Современного театрального зрителя уже не привлекают эклектика и эпатаж. Уставшая от спецэффектов публика приходит в театр в поисках искренних эмоций и настоящих историй. Один из ведущих режиссеров страны, художественный руководитель Государственного академического театра имени Моссовета, народный артист РСФСР Павел Хомский считает, что зрителя, особенно молодого, надо воспитывать серьезными постановками. Это «доказывает» сама молодежь, полностью заполняя залы на его спектаклях. Несмотря на то, что в этом году Павлу Осиповичу исполнилось 85, он продолжает активно работать, удивляя и радуя зрителей новыми постановками. Спектакли П. Хомского интересны публике и всегда собирают полные залы. За время своей работы режиссер поставил более 160 спектаклей в театрах нашей страны и за рубежом, стал участником и лауреатом многих театральных фестивалей. В Москве его семья жила рядом с Государственным еврейским театром под руководством Михоэлса, создателем которого был дядя Павла. Когда пришла война, молодой человек уже четко понимал, что хочет быть в театре. В 16 лет Павел стал бойцом Народного ополчения, а в
Театр имени Моссовета он «принял» от Юрия Завадского, который был человеком Серебряного века, дружил с Цветаевой, учился у Станиславского. В 1973 году Завадский пригласил Хомского на работу. В театре в это время служили Фаина Раневская, Любовь Орлова, Вера Марецкая, игрой которых восхищались зрители. В
Он первым в советском театре поставил западный мюзикл «Иисус Христос — суперзвезда». Сейчас рок-опера «перемахнула» через
Он почти никогда не кричит на артистов на репетициях. У хорошего актера нервы... очень близко. Для жизни это бывает не совсем хорошо, а в театре — в самый раз. И сегодня новые артисты, приходя в театр, отмечают, что здесь доброжелательная атмосфера, в которой приятно существовать.
— Павел Осипович, Вы действительно считаете, что театр-дом «изобретен» в нашей стране?
— В мире практически нет театров с постоянными труппами. Рынок наводнен антрепризами. И все же ради зрителя это завоевание культуры стоит в России сохранить. Что, в том числе, я и пытаюсь сделать в своем театре, сохраняя традиции.
— Как Вам кажется, что сегодня хорошо воспринимает зритель?
— Развлечения. С этим надо по возможности бороться. Зрителя надо воспитывать, привлекать серьезными постановками. В нашем театре появились спектакли «Царство отца и сына» Еремина, «Дядя Ваня» в постановке Кончаловского. На последний есть всякие рецензии, в том числе и отрицательные. А спектакль идет с большим успехом.
— Чем театр может увлечь молодого зрителя? — Молодежь всерьез откликается на что-то настоящее. Она всегда остро чувствует фальшь. Чуть-чуть расслабились артисты — и уже в зале шумок, разговоры, падают номерки... У нас идет спектакль «Белая гвардия» по пьесе Булгакова «Дни Турбиных». Там есть камерные, домашние сцены, например, вечеринка в доме Турбиных. На спектакль приходит довольно много молодежи, бывают старшеклассники. Иногда возникают моменты настоящей тишины. И эта тишина — самое дорогое в театре. Хотя, казалось бы, ну, что им эти «Дни Турбиных»? Для них гражданская война — как древняя история.
— Сегодня не так много современных глубоких пьес. Раневских, Марецких уже нет... Как решаете эту проблему?
— Подобных актеров много никогда не было. Но и сейчас у нас немало хороших артистов. В недавней премьере — спектакле «Царство отца и сына» замечательно играют Александр Яцко и Виктор Сухоруков, которого знаю с его институтских времен. Спектакль поставил режиссер Юра Еремин. Но Сухорукова в театр привел я, зная его возможности. И на такую высоту, как в роли царя Федора в спектакле «Царство отца и сына», Сухоруков раньше не поднимался. В кино он играл разнообразные роли, в том числе — бандитов, уродов...
Телевидение эксплуатирует актера. А хороший артист старается всегда сохранять связь с театром. К нам только-только пришла группа талантливой молодежи. Например, подающий надежды актер Стас Бондаренко активно снимается и одновременно играет центральную роль в спектакле «Мораль пани Дульской». Его уже начинают «рвать» в кино и на телевидении. Стасу пока хватает ума не порывать с театром.
— Что для Вас в работе является первоосновой?
— Один из главных вопросов — драматургия. В нашем театре основой является классика. Мы стараемся сохранить высокий уровень литературы. Это важно и с точки зрения того, какой к нам приходит зритель. Спектакль «Иисус Христос — суперзвезда» идет уже 20 лет. Когда много лет назад мы выпускали его, кругом говорили: «Это музыка сегодняшнего поколения. Вот пройдет
В Москве в свое время было интересно впервые посмотреть копию парижского и нью-йоркского мюзикла «Нотр-Дам де Пари». Наш актер Валерий Яременко, бывший одним из исполнителей роли Квазимодо, рассказывал об этой работе. Режиссер, делавший спектакль в нашей стране, говорил актеру: «Повернись направо». «Почему направо?» «Потому что так написано: ты здесь должен повернуться направо и посмотреть в определенную сторону...» Российские постановщики купили право показа вместе с готовой режиссурой.
В театре имени Моссовета — все по-другому. Музыкальный спектакль делаем близким по структуре к драматическому. Тогда это и интересно! В мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда» автор музыки — американский композитор Уэббер. Приходящие к нам в театр зрители-американцы не сразу понимают, что в постановке есть детали, которых нет в оригинале. Например, в финале первого акта звучит дуэт Марии и Иисуса. Номера нет в самой рок-опере — мы его создали. Там, правда, все взято из музыки того же Уэббера. А помните арию Марии, когда она обращается к Пилату с просьбой? Этой арии первоначально тоже нет — мы ее написали. В оригинале призывающий к восстанию Симон Зелот имеет две-три реплики. В нашей постановке у него появилась своя ария, имеющая развитие и характер...
— Нужно ли использовать современные технические средства в спектаклях?
— Может ли быть тот же «Иисус Христос-суперзвезда» без современного света и звука? Но в использовании технических средств нельзя переступать грань. Потому что тогда это уже не живой театр, а демонстрация спецэффектов. Все-таки самое интересное на сцене — живой человек, артист!
— Есть ли схемы адаптации зарубежного рисунка к менталитету нашего российского зрителя?
— Жизнь показала на примере западного мюзикла «Чикаго», что это не совсем получается. Зритель «проголосовал ногами». Привезенный в Россию готовый бродвейский спектакль
— Что нового происходит на сцене театра имени Моссовета? — Вышли спектакли Марины Брусникиной по роману Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион» и Сергея Юрского «Вечер абсурда № 3». Владимир Петров поставит «Отелло». Юрий Еремин скорее всего будет работать над пьесой по роману Льва Толстого «Воскресение». Очевидно, я начну другую работу. Мне хочется продолжить линию музыкального спектакля. У нас ведь идут «Иисус Христос — суперзвезда», «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», детский музыкальный спектакль «Шиворот-навыворот»...
— Знаю, что Вы — очень счастливый человек, у вас много внуков...
— Шесть! Два в Москве и четверо в Америке.
— Предполагаете ли Вы им передать знания в области театра? — Одна из моих дочерей хотела стать актрисой. Я сделал все, чтобы этого не случилось. Чтобы счастливо сложилась жизнь в профессии, нужно обладать выдающимися данными и талантом. Если этого нет, честолюбие впивается в душу, что приводит к драматическим ситуациям.
— Каким качеством должен обладать молодой режиссер, чтобы состояться в профессии?
— Терпением. Самое главное — терпеливо поработать с актером, подсказать, добиться своего и потратить на это собственное время. И, какая бы ни была у режиссера замечательная концепция, если актеры ее не воспримут и не транслируют в зрительный зал, ничего не получится.
— Как, по-вашему, режиссер должен работать с классическим материалом? — Законов нет. С моей точки зрения, надо относиться к материалу с уважением, хотя сейчас это считается необязательным. Талантливый Константин Серебрянников поставил «Лес» в Московском художественном театре. Он собирался ставить его у нас и хотел, чтобы Гурмыжскую играла Рита Терехова. Она не могла в тот момент принять участие в этой работе. Серебрянников перенес идею в Художественный театр и сделал спектакль с Наташей Теняковой. Постановка интересная, но, с моей точки зрения, там перебор режиссерских находок, спецэффектов. Мне довелось ставить пьесу в Йошкар-Оле. Это тоже был, может быть, не очень традиционный «Лес». Но, во всяком случае, я ставил с уважением к автору, который, мне кажется, уважения заслуживает.
— 2010 год проходит в России под знаком
— Разгадки есть понемножку во всех спектаклях. Абсолютных — не бывает. Лучшее, что я видел, — спектакль Немировича-Данченко «Три сестры». Он шел до войны. Я был тогда «юным зрителем». Этот спектакль — высочайшее достижение. Потом сменились актеры, изменился рисунок. И мы все видели много других спектаклей, но уровень был уже другой... Как сейчас помню пронзительную сцену, когда Тузенбах-Хмелев уходил, прощаясь с Ириной... Когда смотришь спектакли такого уровня, можно говорить, что Чехов разгадывается.
— Могут ли роли в спектаклях по пьесам А. Чехова играть молодые артисты?
— Должны играть!
— Сумеют ли они это сделать хорошо, имея всего лишь потенциал и небольшой эмоциональный опыт молодого человека?
— Для того чтобы прийти к искомому результату, надо пробовать.
— А что Вам как режиссеру интересно сегодня?
— Интересно всегда создавать новое, но не теряющее завоеванного, разработанного театром. Недаром вспоминаем «стариков» Художественного театра. Я видел Качалова, Москвина, Хмелева, Добронравова, смотрел гениальные спектакли «Три сестры» Немировича-Данченко, «Горячее сердце» Станиславского. Видел в Малом театре Садовского в «Лесе», Остужева в «Отелло». Если бы таких артистов было больше... Актерская масса «нивелируется». Недостаточно мощных, ярких индивидуальностей.
— Может быть, актеров кино портит?
— Сериалы портят. Это заработок, особенно — для молодых актеров. Немногие из них удерживаются после этого на достойном уровне. Качественные сериалы, например, «Идиот» — редкость.
— Насколько работы приглашенных режиссеров вписываются в концепцию театра имени Моссовета?
— Вопрос непростой. Например, Нина Чусова ставила у нас «Ревизора». Было много споров. Спектакль отличался от других наших постановок изощренной формой, некоторой «разудалостью». Но ведь все равно молодым артистам придется работать с новой режиссурой. Они должны привыкать к этому. Это — завтрашний день театра.
Идет естественная смена поколений. Лишние вещи отпадут. Останется что-то серьезное. Тем более, что новый интересный театр, который основал, например, Сергей Женовач, доказывает это. Это — новая волна режиссуры. Мне очень нравится Московский театр «Мастерская П.Н.Фоменко». Жизнь показала, что без всяких сверхъестественных технических новшеств такой театр зрителю интересен.
— Павел Осипович, Вы участвовали в Великой Отечественной войне. Что Вам дали встречи военных лет? — Для меня все началось рано. Учился тогда в
На одном из привалов старшина заставил нас копать одиночные окопы. До этого мы и так работали по 12 часов. А тут еще и окопы надо рыть! Старшина за нами следил. Тех, кто был ближе к нему, это потом спасло. Я был третьим или четвертым от него и думал: «Как не повезло!» Ведь рыть окоп в полный рост трудно! Те, кто были подальше, могли халтурить. А закончилось это для них трагически.
Вдруг появились три немецких танка. Увидев нашу позицию, они остановились. Старшина нам закричал: «Не стрелять!». Чтобы не обнаружить, какие у нас средства. А было у нас одно противотанковое ружье — и только у старшины. У остальных — винтовки и бутылки. Танки стоят — мы сидим. Война — это грязь, кровь и страх. Танки пошли на наши окопы и начали «утюжить» гусеницами землю над нашими головами. Это самое страшное, что может быть. Ты сидишь, и на тебя земля сыпется. Затем танки отошли. А мы начали кидать бутылки. Один танк подожгли. Думаю, это сделал старшина. У остальных тряслись руки. Выскочили немцы. Мы двоих или троих убили. И они ушли. А те, кто подальше был от старшины и не вырыл окоп в полный рост, погибли. Старшина привел нашу роту в расположение командования. Тех, кому исполнилось 18, забрали в армию.
— Вам хотелось в армию?
— До этого — да. Но после встречи с танками не испытывал желания. Уехал к родным в Томск. Сдал предметы за
Во время учебы на втором курсе мне исполнилось 18. Призвали в армию. Сначала оказался в Томском артиллерийском военном училище, потом — в артиллерийском полку. На построениях время от времени выискивали специалистов: «Водители есть? Три шага вперед. Электрослесари есть? Три шага вперед».
Однажды раздалась команда: «Артисты есть?» Я и мой друг из театрального Агрий Аугшкап сделали три шага вперед. (Его дочь, известная актриса Таня Аугшкап, сейчас работает в театре имени Маяковского). Мы с ним оказались в армейском театре. Играли скетчи, сценки, танцевали, пели частушки. Я часто играл роль Швейка. На концертах солдатам это очень нравилось. Выступали в госпиталях и на фронте. Однажды ехали на трех машинах — нас начали бомбить. Одна из машин подорвалась...
В конце войны театр расформировали. Мы с другом демобилизовались и оказались солдатами артиллерийского полка в учебных лагерях недалеко от Горького. Была осень, уже хотелось оттуда уехать. Командир сказал нам: «К 7 ноября сделаете концерт для солдат и поедете домой»... После концерта ночью 8 ноября мы потребовали свои документы. Нам предложили дождаться получения пайка и гимнастерок. Но мы попросили только документы и уехали. Правильно сделали. Потом узнали, что после начальник спросил: «Где ребята? Благодарность им. И задержать до Нового года. Пускай новогодний праздник нам организуют».
— Ощущения военных лет пригодились в спектаклях? — У меня в московском ТЮЗе через несколько лет появился спектакль «Звезда» по книге Эмиля Казакевича. Здесь все пригодилось. Были детали, которые мог знать только человек, служивший в армии. В «Звезде» есть эпизод, где отправляющихся на задание разведчиков командир заставляет подпрыгивать. Нужно знать, «звякают» ли амуниция и котелок. Если да, то стоп! Разведчик должен быть бесшумен.
— Расскажите, пожалуйста, о Вашем самом любимом спектакле.
— Я работал не в одном театре. И в каждом из них были любимые постановки. В театре имени Моссовета две наиболее удачных — «Братья Карамазовы» и комедия «Цитата» по пьесе Леонида Зорина. В последнем был замечательный актерский ансамбль: Леонид Марков, Ира Муравьева и другие хорошие актеры. Спектакль показывали по телевидению. Если бы не умер Марков, мы бы играли его и сегодня. Зорин удачно «поймал» такую сатирическую ноту, которая интересно звучит и сейчас.
В московском ТЮЗе я поставил популярный музыкальный спектакль «Мой брат играет на кларнете». Там звучали стихи Роберта Рождественского и песни Оскара Фельцмана, играла Лия Ахеджакова. Поскольку спектаклей такого типа не было, он имел большой успех.
Я много работал в Риге. Считаю там наиболее удачными постановками две — «Эмиль и берлинские мальчишки» Кестнера и «Легенду об Уленшпигеле» по роману Шарля де Костера.
— Сложно совмещать творчество и руководство театром?
— Это взаимосвязано. Я привык отвечать за что-то. Сейчас появляются безответственные режиссеры. Они, как мотыльки: здесь присели, там что-то сделали. Опасно, если сегодня мы придем к западному стилю работы. Там за четыре недели готовят спектакль. Мне довелось ставить в Испании, Франции, США. Мы привыкли к другим срокам, к более подробным разработкам, серьезному проникновению в пьесу, достижению актерского ансамбля. Там присутствует эксплуатация мастерства. Обладаешь мастерством — хорошо, нет — извини.
— Можно ли сказать, что российский театр — более глубокий?
— Конечно! Как-то я был в Англии на встрече с актерами. Про одного англичане вдруг сказали: «он играет по-русски». Я заинтересовался, что это значит. Оказывается, «играть по-русски», с их точки зрения, — это нерасчетливо! За рубежом выходит спектакль, и, если он делает сборы, его надо играть каждый день в течение трех месяцев.
А вот как было у нас. Поставили «Братьев Карамазовых». Спектакль получился. Были замечательные актерские работы. Мы поехали на гастроли в Киев. Митю Карамазова играл артист МХТ Женя Киндинов. Он был много занят в репертуаре, и его отпустили с работы только на четыре дня. Администрация поставила спектакль на четыре дня подряд. С точки зрения запада — это чепуха. Каждый день актер обязан играть — месяц, два, три. Когда мы сыграли четыре «Карамазовых» подряд, ко мне пришли артисты и сказали: «Павел Осипович, мы просим никогда больше так не делать». Невозможно Достоевского играть каждый день. Это — отдача. А когда на западе спектакль идет месяцами, это уже вопрос актерской техники. И это уже не та глубина, которую достигают в лучших спектаклях российского театра.
— Должен ли сегодня режиссер делать спектакли в угоду публике?
— В угоду публике делать не надо. Это нехорошо. Нужны спектакли, которые бы до публики доходили. Есть категория режиссеров, которые, самовыражаясь, забывают про зрителя. Появляются спектакли-загадки, спектакли-ребусы. Это оригинально, но зритель ничего не понимает. А театр существует для зрителя. Он должен вести публику за собой. В угоду ей — это опасно.
Зритель развращен телевидением. Он приходит в театр и говорит: «Я пришел. Развлекайте меня». И требует подобных пьес. Но... мы в театре имени Моссовета стараемся их не играть. Сцена существует ради диалога со зрителем. Во время недавно выпущенного спектакля «Царство отца и сына» я слышу тишину и ощущаю, как зрительный зал замирает. Это значит, что-то «попадает». Театр не должен отвечать на вопрос: «Как жить?» Он может только спрашивать: «А так ли вы живете?» Если сцена задает такие вопросы, значит, театр не зря существует!
