Единственный раз, когда мама обняла меня уже взрослую, было в 19 лет. Я тогда на два месяца уехала на свою первую работу за тысячу километров от дома. В детский лагерь вдали от цивилизации в глухом лесу с озером, густыми елями и светлячками. Мобильных тогда не было, а позвонить от руководства лагеря как-то я не догадались.
Так и провели чудесное лето, полное новых впечатлений, молодые необтесанные педагоги — эгоисты, думающие только о себе. А родители не знали, жива ли я, добралась ли. Два месяца... Сейчас я сама мама и представить не могу, что у них в душе творилось. Я бы с ума сошла от тревоги. И родители с ума сходили, раз мама на работе, прилюдно, меня обняла, когда я заявилась наконец. Больше такого не повторялось. У нас в семье с выражениями любви и привязанности строго, не положено это. Глупости, и так по умолчанию понятно, что все друг друга любят, ценят, хоть и бесят и разочаровывают частенько. Обычная такая семейная история. Не в современном стиле, конечно.
И вот, в этом лагере мне впервые пришлось столкнуться с тем, что о детях нужно заботиться: защищать, иногда от них самих. Лагерь маленький, уютный, для детей сотрудников университета. Многие проводили там все смены, а в августе заезжали отдохнуть взрослые. Мне достался самый младший отряд, от шести до восьми лет. Восьмилеток было двое, Саша и Паша. Ангел и демон. Они быстренько сдружились, видимо, про противоположности все же верно. Саша — умный, добрый, поддерживал младших, всегда с удовольствием принимал участие в любых мероприятиях, помогал ставить сценки.
Паша... Меня предупредили сразу — ребенок очень сложный, жалоб на него много было и в прошлом году, и в позапрошлом, но руководство жалеет маму. Отец бросил, тянет одна, а велика ли зарплата рядового сотрудника ВУЗа в девяностые... Терпи, сказали мне. Мама приехала к нему два раза за два месяца. И на его девятилетие не приехала. К вожатым не подходила: видимо, боялась, что начнут жаловаться. Я смотрела в окно. Она привезла Паше пару бутылок с газировкой. Он бросил их на землю с такой силой, что пластик раскололся и сладкая вода фонтаном брызнула в разные стороны... А мама стояла, и не знала, что делать. И я не знала. Чужая семья — потемки.
Ему очень не хватало внимания, и он старался его получить как можно больше. В частности, у него была привычка — как только он на что-то обидится или разозлится, залезать на дерево и сидеть там. Мой партнер по отряду потом часами стоял под деревом и уговаривал его слезть, пока я занималась остальными детьми. Такая персональная нянька. Ему даже нравилось сидеть и болтать с Пашей, а меня это невероятно злило, ведь работала, получается, я одна. Я только один раз постояла полчаса под деревом, пытаясь уговорить слезть, но когда увидела, какой кайф он ловит от этого, тут же ушла. Хочешь сидеть — сиди, нам спокойнее. Дети не будут от тебя страдать.
А они страдали. Обзывательства, драки, запугивания, воровство, — в конце смены мы выгребли у него кучу вещей, принадлежавших другим детям: от игрушки до пары кроссовок. Чем дальше, тем больше он распоясывался, а мы, вожатые, могли только разговаривать, убеждать, ругаться, больше ничего. И в один прекрасный день на прогулке в лесу он просто стал кидать в детей нашего отряда всем, что попадалось под руку: камнями, шишками, сучковатыми палками. И распорол такой палкой ребенку ногу — пришлось зашивать.
Поймать я его смогла только на обеде, когда он швырнул тарелку супом на пол. И сделала то, за что могли посадить — взяла за шею и приперла к стенке на виду у всего лагеря. Я не помню, что я говорила. Наверное, это и называется состоянием аффекта. Только помню мысль в затылке — убери руку, задушишь. Остаток обеда он отсиживался под столом, а вот последняя неделя смены прошла идеально. Он испугался и стал вести себя правильно. Грешным делом, я подумала, что надо было сразу силу применять, видимо, именно жесткого воспитания ему не хватало, он нарушал все возможные границы, а остановить было некому — отца нет, мать мягкая, все остальные не в праве. Но и тогда такое не приветствовалось, а сейчас бы точно посадили. Зато я хотя бы на неделю защитила 24 детей отряда от малолетней угрозы.
Что я чувствую по этому поводу? Ребенка, безусловно, жалко. Ему наверняка требовалась помощь специалиста. Очень жаль маму, которая не справилась. Но когда ты несешь ответственность еще за 24 ребенка, которые не виноваты в том, что жизнь свела их в один коллектив с опасным человеком, для меня в приоритете их здоровье и безопасность. Есть люди, как мой вожатый-партнер, которым нравится работать с одним проблемным ребенком, но такую роскошь можно себе позволить, только если есть второй взрослый, обеспечивающий работу со всеми остальными. В нашем случае он был. А в школах учителя одни работают в классе, где встречаются такие дети. Очень хочется надеяться, что инклюзия в том извращенном и опасном варианте, в котором она представлена в образовательных учреждениях сейчас, уйдет в прошлое.
Надежда Фетисова
Изображение: Freepik
