Писать легко, подписывать трудней

Автографы… Искусству их написания посвящены выставки. Однажды в Историческом музее я видела автографы российских монархов. Торопливые каракули Петра I, легкий, женственный почерк Елизаветы, круглые величественные буквы Екатерины II…

Графологи лаборатории судебно-почерковедческой экспертизы утверждают: по почерку можно определить характер дарителя. Например, на одной книге – слова, написанные деспотом, на другой – человеком,  неуверенным в  себе. Обращают  внимание и  на конечный штрих последнего слова. Загибается вниз и влево? – возможно, писал эгоист. Вольно парит над словом? – фантазер. Строчка, ползущая вверх, «обличает» оптимиста, вниз – пессимиста. Не знаю, можно ли этому верить… Но ясно: человек, делая надпись на книге, оставляет отпечаток своей личности.

Дарственные  строчки  многое  говорят  и  о  человеке,  которому посвящены. Тут, конечно, главное – не почерк, а сам текст. Очень правильно сказал Даниил Данин: «В дарственных зашифрована жизнь. В них  закодированы  отношения  дарящего  и  одаряемого. И они зовут к раскопкам былого».

Я попыталась систематизировать автографы на книгах, подаренных маме. Прежде всего благодарности «за легкую руку». На втором месте – за то, что «была критиком и первым читателем». На третьем – благодарность «за профессионализм и дружбу». Очень многие называют маму «соавтором».

Тексты   автографов   показывают,   как   отношения   менялись.

Прекрасный пример – дарственные надписи на книгах Михаила Михайловича Зотова, редактора отдела прозы журнала «Знамя»:

Н. Л. Мушкиной – на добрую память от редакто­ ра. М. Зотов. (1969 год).

Н. Л. Мушкиной. На память о нашем трудовом содружестве. С любовью и благодарностью. Зотов.  (1973  год).

Дорогой Н. Л. Мушкиной от любящего ее автора. (1974 год).

Дорогой Нине Мушкиной – на добрую память

о нашей совместной работе над этой многостра­ дальной  книжицей.  Твой  старый  друг  М.З.  (1980 год).

Мама не любила давать книги знакомым, тем более, книги с автографом. Даже табличку повесила:

Не шарь по полкам жадным взглядом, Здесь книги не даются на дом.

Увы, сколько раз не выдерживала, поддавалась уговорам, верила обещаниям  вернуть.

«Закон энергично преследует людей, крадущих деньги, носильное платье, примусы или белье с чердаков. Таких людей закон, как говорится,  наказует…  Но  есть  множество  людей,  настоящих  ворюг, типичных домушников, а между тем ни закон, ни общественность и не пытаются обуздать их преступные порывы. Это книжные воры… Внешний  вид  книжного  вора  весьма  благообразен…  Он  хорошо знаком с хозяином квартиры и крадет не сразу. Сначала он заводит культурный  разговор.  Он  чувствует  себя  гостем.  Его  надо  поить чаем… Не обращая внимания на тревожный блеск в глазах хозяина, он подходит к книжным полкам и развязно говорит:

• Да у вас чудесная библиотека…

С  этими  словами  гость  снимает  с  полки  три  лучших,  на  его взгляд, книги и бормочет:

• Почитаем, почитаем!..

Книгу он, конечно, не отдаст никогда». Это строчки из рассказа Ильи Ильфа «Благообразный вор». Естественно, автограф – конкретному лицу от конкретного лица.

По нынешним временам это редкость. Сейчас посвящения, как правило, безликие, людям чужим, незнакомым.

«Сегодня у нас раздает автографы писатель, – писала на страницах «Новой газеты» консультант отдела поэзии Санкт-Петербургского дома книги Людмила Левина. – Довольно известный. Но это его не спасает. Кассы стучат, народ бродит, равнодушно поворачивается спиной, или, еще хуже, глазеет, словно уличный зевака на дрессированную обезьяну, – с жалостливым любопытством. А несчастный автор стоит, жалко улыбается и ждет, когда к нему подойдут. Все вместе смотрится безобразно. Я отворачиваюсь, чтобы не надрывать душу».

При  этом,  однако,  автор  не  дарит  свое  произведение.  Он  его продает! Вместе с автографом! Вы идете в кассу, покупаете книгу, а потом – к нему. И он пишет слова, нежные или нужные. Кому что нравится. Это ведь совсем не трудно – придумать слова шаблонные, ничего не значащие. На все случаи жизни. И варьировать, тасовать, словно карты, кому какую выдать «стандартку». Одному – «С уважением», другому – «С приветом», третьему – «С надеждой». С надеждой на что? Да на что угодно: на успешное сотрудничество, на долгую дружбу, на вечную память…

• Хотите фломастером? Или ручкой? Где желаете – на титульном листе или здесь, сбоку? Пожалуйста, могу «туточки и тамочки».

Кто платит, тот и музыку заказывает… Некоторые из этих, «заказывающих музыку», даже не знают фамилии автора. Не могут правильно произнести ее. Однажды в Анапе школьники атаковали артистов, участников «Киношока». Открытки протягивали, блокноты. Требовали автографов. Некоторые актеры соглашались. А Виктор Павлов не спешил выполнить просьбу:

• Ты сначала скажи, как моя фамилия? Как меня зовут?

Если проситель  пожимал  плечами,  автографа  ему  не  видать. А если отвечал со знанием дела: «Вы Виктор Павлов», артист был счастлив. Тут уж не скупился на добрые слова и пожелания.

«Скажите, как меня зовут?» Но в книжных магазинах автор чаще задает другой вопрос: «Скажите, как вас зовут?» Он впервые в жизни видит человека, которому оставляет факсимиле!

• Фамилию, пожалуйста, по буквам. Не разберу…

Нередко покупатели-мужчины называют женское  имя,  женщины – мужское. Значит, книга для подарка. А бывает и так:

• Мне вообще без обращения.

Тоже для подарка, впрок, на всякий случай. Вспоминаю слова Чапека: «Все больше людей приходят на книжные базары за книгами, чтобы потом преподнести их кому-то, с надписью автора. Таким образом, писатели шлют письменные приветы людям, которых они и в глаза не видели». В общем не по правилам.

Впрочем,  особых  правил  и  не  существует.  Все  элементарно.

Автограф  должен  быть  четким,  понятным,  чтобы  было  ясно  –  кому и от кого. Писать можно, где угодно – на обороте титульного листа, на шмуцтитуле, перед первым разделом или на титульном листе, на форзаце, на второй странице обложки, на авантитуле, даже на самой обложке. Почерк разборчивый, расположение текста красивое.

Правда, вопросы все равно возникают. Например, где писать, если речь идет о статье в сборнике – на той страничке, где статья, или в начале, «под обложкой», с отсылом на нужную страницу? Да где хотите. Главное – сама надпись! И не многие понимают, как эту надпись трудно сделать.

Подписываю книгу. Некий миг,

Когда на титуле своих же книг

Каракулями беглыми своими

Обозначаю место, дату, имя.

Не надпись, а рисунок. Не строка

– Стрела – ее метнула та рука,

Что, кстати, книгу эту написала.

Здесь автор и читатель – у начала.

Стоят вдвоем, как у истока дней.

Писать легко. Подписывать трудней.

Строки эти принадлежат поэту Льву Озерову. Что ж, не буду утверждать, что сочинить текст посвящения труднее, чем создать книгу. Но все равно – трудно! Какие подобрать слова, чтобы отразить суть отношений, чтобы человек, прочитав автограф, остался доволен.

Михаил Сеславинский в книге об автографах вспоминает случай,  который   поведал   ему   кинорежиссер   Станислав   Говорухин. В начале 90-х годов Говорухин снимал фильм о Солженицыне. Несколько дней жил в доме классика, потом попросил его подписать книгу. Александр Исаевич взял протянутый ему томик, «сел за письменный стол, занес перо и крепко задумался».

Говорухин ждал с трепетом. Взял надписанный томик, развернул: «Станиславу Сергеевичу Говорухину. С уважением. А.И. Солженицын».

Нет, не такого автографа он ждал. Наталья Дмитриевна не смутилась:

• Александр Исаевич вас еще плохо знает. В следующий раз обязательно добавит какое-нибудь прилагательное.

Представляет ли ценность книга с автографом, если  автограф этот безымянный? Без обращения? А если еще и не ясно, кто автор книги? Да и на самом автографе нет подписи! Словом, уравнение со всеми неизвестными. Ситуация редкая, но – бывает.

Анатолий Кузьмич Тарасенков, с которым мама начинала работать в «Знамени» в 1942 году, – один из самых авторитетных знатоков и коллекционеров  книг.  В  том числе,  с  автографами.  Милейший, интеллигентнейший человек. Он умер в расцвете сил, а спустя почти 20 лет, в 1974 году, его вдова, Мария Белкина, передала в Российскую Государственную библиотеку домашний архив. Фонд Тарасенкова – 7800 поэтических книг, из которых 800 – с автографами.

Анатолий Кузьмич не только собирал и хранил книги, но сам переплетал их в разноцветный ситчик, иногда клетчатый, а чаще в мелкий цветочек. «Переплетная мастерская» в его же квартире, сначала в Конюшковском переулке, потом в Лаврушинском. Друзья шутили: не мастерская в квартире, а квартира в мастерской.

Собирательство книг – это была жизнь Анатолия Тарасенкова. Переплетное дело – его хобби.

Цветной ситчик – его фирменное блюдо.

Тарасенков мог часами рассказывать о судьбе той или иной книги. Но одна долго оставалась загадкой. Книжечка стихов под названием «Магнолии», маленькая, тоненькая. Тарасенков выбрал для нее самое нарядное «платье», из красно-зеленого ситчика. Автор – Татьяна Вечерка, та самая, что познакомила маму с Алексеем Крученых. Удивительно, Тарасенков раньше не встречал этой фамилии!

Вспоминает Мария Иосифовна Белкина:

«Послушай, Круч, – обратился он как-то к поэту Крученых, который зашел к нему. – Я все забываю у тебя спросить, не знал ли ты такую Татьяну Вечерку? Она тебе еще стихи посвящала. У нее были две книги – «Соблазн афиш» и «Магнолии». Тысяча девятьсот восемнадцатый, Тифлис. Издательство «Кольчуга». Я даже пробовал навести сведения о ней в Тифлисе… Что ты смеешься?»

Крученых зашелся от смеха и топал обеими ногами по полу.

• Что ты бьешь, как конь копытом?
• Он ее в Тифлисе разыскивает… А она… Да ты каждый день с ней в лифте встречаешься! Она под тобой живет! Это теща Либединского».

Тещей Либединского Татьяна Владимировна стала позже, а тогда, в 1918 году, работала в «Огоньке». И, как рассказывала Лидия Борисовна, любила  сказку  про  трех  сестер  –  Зорьку,  Дневку и Вечерку. Особенно Татьяне Владимировне нравились вечерние зори-закаты. Поэтому и взяла псевдоним – Вечерка.

А вот и текст автографа: «Вам, суровый критик мой. 3 октября 1918 года». То, что книга подарена не Тарасенкову, сомнений нет: в 1918 году ему было семь лет. Так кому же?

Однажды в конференц-зале журнала «Вопросы философии» состо-

ялся круглый стол: «Писательский автограф на книге». Собравшиеся были единодушны: уникальны все книги с автографом, даже если автор малоизвестный. Разве можно не хранить их?

Мама хранила. В нашей домашней библиотеке более 200 книг с автографами, подаренных маме. Хочу подчеркнуть: книг, подаренных не просто друзьями-знакомыми. Это, в основном, те произведения, которые мама печатала, над которыми работала. Они прошли через ее душу и сердце. Через ее машинку.

Юрий Либединский, Маргарита Алигер, Александр Фадеев, Эммануил   Казакевич,   Борис   Пастернак   –   вот   пятерка   авторов, в хронологическом порядке, подаривших маме свои книги в 1942– 1947 годах. Классики советской литературы!

Надписи-приветы; признания в дружбе, а иногда и в любви; надписи-воспоминания; отголоски спора; философские рассуждения; благодарность за помощь; воспоминания о совместной работе. Поздравительные, извинительные… Посвящения сдержанные, шуточные, деловые, серьезные, грустно-лирические, горькие…

Я думала, что слово «автограф» – это надпись на книге. Нет, «инскрипты» – вот точное обозначение таких посвящений. «Автограф» – понятие более широкое. Под ним подразумевается все, что написано рукой автора. В данном случае, писателя.

«Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради, или записка к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов». Это сказал не кто-нибудь – Пушкин!

Где-то я прочитала эту цитату. Надо проверить. Палочкавыручалочка в таких случаях – Нина Каданер, литературный редактор «Знамени». Ходячая энциклопедия. Обещает подумать, поискать. Вскоре  звонит:

• Это Вольтер.

К сожалению, Нина Израилевна не дождалась моей книги. На сороковой день после похорон я пришла в ее дом. Там «знаменцы», нынешние и бывшие. Среди бывших – Юрий Апенченко, с которым она долго работала. В последние годы, на пенсии, они общались постоянно.

Естественно, некролог, который будет опубликован в ближайшем номере журнала, написал Апенченко. Принес верстку, чтобы  показать и прочитать собравшимся. Сказал, что начинает с одного недавнего  случая.

При первой же фразе я вздрогнула.

• Вы не помните, где это у Пушкина: «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства?»
• Не помню. Не в письме ли Вяземскому – о записках Байрона?
• Нет, я смотрела. Там о другом. Через два часа:
• Нашла. Это начало заметки о Вольтере. Господи! Ну почему меня обо всем спрашивают?
• Но ведь приятно.
• Да уж…

Дальше, как и положено в некрологе, добрые слова. Оказывается, и Апенченко она подключила к поискам!

• Юрий Сергеевич, – говорю я. – Это для меня она тогда искала.
• Знаю.

Да, интересен любой автограф, где бы он ни был написан. Отрывок из расходной тетради, записка к портному и даже слова на скатерти.

Я видела такую скатерть в квартире Лидии Либединской в Лаврушинском. О том, как эта скатерть появилась в доме, мне рассказала Маша Говорова, старшая дочка Лиды:

• Идея пришла в голову в начале 60-х годов. Мама купила кусок белого полотна, подрубила красной елочкой. Просила всех, кто приходил, писать автограф. Брала скатерть и в Малеевку, и в Переделкино.