Один год лишения свободы условно — такой приговор актеру Павлу Устинову одновременно и не устраивает никого, и устраивает всех. Все участники процесса хотели бы большего, но осознают при этом, что «соломоново решение» Мосгорсуда — максимум того, что они реально могут получить. Сам Павел Устинов хотел бы своего полного оправдания. Но он не может не понимать, что условное наказание гораздо лучше, чем реальный срок. Российская силовая машина разочарована тем, что «вышестоящие товарищи» ее поправили. Но у нее есть утешение в виде официального подтверждения своей моральной правоты в виде формально все-таки обвинительного судебного вердикта. Наконец, политическое руководство страны крайне раздражено самим фактом появления «второго дела Голунова», но довольно тем, что это дело тоже удалось быстро разрулить без потери лица.
На этом, собственно, материал можно было бы и заканчивать. Каждая из сторон процесса получила хоть плохонький, но хеппи-энд. Но вот каков внутренний механизм этого хеппи-энда? Что дело Устинова на самом деле говорит о нашей действительности? Мне кажется, что лучше всего это сформулировал в социальных сетях известный политолог Евгений Минченко еще в середине сентября: «Дело Павла Устинова еще раз подтверждает, что мы живем в корпоративистском государстве. Журналисты могут отбить своих (дело Голунова). Диаспоры и землячества делают это постоянно и с большим успехом. Чемпионы в этом виде спорта, конечно, чеченцы. Заступничество политтехнологов за несправедливо осужденных коллег имело минимальный эффект. Силовики и чиновники — эффект заступничества неоднородный. Корпоративная и сословная солидарность разрушена, она заменена клановой. Посмотрим, как пойдут дела у актеров. Скорее успешно, если судить по делу Кирилла Серебренникова».
Точно все предсказал Евгений Минченко, очень точно. Успешно пошли дела у актеров. Отбили они своего — пусть не полностью, но отбили. Но вот как быть тем, кто попал в жернова нашей правоохранительной машины, но не является при этом членом какого-нибудь политически значимого и влиятельного российского сословия? Тем, о ком не шумят в газетах, с чьими портретами не выходят на митинги и чьи уголовные дела не становятся болезненной политической проблемой для самых верхних этажей пирамиды российской власти? Этот вопрос повисает в воздухе. Адекватного ответа на него в данный момент просто не существует в природе.
Разговаривая со мной о деле Устинова еще в тот момент, когда актер пребывал под стражей, близкий к Путину высокопоставленный чиновник высказался так: «Во власти есть нормальные люди. Они все исправят!». Без всякой иронии хочу заявить: во власти действительно есть нормальные люди, которые очень много чего исправляли, исправляют и, я надеюсь, будут исправлять. К сожалению, я не могу делиться инсайдерской информацией. Но я знаю механизм принятия решений не только в деле Устинова, но во многих других делах, которые находились и находятся на стыке политики и права. Могу вас заверить: без «исправлений» с самого верха все было бы просто неизмеримо хуже.
Но вот почему такие «исправления» становятся не просто нужными, а необходимыми? Почему наша правовая система не может работать сама, в автоматическом режиме? Да-да, разумеется, вы правы. Вопрос сформулирован некорректно. Как в тысячный раз показало дело Устинова, проблема как раз и состоит в автоматическом режиме работы нашей правовой системы — режиме, настроенном на обвинительный крен и максимально суровый приговор. Так как я имею дело с юристами, не буду безоговорочно утверждать, что такова реальность нашей жизни. Зато я готов утверждать другое: именно так выглядят представления абсолютного большинства граждан России о нашей реальности. Основной принцип судопроизводства — пока человек не признан судом виновным, он является невиновным — воспринимается как проявление необходимого лицемерия, как пустая ритуальная фраза, как некий фиговый листок. Все уверены: за исключением отдельных особых случаев судья лишь повторит то, что написано в обвинительном заключении.
Все знают, что это неправильно, что так быть не должно. Все знают, но ничего не меняется. А страна между тем платит за такое отсутствие перемен крайне тяжелую цену — в виде исковерканных судеб конкретных граждан, в виде упущенных возможностей экономического развития. И сколько еще России придется такую цену платить — не знает никто. А вот Павлу Устинову очень повезло. Сам актер, возможно, так не считает. Но он точно родился под счастливой звездой. Устинова ведь вытащили практически с «того света» — а очень многие на «том свете» надолго застревают. Вот почему я готов признать финал дела Устинова лишь условным хеппи-эндом. Настоящий хеппи-энд будет тогда, когда наша правовая система избавится от тяжелого груза накопившихся структурных проблем. Дожить бы до этого счастливого момента. Или все будет как у Некрасова: «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе»?
Михаил Ростовский
