— Николай, во-первых, поздравляю с юбилеем, который, как знаю, вы отметили потрясающим концертом в Цюрихе, а во-вторых... что для вас — Рахманинов?
— Спасибо. Рахманинов... Многие пианисты скажут: «он самый любимый», я в этом не оригинален... а о любви глупо говорить словами. Нет критериев. Нет объективности. Любишь, и все. А за что? Да он самый родной.
— В Казани вы, кажется, будете играть Третий концерт?
— Его исполнял еще на конкурсе им. Чайковского в 1994 году, играл и сейчас, в день рождения, в Цюрихе. Что говорить: Рахманинов феноменально пианистичен. Есть три композитора за всю историю, которые для рояля физически писали самым лучшим, гибким и красивым образом: Шопен, Лист и, разумеется, Рахманинов. Независимо — зашкаливало вдохновение или оно было «обычным» (этакое заполнение фактуры), — все равно выходило замечательно.
— И его музыка не устаревает?
— Популярность только растет, и это поразительный факт, потому что Сергей Васильевич всегда был в стороне от главных мировых прогрессивных тенденций. В том числе авангардных. Относился к ним с нескрываемой иронией и в своем творчестве прошел мимо. Даже с точки зрения отторжения. До Первой мировой войны Шёнберг описал двенадцатитоновую технику... ну и что? Для Рахманинова ее не существовало. Верность себе, своей натуре...
— То есть крепкий композиторский стержень: не метало из стороны в сторону?
— Нет. Он, видимо, с детства знал цену всем этим «влияниям» и посторонним мнениям... В этом его колоссальное отличие, скажем, от своего современника Стравинского: Стравинский как раз подслушивал, что творилось, и тут же выдавал «по последнему слову моды». И еще. Стержень Рахманинова из всех русских композиторов — самый музыкально древний. Для него главная опора была не столько на русскую народную музыку, сколько на музыку церковную, на знаменный распев.
— Использовали его многие наши композиторы, тот же Чайковский.
— Рахманинов не «использовал»: это стало его языком. Массу рахманиновских вещей, которые народ может напевать на улице, основаны на знаменном распеве. Та же главная тема Третьего концерта — его музыковеды спрашивали, из какого церковного сборника он ее взял. С.В. отвечал, что ниоткуда не взял, а просто решил сочинить мелодию, то есть для него эта почва, почва духовной музыки, — была естественной.
— Слышал, что у вас предстоит запись двух сонат Рахманинова в Англии...
— Интересно, что для этой записи я сам делаю версию Второй сонаты. Потому что существует две редакции — первая, ранняя (1913 г.), огромная, и вторая, очень коротенькая, сделанная в Америке в 1931-м... Что интересно: почти все композиторы, художники, поэты обычно обожают свои опусы, относясь к ним трепетно и трогательно. У Рахманинова же случались приступы ненависти к своей музыке — вдруг считал, что написал ее плохо. Этакое самобичевание, как у Гоголя. И вдруг начинал вычеркивать огромные куски. Самый страшноватый пример — это два этюда из 33-го опуса, на которые Рахманинов в завещании наложил запрет даже на смотрины. Их, по счастью, нашли, теперь многие играют. Вот и во Второй сонате он опускает огромные куски, считая, видимо, что это длинно, скучно, неинтересно. И вот я эти две редакции свожу: в основном это первая, длинная, моих нот там одна-две...
Итак, на «Белой сирени» кроме Луганского выступят замечательные пианисты Дмитрий Майборода, Шон Боткин (США/Япония), Мурад Адигезалзаде (Азербайджан) — по аналогии с прошлым годом, когда С.В. играли столь непохожие Мацуев, Березовский и Рамзи Ясса, объединение западной и восточной пианистических традиций — главная задача фестиваля в Казани. И не странно, что в качестве «плацдарма» для этого подошла исключительно глубокая, «корневая» музыка Рахманинова.
материал: Ян Смирницкий
