин»?
— Две вещи: девушки, девушки, девушки... Первая: вечная российская проблема — баб больше, чем мужиков. На Кавказе рождаются больше мужчины, воины, а Россия — это широта, неограниченные просторы, и она больше располагает к образу женского существования. Много девушек, все хотят замуж, поэтому такое вечное искание, показы себя — на ярмарках, в клубах… Вторая вечная наша проблема — неудовлетворенность жизнью: хотели одного, а получили другое. Россия — место нереализованных возможностей. Ничего не доводится до конца, и все ищут оправдания.
— А у других народов не так? Например, у литовцев?
— У европейцев другая ментальность. А литовцы — они жестче, всю жизнь были зажаты между Россией и Польшей, но не сдавались никому. Поэтому язычество у них дольше всех удержалось. А имена-то какие — Фаустас, Адомас…
Кстати, о язычничестве. Сон Татьяны, например, — разве он не оттуда? Вот Татьяна прилегла на узкую железную кроватку, глаза прикрыла… А из кулисы вышла Юлия Борисова — и, как в сказке: «Упала в снег; медведь проворно/Ее хватает и несет; Она бесчувственно-покорна,/Не шевельнется, не дохнет;/Он мчит ее лесной дорогой…»
Комментарий Сусанны Серовой:
— Сон Татьяны — еще одно окно в нереальное пространство. А медведь — тот самый сгусток животной энергии, который нельзя даже представить в таком воздушном, далеком от реальной жизни существе, как Татьяна.
Ольга Лерман, молодая актриса, так удачно выступившая в прошлом сезоне в роли Анны Карениной, теперь Татьяна — русская душою. Вот она сидит на табуреточке, прижав к груди, но не плюшевого мишку, а банку домашнего варенья с бумажкой вместо крышки. К ней подсаживается седой господин — Гремин (Юрий Шлыков), и она деревянной ложкой кормит его, точно ребенка домашней заготовкой. Ни слова, ни полуслова, ни вздоха. Только отстраненный взгляд красивого, но холодного лица в зал. Только образы, в которые Туминас пеленает своего «Онегина».
4.Все, что я вижу, напоминает балет. При том, что текст звучит. А сцены тонут в музыке, а не в словах. Музыка, как рассказала мне Татьяна Агаева, один из лучших музыкальных руководителей московских театров, держится на двух произведениях — «Старинной французской песенки» Чайковского из его «Детского альбома» и квартете Шостаковича. Композитор Фаустас Латенас (в этот день его нет в театре, еще не приехал из Вильнюса) написал множество вариаций, некоторые из них звучат живьем со сцены. Мария Волкова в роли Ольги выучилась играть на аккордеоне, а Катя Крамзина, та самая странница с домброй, освоила инструмент еще в музыкальной школе. Теперь ее домбра дает тихую, но очень важную краску.
Да что там классика — из всего Туминас извлекает звук. Из домбры, упавшего стула, бильярдного шара, пущенного по деревянной перекладине, и его тупого удара об пол. Пока гусар Вдовиченков, распластавшись на низком деревянном столе, целится кием в воображаемый шар, безымянная балерина пускает один шар реальный за другим. Какая-то необъяснимая тревога, странная энергия наполняет все пространство сцены. А тут еще — именины Тани, ссора Ленского с Онегиным, дуэль, которая известно чем кончится. Мороз по коже...
Пушкинского «Онегина» из кулис заметает снегом. Семь пустых качелей на цепях одиноко вращаются вкруг себя. Танцмейстерша, она же нянька, она же, кажется, судьба, выносит старому Онегину пистолеты в открытом футляре, но в сердце поэта Ленского выстрелит Онегин молодой.
А в кулисах, среди актерской толчеи, затаился медведь. Этот мохнатый символ России, политической партии, а в Вахтанговском — образчик искусства таксидермии, еще, дайте срок, покажет себя. И самым неожиданным образом.
материал: Марина Райкина
