Уходящий год стал тяжелым для Пушкинского музея: из-за пандемии он был открыт считаные месяцы, отменились многие выставочные проекты, а конец года омрачился смертью президента ГМИИ Ирины Антоновой, руководившей им более полувека. Директор музея Марина Лошак рассказала Игорю Гребельникову о проекте Антоновского центра, призванного стать меккой для ученых-гуманитариев со всего мира, о выставках, запланированных на три года вперед, и о том, когда откроются первые здания Музейного городка, его грандиозные подземные пространства и новые постройки.
— Музей предложил увековечить память Ирины Антоновой. Что же все-таки планируется?
— Несмотря на серьезный возраст Ирины Александровы, ее уход стал для нас ужасной неожиданностью. Уверена, что если бы не коронавирус, мы бы отметили ее столетие. Но она часто говорила о неизбежном. Я же просила ее даже не думать об этом и искренне считала, что она еще многое успеет. Ирина Александровна не любила высоких льстивых слов, елей вокруг. Она была человеком рациональным и с очень хорошим вкусом. И поэтому все, что мы сейчас делаем или планируем, мы внутренне пытаемся соизмерять с ее отношением к этому. Роль Антоновой в создании образа музея огромна, после Ивана Цветаева — важнейшая. Лучшего памятника им, чем музей с его жизнью, придумать нельзя. Мы сформулировали наши предложения Министерству культуры, правительству и довольно быстро получили обратную связь. На главном здании будет установлена мемориальная доска, рядом с посвященными Цветаеву и Нечаеву-Мальцову. Мы сразу стали думать о Цветаевском кабинете, в котором сидела Ирина Александровна, он всегда был кабинетом директора музея, и у меня на него нет никаких претензий. Я занимаю кабинет, который раньше был приемной, до этого — одним из выставочных залов, потом тут располагался отдел международных связей. Кабинет директора — это небольшая комната, но в ней есть нечто сакральное. Сейчас мы поработаем с архивом, изучим фотографии, проведем внутримузейный конкурс предложений и сделаем так, чтобы там сохранился дух великих директоров Пушкинского музея — Цветаева и Антоновой.
К Ирине Александровне, как и к Цветаеву, будут возвращаться во всех экскурсиях, которые у нас проводятся.
— Очередные «Випперовские чтения» тоже будут посвящены Антоновой?
— Да, они будут приурочены к 40-летию легендарной выставки «Москва — Париж», в организации которой участвовала Ирина Александровна, это была ее инициатива. В прошлом году Антонова побывала в Париже, на конференции к юбилею выставки «Париж — Москва» в Центре Помпиду, и выступила там с докладом. Мы готовим большую научную конференцию, внутри которой пройдут «Випперовские чтения», посвященные Ирине Александровне.
У нас есть еще одна важная идея — создать Международный центр передовых гуманитарных исследований ее имени, это очень важно для истории музея и страны в целом, мы планируем назвать его Антоновским центром. Он будет сделан по модели исследовательского института с ротируемым составом старших и младших членов, иметь международный наблюдательный и научный советы. Мы предложили бы расположить его в усадьбе Лопухиных.
— А кто в этом центре будет заниматься?
— Мы исходим из того, что талантливая молодежь из России и зарубежных стран для работы над своими научными проектами может выбирать не только Принстон, Лондон или Берлин, но и Москву. В качестве модели для нашего центра мы рассматриваем Центр углубленных исследований визуальных искусств при Национальной галерее в Вашингтоне. У нас в стране огромные проблемы с гуманитарными знаниями, мы это знаем и по нашему музею. Там же будет находиться и архив Ирины Александровны, сейчас музей начинает с ним работать. Мы уже обдумываем программы этого центра. Планируем учредить стипендии имени Антоновой для студентов региональных вузов, в дальнейшем они могли бы стать резидентами нашего центра. Думаю, Ирина Александровна была бы рада такому проекту.
— А что в самых ближайших планах ГМИИ, если ограничения на работу в музеях снимут 15 января?
— Карантинные меры, ограничения в работе музея — это, конечно, грустно. Целый год мы прожили в недоумении, и сейчас есть вопросы. Но долго печалиться просто невозможно, и я уже чувствую какой-то берег, есть положительные сигналы. И прежде всего это планы наших коллег и наши собственные, которые мы строим исходя из многочисленных консультаций, в том числе и с врачами, социологами.
Первую выставку мы откроем уже 1 марта — это будет выставка американского художника Билла Виолы. Огромная выставка в Главном здании, ее кураторы — Ольга Шишко и Кира Перов, жена художника и исполнительный директор его студии. Выставка должна была пройти в этом году, и нам с трудом ее удалось перенести. Работы Билла Виолы, с его космическим ощущением жизни, мира, близостью к классическому искусству, на мой взгляд, очень адекватны моменту выхода из пандемического состояния. Выставка уже готова, и у нас есть спонсор — что в наше время немаловажно — это банк ВТБ, он остался нашим генеральным спонсором. Хотя вообще ситуация со спонсорством тяжелая, потому что музей закрыт. Но у нас есть уверенность, что все наладится, как только мы откроемся. После такого перерыва многим захочется в музей, и если мы сможем пускать меньше людей одновременно, то я думаю, возможно, придется изменить график его работы — раньше открываться и позже закрываться. Я знаю, многие в Москве захотят увидеть работы Виолы, и для погружения в его медитационное искусство нужно больше времени.
Летняя выставка тоже будет сенсацией, даже мировым открытием. Мы покажем археологические находки с греческого острова, находящегося недалеко от Санторини, относящиеся к бронзовому веку, древнейшей цивилизации, которую некоторые исследователи считают той самой исчезнувшей Атлантидой. Там выявлен невероятный культурный слой — фрески, керамика, другие памятники искусства, которым 3500 лет. И все это, кроме трех фресок, еще не показывалось в музеях. Мы впервые покажем это в таком объеме, прежде всего — невероятные фрески, огромного размера и потрясающего качества. Нам помогает «Лаборатория Касперского», поскольку именно Евгений Касперский, оказавшись несколько лет назад на этом греческом острове и увидев эти раскопки, был настолько поражен, что стал финансировать эти раскопки и реставрацию.
— Насколько далеко вы можете сейчас планировать выставочную деятельность, учитывая строительство Музейного городка?
— У нас уже заполнен 2023 год. Запланирована большая выставка с Лондонской национальной галереей, посвященная постимпрессионизму. Выставка искусства ГДР, ее планируем с Дрезденской галереей, куратором выступит Данила Булатов, один из авторов выставки послевоенного европейского искусства «Лицом к будущему», показанной у нас в 2017 году.
Также собираемся делать выставку искусства из коллекции Государственного музея нового западного искусства, ГМНЗИ, которую собирал директор этого музея Борис Николаевич Терновец в 1920–1930-е годы. Это очень важная тема, мы никогда так подробно не показывали эту часть коллекции — там ведь не только европейское искусство, но и, скажем, мексиканское. Это будет большое исследование того, как марксизм влиял на историю искусства и как это отразилось в коллекции ГМНЗИ. Тогда закупали очень много вещей, неслучайно эта линия так четко выстраивалась вслед за коллекциями Щукина и Морозова, составившими основу музея. У нас есть и потрясающий архив, связанный с ГМНЗИ, очень интересной страницей нашей истории.
— Вслед за показом коллекции Сергея Щукина, сначала в парижском Fondation Louis Vuitton, а затем в ГМИИ, вы анонсировали выставку коллекции Ивана Морозова — также в Париже и у вас.
В связи с пандемией у нее очень сложная организация. Во Францию мы должны отправить как минимум 11 сопровождающих ее хранителей и реставраторов. Проект поддержан на самом высоком уровне: мы надеемся, что в каталоге будут приветственные слова президентов Путина и Макрона. Это консолидированное желание — дать сигнал, что жизнь продолжается. Куратор — Анна Балдассари, готовившая выставку коллекции Щукина. Сейчас работ будет еще больше, выставка продлится пять месяцев — для французов важно, чтобы она захватила летний период, ведь на нее многие специально поедут в Париж.
У себя выставку Морозова мы откроем в октябре, и это будет совершенно другая версия, чем в Париже. Она также продлится пять месяцев, захватит Декабрьские вечера, и мы очень надеемся, что к тому времени границы приоткроются и к нам смогут приехать зрители из других стран, к тому же с февраля начнет действовать электронная виза, облегчающая въезд в Россию. Коллекцию Морозова представим широко и шумно: разнообразные мероприятия будут не только в нашем музее, но и в других местах, связанных с Морозовыми,— их много в Москве. Хотим включить в эту программу и Морозовский городок в Твери, где находилась их текстильная мануфактура. И рассчитываем на присутствие Морозовых в нашей жизни на протяжении года: у нас есть опыт показа коллекции Щукина, и мы понимаем, как это можно сделать ярко. Они совершенно разные по характеру коллекционеры. Морозов в отличие от Щукина абсолютный интроверт, закрытый на все пуговицы, избегавший ярких проявлений. Концепция выставки будет воплощать концепцию его жизни — построение идеальной коллекции в идеальном музее.
— Он ведь собирал не только западное искусство.
— Именно. У него была мощная коллекция русского искусства. Он и сам был художником, но при этом трезво оценивал уровень своих способностей. Занятия живописью позволяли ему чувствовать искусство особенным образом, и это видно по его коллекции — исключительное стремление к гармонии.
— Поговорим о стройке Музейного городка. Уже в следующем году вы планировали закончить работы с депозитарием, но сроки опять сдвинулись. На какой стадии этот проект сейчас?
Ближайшее, что мы откроем в 2022 году, будет Дом текста. Это огромное пространство — 600 комнат.
— И что в нем расположится?
— Главным героем этого пространства будет текст, текст как образ. Там разместятся научная библиотека, музейный архив, книги художников — все, что связано с книгами. Дело в том, что архив и библиотека очень востребованы, они находятся в Главном здании музея, и сейчас из-за тесноты у нас даже нет возможности откликнуться на все запросы. Дом текста с его 600 комнатами — это такое молекулярное пространство, которое будет постоянно меняться. Мы хотим, чтобы оно было максимально пластичным, как текст, восприятие которого меняется от того, в каком состоянии ты сегодня.
— А что с депозитарием, который задумывался как открытое хранилище и должен был отчасти восполнить экспозиционные пространства, пока реконструируются Главное здание и другие корпуса Музейного городка?
— Его мы должны открыть в начале 2023 года. Депозитарий, выставочный и реставрационный центры — все это новые строения, общей площадью 20 тыс. кв. м, в основном под землей. У депозитария четыре этажа подземных пространств, они будут открытыми, то есть практически как экспозиционные. Там разместятся вещи из разных хранилищ, из Музея личных коллекций, из Главного здания, которое в 2023 году закроется на реконструкцию. К его нынешним 8 тыс. кв. м добавится 6 тыс. кв. м под землей. В 2023 году мы откроем Музей импрессионистов и постимпрессионистов, он будет в усадьбе Голицыных. За его архитектуру отвечает Юрий Аввакумов. Надеюсь, это будет красивое пространство, адекватное нашей коллекции. Мы уже планируем в нем выставки на 2023 год, помимо постоянной экспозиции французского искусства конца XIX — начала ХХ веков. Кстати, так будет в каждом здании: постоянная экспозиция и дополняющие ее временные выставки.
— С появлением Музейного городка выставочные площади увеличатся в разы. Хватит ли у музея экспонатов, чтобы заполнить все эти новые корпуса?
— Сейчас мы показываем лишь 5% наших коллекций. Каждое из зданий будет концентрироваться на своей теме, на определенном периоде искусства. Галерею старых мастеров откроем в 2024 году, это самое сложное по конструкции пространство — 19 тыс. кв. м под землей. Там будет и хранилище для крупных произведений, а огромные коридоры с 6-метровыми потолками соединят его с Главным зданием. Такими же коридорами, подобно артериям, оно соединится и с депозитарием, и с Музеем импрессионистов и постимпрессионистов. В этих коридорах тоже будет выставляться искусство.
— А что будет в Главном здании?
— Там будем показывать коллекции, связанные с древним искусством, эдакий Британский музей,— у нас их очень много, и пока что ничего толком показать мы не можем. Разумеется, там останется коллекция слепков.
— Такого масштаба музейного комплекса, какой планируется у вас, пожалуй что и в мире нет, учитывая еще и временной диапазон представляемого искусства — от древнего до современного, которым теперь тоже занимается ГМИИ. Не слишком ли много всего?
— Это гигантская история. Конечно, не только на мой директорский век. Строительство Музейного городка продлено до 2026 года. Это будет не просто музей, а новая конструкция существования внутри творческого пространства. Огромную роль мы отводим современным художникам, которые должны взаимодействовать с традиционным искусством. Важно все перемешать, чтобы это была живая история.
— Стройка отчасти затянулась и из-за бывшего недобросовестного подрядчика. С подобным сталкиваются многие музеи и постоянно жалуются на то, что чуть ли не каждый гвоздь нужно покупать через тендер. Есть ли возможности усовершенствовать этот закон?
— Рамки, в которых находится подрядчик, работающий на государственные деньги, очень жесткие, что, вероятно, правильно, и так происходит всюду. Поэтому у нас мало возможностей в выборе подрядчика, который готов и хочет в этом участвовать. Нашим подрядчиком был «Балтийский дом», с ним пришлось разорвать контракт, стройка затормозилась на полтора года. Но нам удалось невероятное — мы выиграли все суды и вернули деньги. Помимо государства подрядчика контролирует еще и музей. И более требовательного заказчика, чем мы, не найти. Требовательны и архитекторы. Очень трудно найти подрядчика на такого рода работы. Директору музея было бы легче, если бы заказчиком выступал не музей — ну, делают и делают,— но как ты можешь доверить ремонт в своей квартире людям, которых ты не контролируешь? Это огромная работа, на нее уходит до 80% времени, но у меня нет ни малейшего сожаления, что мы сами этим занимаемся, это очень вдохновляющий путь.
— Большие планы у вас и в регионах. Они связаны с современным искусством, с которым, судя по двухчасовой встрече с представителями сообщества, состоявшейся летом в стенах музея, тоже все непросто.
— Да, планы большие. В определенном отношении пандемийный год стал для нас большим благом: мы успели понять реальность процессов, происходящих в регионах, о них трудно было сложить адекватную картину, постоянно находясь в Москве, питаясь какими-то иллюзиями. Дело в том, что за время, прошедшее с открытия ГЦСИ (Государственный центр современного искусства был основан в 1992 году, с 2019 года он входит в состав ГМИИ.— “Ъ”), процессы изменились совершенно. На ГЦСИ выросло несколько поколений людей, сейчас другой запрос, связанный и с новым поколением художников, и с новой конструкцией жизни. Так что на этом пути у нас было много разрушенных иллюзий, но зато возникло много новых пониманий. Мы пытаемся выстроить новую конструкцию, соответствующую времени. И она основана на понимании того, с чего я начала, когда говорила о наследии Антоновой, миссия Пушкинского музея — создавать поле образования и просвещения, прежде всего на этой базе, связанной с современным искусством в контексте искусства классического. Современное искусство нельзя отделять от искусства в целом, превращать в гетто, которое как бы не искусство, которого все боятся. На этом построена наша концепция работы. Хороший пример — недавний кураторский форум, который проходил в Санкт-Петербурге, на базе филиала ГЦСИ, невероятно успешный для периода пандемии: он прошел при поддержке департамента образования города в сотрудничестве с шестью учебными заведениями, а хотели в нем участвовать двенадцать. Такой же форум проводился на Урале, планируется на Байкале. И создание кураторских форумов и лабораторий молодых художников по всей стране, вместе с арт-резиденциями, даст такую сеть мелких капилляров. Все это свяжется с базовым образованием в университетах в крупных городах нашего присутствия, сейчас их шесть, не считая Москвы. И везде есть крупные университеты, которым больше ста лет: один из самых сильных по гуманитарным направлениям — в Екатеринбурге. Так что это иллюзия, что все самое лучшее и качественное происходит в Москве.
— Екатеринбург как раз и прославился весьма успешной Уральской биеннале современного искусства.
— Этот город вообще место силы. Там уже потрясающая конструкция партнерского участия в выставочных проектах. Есть «Ельцин-центр», Уральская биеннале, на которую у нас большие планы. Мы хотим ее со временем — и уже говорили на прошлой биеннале с министром промышленности и торговли Денисом Мантуровым — превратить в промышленную биеннале, которая проводилось бы не только на территории Урала, но и в других крупных промышленных городах. Особенно это важно в стагнирующих регионах, искусство должно быть направлено на возбуждение жизни, что происходило, скажем, в городах Великобритании, где в свое время была угольная промышленность.
— Но ведь на все это нужны деньги, и сейчас в этом смысле не лучшие времена.
— Да, были тучные времена, когда зарплаты в ГЦСИ были намного выше, чем в Пушкинском музее, и было больше денег. Сейчас это все внутри нашего довольно скромного бюджета. Конечно, чтобы он увеличился, нужно понимание того, что это принесет, зачем это нужно, что это не просто баловство, а очень мощные инструменты развития.
Игорь Грабельников
