Население зоопарков — особая категория животных. Они — городские жители в нескольких поколениях. Из дикой природы вышли разве что их бабушки и дедушки. Некоторые из них кочуют между зоопарками разных стран, другие всю жизнь обитают на ограниченной территории вольера, развлекаясь тем, что «добывают» пищу из специальных кормушек-головоломок под прицельными взглядами посетителей, норовящих в обход развешенных повсюду предупреждений «Животных не кормить!» угостить «заключенных» булкой или бутербродом. Основные враги этого зверья — бактерии и вирусы. И все-таки по сравнению со своими собратьями из естественной среды они — настоящие долгожители. Вот только, утверждают знающие люди, в дикой природе у их родственников совсем другой взгляд — свободный.
За здоровый блеск в глазах жителей Московского зоопарка отвечает команда ветеринарного отдела под началом главного врача Михаила Альшинецкого. Докторам приходится контролировать почти шесть тысяч хвостатых, рогатых, крылатых пациентов. Большей частью неблагодарных и всегда непредсказуемых.
Больные ни Михаила Валерьевича, ни его коллег не жалуют. Едва завидев приближающийся зеленый халат, начинают бесноваться: плеваться, скакать, бить копытом. Вовсе не о таком приеме, признается доктор, он мечтал, когда выбирал профессию ветеринара.
— Всю жизнь занимался животными, — рассказывает он. — А поступать решил на биофак МГУ. Но не прошел. В то время как раз вышла книга Джеймса Хэрриота о жизни сельского ветеринара. Была она так здорово написана, что и мне захотелось пережить все это.
Студентом Московской ветеринарной академии Михаил пришел на практику в Московский зоопарк. После окончания вуза остался в ветеринарном отделе. А четыре года назад возглавил его.
Под началом Альшинецкого пять специалистов, каждый из которых отвечает за определенную секцию: отдел млекопитающих, детский зоопарк и конюшню, отдел приматов, научный отдел, где содержатся грызуны, и отдел орнитологии. Главный врач занимается крупными животными — слонами, антилопами, хищниками.
Свои владения сотрудники ветотдела обходят ежедневно. У захворавших подопечных берут анализы. А чтобы провести операцию, объединяются все специалисты. Бывает, на подмогу докторам зоопарка приезжает команда английских ветеринаров. Они уже лечили зубы медведям, удаляли бивни слону и моржам, обследовали некоторых животных на репродуктивную способность. Для проведения сложных и длительных операций иностранные коллеги привозили с собой медицинское оборудование — например, аппарат для наркоза. Однако в этом году ветотделу удалось приобрести собственный.
Звериная операционная, которую главврач зоопарка продемонстрировал мне, несмотря на чудовищную занятость, оборудована вполне
— Крупных животных оперируем в полевых условиях — прямо на полу вольера или в клетке, — рассказывает Михаил Валерьевич. — Делается это не только
— А как быть с безопасностью сотрудников ветотдела, которые взаимодействуют с больными животными?
— Мы работаем с дикими животными, с инфекционными материалами, с сильнодействующими препаратами. Риск, конечно, выше, чем у ветеринара, лечащего собаку или кошку, но не намного. За те двенадцать лет, что я здесь, ни один мой коллега не пострадал. С большинством пациентов мы работаем только когда они под наркозом. Врач никогда не войдет к не спящему животному.
— А вдруг пациент проснется раньше времени — что тогда?
— Наша основная специальность — анестезиолог. Если анестезия неадекватна, это говорит о низком профессионализме ветеринара. Если нельзя больше проводить наркоз, а животное начинает от него отходить, — просто уходим. Вспоминаю единственный случай в моей практике, когда «больная» проснулась. Беременной самке орангутана делали УЗИ. Возились долго, клетка была небольшая, все столпились. Когда обезьяна пришла в себя, успели уйти. Пострадали только носилки, которые там остались.
— Не вредно всякий раз давать наркоз?
— Хотя он и вызывает глубокие изменения в работе организма в период действия, но при правильном применении не опаснее любого другого фармакологического препарата.
Проводить необходимые манипуляции современным ветеринарам намного проще, чем их предшественникам. В больного выстреливают летающим шприцем — и животное засыпает. А в прошлом их коллегам приходилось идти на всевозможные хитрости, чтобы обездвижить пациента, и даже рисковать. До летающих шприцев сотрудники ветотдела Московского зоопарка использовали инъектор — длинную металлическую палку со специальным пружинным механизмом. В момент укола механизм срабатывал, и лекарство вводилось.
Потом придумали выстреливать снотворным из трубки, куда заряжались специальные шприцы с отверстием не на конце иглы, а сбоку. Оно закрывалось хомутиком, и когда иголка входила в кожу, хомутик сдвигался, выпуская препарат. На заре зоопарковой ветеринарии диких пациентов не усыпляли, а сажали в фиксационные клетки с движущимися стенками. Больные пугались, в прямом смысле слова зверели, и вполне могли покалечить доктора…
— Ветеринаров в России учат специфике общения с дикими пациентами?
— Вам честно ответить?.. — вопросительно посмотрел на меня Михаил Валерьевич. — Три высших учебных заведения в Москве учат не ветеринарии, а в лучшем случае зоологии, биологии и высшей математике. Молодой человек, который хочет стать профессионалом, учится всему сам. С третьего курса студенты начинают ходить в клиники, практикуются там. В Москве 120 клиник. Но профессиональному европейскому уровню соответствуют всего
Ветеринарная деятельность не лицензируется уже пять лет. А госветнадзор расширяется с каждым годом. Раньше меня проверял раз в полгода один человек из этой структуры, теперь каждые три месяца приходят шестеро. При этом никакого контроля за лечебным процессом не ведется, потому что сами они лечить не умеют. И владельцам животных, которые пострадали от непрофессиональных ветеринаров, некуда жаловаться: нет адвокатов с ветеринарным образованием, нет экспертов. Я сам несколько раз выступал экспертом в спорных ситуациях. Нет закона, который мог бы наказать некомпетентного ветврача.
— Если ситуация с ветеринарным образованием в России такая тяжелая, кто же тогда был для вас учителем в профессии?
— Мои наставники — книги, — собеседник кивает на полки, сплошь уставленные фолиантами с названиями на английском. — Позже появилась возможность выезжать за границу, узнавать
— Есть у вас любимые пациенты?
— Есть те, кто хорошо меня знает. Когда работал врачом в секции приматов, частой пациенткой у меня была орангутан Лича. Жутко вредная особа. До сих пор, как только видит меня, кидается всем, что попадается под руку. Была еще антилопа, которая регулярно наносила себе увечья, застревая везде. К ней я часто ходил. В конце концов она сломала позвоночник…
Не могу сказать, что люблю их. Вот свою собаку — да. А в отношении других животных — переживаю, когда они болеют, умирают…
— Какие болезни чаще всего приводят к гибели зоопарковых животных?
— Животные травмируются довольно часто. И не всегда, к сожалению, им можно помочь. Сломал, например, гривистый волк ногу, поставили ему пластину — и все нормально. Это как с собакой. А вот копытное так не вылечишь: все, что крупнее 200 кг, не может стоять на трех ногах.
Диагностика у нас запаздывает. Я вынужден отправлять анализы в Новосибирск, посылать за рубеж, потому что в Москве нет лабораторий. Время уходит, и иной раз оперировать больное животное уже бессмысленно.
Довольно много копытных пало по причине отравления — посетители перекормили. Только у нас в России люди кидают животным еду, лезут к ним в вольеры. Я был в европейских зоопарках, там такого нет. У котиков барьер перед бассейном — полметра. И никто не ныряет туда, ничего там не плавает. А у нас летом любой ров с водой заполнен пустыми бутылками, мусором, не говоря уже о беляшах и гамбургерах. Даже у белого медведя несколько раз были проблемы с пищеварением, а его довести до такого состояния непросто!
— Местоположение зоопарка влияет на самочувствие обитателей?
— Как правило, при вскрытии старых животных обнаруживается антракоз — отложение сажи в легких. Почти у всех, кто прожил в зоопарке более пяти лет. Думаю, у всех городских жителей то же самое, — огорошивает мой собеседник.
— И все-таки животные в зоопарках живут дольше своих диких собратьев. Почему?
— В природе хищник постарел, перестал охотиться и умер. У слонов, например, с возрастом стираются зубы, и они погибают от голода. А здесь их кормят
Но есть животные, которые в зоопарках чувствуют себя хуже, чем в дикой природе. Например, виды-эндемики, живущие на
— Есть среди подопечных ветотдела хронические больные?
— У нас живет манул, который болеет сахарным диабетом уже три года. Он ежедневно получает инсулин. С ним проблем нет — поймали, укололи. Но если бы, гипотетически, такая ситуация случилась с тигром — его бы не спасли. Никто бы не смог ему два раза в день колоть инсулин и измерять сахар в крови.
Есть тапир с почечной недостаточностью. Доктор, который его лечит, делает ему легкую анестезию, вставляет капельницу и ходит за ним по вольеру.
— И все-таки что больше всего вам нравится в работе?
— Нравится не лечить, а вылечивать. Не надо воспринимать работу ветеринара так, как воспринял ее я, прочитав Хэрриота. Она не очень весела… С дикими животными сложно. Но мы стараемся.
Анастасия Белякова
