Анатолий Королев — один из числа тех писателей, за творчеством которого «Новая газета» следит очень давно — еще с середины 90-х, когда мы печатали отрывки из его романа «Эрон».
Лично меня этот роман потряс. В нем, как в тигле, варятся самые разные, как будто и никуда не ушедшие времена человечества. А топливом для этого варева служат последние годы советской империи. Оказывается, по Королеву, все интересное и сущностное с точки зрения отношений добра и зла, исполнения или неисполнения нравственного закона, который не только внутри, но и влияет на то, что вовне, проявлялось в эти годы. И его «хронотопы» этих лет, соединяющие главы романа, должны, по-моему, изучаться всеми думающими и чувствующими специалистами по новейшей истории. Но не только ими, а прежде всего — Бахтиными, Лотманами, Тыняновыми: какой же важный для всего человечества (в этом случае искренне не боюсь пафоса) продукт сварился в тигле «Эрона»? Только где ж они нынче, Бахтины и Лотманы? Может, и народились где-то — ау! — пища для размышлений и исследований вам приготовлена. Наконец, культовый (если кто не знает) роман писателя Анатолия Королева вышел в свет, в полном объеме (а это 56 авторских листов, 900 страниц!). Вышел в издательстве «Титул», на родине Королева, в Перми. Тиражом аж в тысячу экземпляров!
Кстати, книга замечательно издана и оформлена итальянским графиком Тони Демуро.
Поздравляем Анатолия Королева с выходом романа. Хоть и двадцать лет спустя…
Пользуясь случаем и служебным положением, я решил задать несколько вопросов любимому автору.
— Почему, твоя книга так долго шла к читателю? От первой журнальной публикации в 1994 году прошло целых 20 лет, это все-таки слишком…
— Первое время издатели отвергали роман по этическим соображениям, многим казалось, что текст недопустим с точки зрения традиционной морали. А когда настала пора вседозволенности, в ход пошли чисто шкурные аргументы: кто это купит? Чересчур сложно!
— Ну не всем же впадать «в немыслимую простоту», причем сразу же, не испытав естественную потребность выразить трудновыразимое, что и толкает к сложности. Как ты оцениваешь сейчас положение тех, кто не подстраивается под конъюнктуру? Не кормит тем, что «пипл хавает»?
— Положение писателя, чей текст не рассчитан на прибыль, — катастрофическое. Когда-то я сетовал на коммунистическую цензуру. Так вот, сегодня мои тогдашние стенания — это хныканье, контроль идеологии барыша оказался в сто раз круче. Если проводить параллели с искусством, мой роман «Эрон» находится в сфере арт-хауса, и не вписывается в мейнстрим беллетристики. Даже выход романа тысячным тиражом я воспринимаю почти как чудо.
Причем ситуация в сегменте авторской литературы стремительно ухудшается. Вот только один свежий пример. Еще полтора года назад известная своим вкусом редакция Елены Шубиной (издательство АСТ) задумала издать сразу четыре моих романа. Был подписан договор. Тогдашний глава издательства господин Яков Хелемский поддерживал малотиражные книги, прекрасно понимая, что беллетристика это трава для травоядных, а престиж издательству приносит редкий лавр. Я получил неплохой аванс. Первым шел в печать мой новый роман «Хохот»… Книга уже пошла на оформление художнику, и вдруг — бац! — издательство АСТ рухнуло и перешло под контроль издательства «Эксмо». Новый издатель явно заточен на прибыль и не горит желанием поддерживать литературу как культуртрегерский проект.
— Сетования на публику или на неправильных издателей — дежурное блюдо писателей. Но и в прошлом веке читали Лидию Чарскую, «Княжна Джаваха» сводила с ума гимназисток, или «Петербургские тайны» Крестовского… Ничего нового…
— Не скажи, в ту пору никто не спрашивал, что думает Лидия Чарская об идеях графа Толстого? Сегодня спрашивают. Лицо или лица, которые пишут по самым примитивным лекалам прибыли и доходчивости, лицо, лишенное всякого эстетического развития, этакий маэстро шаблона, может стать при поддержке издателя властителем дум, жрецом влияния. Такой итог развития рынка, на мой взгляд, опасен для качества общественного мнения.
Писатели-небеллетристы перешли в маргинальную зону обитания, хотя престиж литературы все-таки остается высоким. Этот парадокс связан с огромным запасом инерции. Например, в Стокгольме стоят монументы королям и лошадям, а у нас центр Москвы еще украшают памятники писателям. Но я пессимист. Думаю, к концу века их снесут в специальный литературный сквер, как снесли прежде монументы вождей.
— По-твоему, «поэт и царь» антиномия куда более глубокая и содержательная, чем кажется на первый взгляд… А ты-то сам по-прежнему покупаешь книги? Вот я — все меньше…
— Покупаю, но не больше 5–10 книг в год. У меня дома 5 тысяч книг, я живу как сторож на складе! Для меня визит в книжный — это стресс. Во-первых, книжный магазин сегодня — это перепроизводство предложений. Тотальный хаос манков. Во-вторых, это изобилие мнимое. Тот же «совок». В недавнем прошлом прилавки были уставлены книгами, которые никто не покупал. Сегодня они уставлены книгами, которые покупать нет смысла. Парадоксальным образом дефицит сохранился. В те годы я не мог купить томик Цветаевой или роман Булгакова. Сегодня я точно так же не могу купить томик новой, еще неизвестной Цветаевой и книгу нового, еще неизвестного Булгакова. Путь шедеврам по-прежнему перекрыт. Поверь, издать даже нового «Мастера и Маргариту» будет почти невозможно. Роман не впишется в стратегию менеджмента.
Нам нужно учиться у Голливуда, где все-таки есть шанс не только у шаблонного Спилберга, рассчитанного на массы, но и у Джима Джармуша или Девида Линча, рассчитанных на тысячи одиночек. А ведь только такие фигуры создают качество и новизну.
— Может быть, тут налицо кризис экспертизы?
— Да. Оценка все больше запаздывает, критика зачастую всего лишь род контрольной закупки. Главное, чтоб без ГМО! Ценность уступила место оценке актуальной стоимости текста. Злободневность, на мой взгляд, губит того же Пелевина (ау, Виктор, ты где?), а ведь его азарт — только вечность. Кроме того, налицо дефицит новых имен. Вчера я остановился на миг у витрины журналов, на обложках — от «Форбс» до «Сноба» — и увидел два лица Никиты Михалкова, физию одного Галкина и одного Эрнста, причем все снимки были сделаны минимум 5, а то и 10 лет назад. Как бы молодые люди, которые между тем уже давно старики массмедиа. Схожая ситуация в институции премий, премий явно больше, чем лиц. Лица примерно одни и те же. Литературные премии лишены энергии сенсаций. По большому счету шкала экспертизы ушла в науку о литературе, на кафедры. Свои оценки филология, естественно, выставит с большим опозданием. Слава в России — это коронация мертвецов.
— Но ты как будто любимчик толстых литературных журналов? Разве они потеряли свой статус экспертов? Не тебя ли когда-то журнал «Знамя» вывел к читателю. «Эрон» они напечатали первыми. Там я его с удовольствием и прочитал…
— Сила толстых журналов, на мой взгляд, была связана с наличием советской цензуры, с опасностью журнальных публикаций, но сегодня трудно найти зону недозволенного, если ты остаешься в рамках приличий. Дефицит «опасного» обернулся утратой дерзости и падением тиражей. Журналы сегодня это нынешняя Таганка, куда никто не ходит, потому что там все еще «смело» поругивают Сталина. Это бритье безопасными бритвами. Билеты можно спокойно купить в любой кассе, потому что их никто не покупает.
Однажды я предложил одному главному редактору толстого журнала: поделитесь властью, отдайте трем своим авторам под начало полностью три номера из двенадцати. Я лягу костьми, чтобы мой номер прозвучал. Нашпигую его текстами эстетического и морального вызова. Увы… Между тем только в авторстве/составлении личных, индивидуальных журнальных номеров я вижу выход из порочного круга безопасности.
А вот на Западе этот прием — аксиома. Например, режиссер Роман Поланский не раз и не два приглашался рулить элитными журналами моды. Короче, господа, в вашем банке давно пора вводить внешнее управление.
— Идея мне очень нравится, но если ее вдруг решатся осуществить, тогда, например, в «Знамени» под редакцией Анатолия Королева я точно не прочитаю его новое произведение, а это обидно. Или можно не расстраиваться, ничего нового нет?
— У меня в портфеле два новых романа «Хохот» и «Дом близнецов». Для первого романа думаю найти издателя, а второй я пустил по Москве в виде рукописи в одном экземпляре, то есть перешел на путь самиздата. Где-то бродит… кто ее читает, не ведаю… Бросил в Мальстрем, как бутылку с координатами своего острова под названием Меланхолия.
— Знаешь, лучшим лекарством от меланхолии я по-прежнему считаю хорошую книгу. Какой бы мрачной она ни была, в ней всегда есть победа гармонии над хаосом, и значит, над унынием, совсем уж неприятным родственником меланхолии. Так что, Толя, спасибо за хорошую и объемную книгу, буду перечитывать — лечиться. Как говорят в пошлой телерекламе, «надолго хватит».
— И я скажу, как когда-то говорили по ящику: спасибо за внимание.
Беседовал Олег ХЛЕБНИКОВ
