А теперь вернусь на несколько страниц назад, где письмо мамы к Галине Николаевой: «Между прочим, Вами неоднократно интересовался Станислав Адольфович, просил меня, если я о Вас услышу, сказать ему...»
Ну, конечно, это Радзинский, Станислав Адольфович, отец Эдварда! Я знала его гораздо раньше и лучше, чем Эдика.
Невысокий, кругленький, удивительно домашний, доброжелательный, вежливый, улыбчивый. Сказать, что они с Эдиком похожи, значит, не сказать ничего. Только один седой, другой рыжый.
Человек высокообразованный, Станислав Адольфович знал три языка, переводил с французского. Он писал инсценировки по произведениям писателей. Пьесы – для театральных спектаклей, сценарии – для художественных кинофильмов. Среди выбранных им авторов – Николаева; в то время ее романы «Жатва» и «Битва в пути» были едва ли не бестселлером.
Знаю, когда они начинали совместную работу, возник вопрос о машинистке.
- Вообще-то у меня есть одна женщина,– неуверенно сказал Радзинский.
- И у меня есть, – перебила его Галина. – Обсуждению не подлежит. Печатать будет Нина Леопольдовна. У нее легкая рука.
А когда выяснилось, что мы с Радзинским соседи, вопрос был снят:
- Это судьба.
И вновь я на курьерских обязанностях. Теперь уже по двум адресам – к Николаевой и к Радзинскому.
Помню очень маленькую комнатку, заставленную книжными стеллажами во всю стену, перед ними диван с высокой спинкой.
- Как же он достает книги с нижней полки? – спрашивала я маму.
- Там те, которые он читает редко.
- Так выбросил бы...
Жил Станислав Адольфович с женой Софьей Юлиановной, маленькой карманной женщиной, и с Алей. «Дочь моей жены», – говорил он. Аля – инвалид, ходила на костылях, работала в нотариальной конторе на улице Чехова.
Почерк Радзинского – полная противоположность почерку Николаевой. У него – огромные буквы, на странице всего несколько строк, сползающих вниз вправо. У нее почерк мелкий, слова недописаны, разобрать трудно. Он медлительный, она быстрая, резкая. Разница в характере и в почерке не мешала им прекрасно работать.
Станислав Адольфович писал пьесы, театры ставили по ним спектакли. А мы с мамой эти спектакли смотрели. Практически все. Просить Софью Юлиановну не требовалось. Знала: два билета – Мушкиным. После ее смерти мама с Эдиком общались уже без посредников, напрямую. Отказа в билетах не было никогда.
В театрах наши места не на галерке, а в центре, где обычно сидит бомонд – чиновники и критики, где все друг друга знают. Мы привыкли ловить на себе удивленные взгляды соседей справа и слева.
Как мама и «требовала», мы получили приглашение смотреть «Битву». В двух театрах – имени Моссовета и во МХАТе. Не зря Николаеву разыскивал Радзинский! Кстати, в Художественном театре Рыжика играла Зина Баталова, бывшая мамина одноклассница. После спектакля мы прошли к ней за кулисы.
Потом премьера фильма, в кинотеатре «Россия». Сохранился пригласительный билет, на 27 октября 1961 года, в 8 вечера. А на следующий день, 28 октября, мы были в ЦДЛ, где состоялась встреча с творческим коллективом фильма. Режиссер В. Басов, артисты М. Ульянов, Н. Фатеева…
Мало кто знает, с каким трудом фильм этот пробивал себе дорогу. Сначала все шло гладко. Сергей Юткевич, кинорежиссер, торопил: работа в усиленном режиме, потому что сдать фильм надо было обязательно к съезду партии. Нашли общий язык и с постановщиком фильма. Но он неожиданно умер. Тогда-то и появился Владимир Басов. Галина жила в Барвихе, съемки проходили, кажется, в Харькове. Начались конфликты: Басов улучшал режиссерский сценарий, но корежил сценарий литературный. К счастью, все кончилось благополучно.
Станислав Адольфович успел отпраздновать восьмидесятилетие, порадоваться успехам сына. Эдика я узнала позже. Жил отдельно, женился на Татьяне Дорониной, развелся. Отношения остались прекрасными, а у Софьи Юлиановны отношения с бывшей невесткой – просто великолепными.
Первая пьеса Эдварда, в театре юного зрителя, провалилась. Автору восемнадцать лет. Мечты о море, о путешествиях. Так же и герой пьесы, мечтатель, романтик, этакий Дон Кихот, приезжает в Индию, создает свой театр. Однако театр прогорает. Артисты, привыкшие играть для маленьких зрителей зайчиков да лисичек, взялись за работу с радостью. Спектакль получился хороший, но скоро исчез из репертуара: детям было скучно. Что ж, решил Радзинский, если меня не выносят дети, пусть терпят взрослые.
И стал писать пьесы для взрослых. Одна другой лучше. Сначала о любви. Потом исторические. Объяснял: о любви – потому что это касается всех, об истории – потому что надо учить людей извлекать из нее уроки. Все женские роли бенефисные. Татьяна Доронина, Ольга Яковлева, Наталья Гундарева… Уверял, что мужская психология не очень интересна: тут, мол, все ясно. Иное дело женщина: хаос, безмерность. В одном из интервью Радзинский говорил, что истинная женщина всегда немного… ведьма. Смеясь, рассказывал о визитах своей знакомой: «Звонит по телефону, обещает скоро прийти. И действительно, появляется немедленно, хотя живет на другом конце города. Не иначе, как на помеле прилетает».
Некоторые спектакли Эдика Радзинского помню плохо. А вот «Я стою у ресторана...» смотрела два раза. Даже программка сохранилась. Интриговал подзаголовок: «Замуж поздно, сдохнуть рано».
Действующие лица – она и он, Гундарева и Шакуров. Ночь, огромная комната, вольтеровское кресло... Она болтает по телефону. Отношения выясняют... Она играла актрису никому не нужную, которую выгнали из театра. Он пил, она его вытаскивала. Он начал писать пьесы и отдал другой актрисе. Она хочет женского счастья, но боится любви. Он требует от нее чистоты, но все делает, чтобы эта чистота исчезла...
Очередное любовное переплетение... 1978 год – я тогда уже работала в «Неделе», вела семейную тему. Решила: возьму интервью у Натальи Гундаревой! Пусть расскажет о секретах семейного счастья.
- И Велембовскую пригласи, – посоветовала мама.
Я хорошо знала Ирину Александровну. В 1973 году в журнале
«Знамя» печаталась ее повесть «Сладкая женщина», потом был фильм с Гундаревой в главной роли. Конечно, пригласила. Думала, они будут спорить. Нет, говорили в унисон.
Наталья Гундарева:
- Должен ли мужчина быть сильным? Не знаю. Многое могу простить, кроме предательства. Трудно смириться с разочарованием. Если отношение к человеку хорошее и вдруг понимаешь, что он – другой, это кошмар, крах. Я всю жизни хотела, чтобы рядом было что-то исключительное. Мне от этого комфортно. Это и меня меняет.
Любить трудно. Но еще труднее быть любимой. Надо постоянно поддерживать в муже интерес к себе, чтобы он открывал в жене новые грани, новые качества. Всплески, что ли, какие-то должны быть. Если, извините, все девять месяцев беременности после каждой еды вам нехорошо, и муж это видит, согласитесь: ничего приятного!
Мы думаем: ерунда, что дома одета неряшливо – напрасно так думаем. Мы привыкаем к этому состоянию – напрасно привыкаем.
Такая привычка часто подводит. Ах, как это нужно, чтобы муж вдруг увидел вас молодой, подтянутой, улыбающейся!
Не умеем мы разговаривать друг с другом. Обиделась – зачем таиться? Сказать надо, «вскрыть нарыв», и сразу станет легче. Нет, сидим в собственной скорлупе, как моллюск в раковине, сидим, накапливая неизбывную злобу. Не таите обиду: взрывоопасно! А главное, сами потом и не понимаем, «в котором часу, на каком трижды проклятом месте мы ошиблись с тобой и поправить уже не смогли». Это из Константина Симонова. Поссорились – выясняйте отношения!
Ирина Велембовская:
- И жаловаться не надо: сама ведь выбрала спутника. Выбрала, а потому нечего «накручивать» себя: «Ах, он плохой, другого надо искать!» Так всю жизнь можно искать. И не найти. Уважения заслуживают женщины мужественные, которые понимают: это и моя ошибка. Исправлять ее надо вдвоем.
Иная не спешит с рождением ребенка: «Пока молоды, поживем для себя. Да и вообще – зачем?» Что ж, есть женщины, которых природа словно предназначила для общественного труда. А у других вся жизнь в детях; вне семьи, без мужа и ребятишек они себя вообще не мыслят.
Шесть сестер было нас у отца с матерью. Старшая врач. Едва родился у нее ребенок, оставила работу, хотя была человеком очень образованным, с широким кругом интересов. А с внуками совсем голову потеряла. Бывает, собирается в театр, а у внука температура поднялась. Ничего страшного, да и есть, кому с ним посидеть. Но уговоры не помогают: «Как же я уйду, если малыш болен?» И остается дома. Словом, семья на первом плане. А у другой сестры детей не было. Всю жизнь много работала, дом особенно и не притягивал. В 55 лет ушла на пенсию. Не скучает, по-прежнему живет интересной жизнью.
…К сожалению, книг с автографами Эдварда Радзинского у мамы не было: шквал его прозы начался после ее смерти. А мне автограф оставил, на книге «Властители дум»: