Калед (Шерван Хаджи), молодой механик, бежавший из Сирии, приплывает на грузовом судне в Хельсинки и отправляется в полицию сдаваться и просить убежища; его главная задача — разыскать сестру, которая потерялась во время их похода через Европу. Вальдемар (Сакари Куосманен), пожилой финский джентльмен, уходит от жены, бросает торговлю рубашками и на внезапно образовавшиеся нетрудовые доходы покупает в меру омерзительную пивную «Золотая пинта», в нагрузку к которой прилагаются трое не слишком компетентных сотрудников.
Хельсинки — город маленький, и траектории героев фильма иногда будут случайно пересекаться; порой это к лучшему, порой и наоборот. Кроме того, Хельсинки — это, разумеется, порт. Считалось, что «По ту сторону надежды» станет второй частью «портовой трилогии» Каурисмяки, вслед за «Гавром», но теперь непонятно, будет ли трилогия закончена: прошлой зимой режиссер объявил об уходе из кино — не впервые, впрочем. Так или иначе, выход к морю имеет здесь не только практическое, но и символическое значение. Морем (как именно — стоит увидеть) прибывает в Финляндию герой-сириец, а потом и еще кое-кто. Вода — кровеносная система, соединяющая все уголки мира, она, даже если формально это не так, стирает границы, и именно об этом идеалистическая трилогия — или дилогия — Каурисмяки: о том, что вопреки всему планета может оставаться общим домом — особенно для тех, у кого настоящего дома по той или иной причине нет.
На экране фирменное финское безвременье: уже тридцать лет в фильмах Каурисмяки стоят то ли семидесятые, то ли пятидесятые, и режиссер тщательно следит, чтобы современность по возможности не портила восхитительные костюмы, прически, автомобили и музыкальные пристрастия его героев. Мобильный телефон, необходимый для развития сюжета, здесь торжественно передают из рук в руки, а ноутбук с каким-то навороченным принтером камера изучает осторожно, как экзотическое животное. При этом по телевизору бомбят Алеппо, и вдруг оказывается, что, вообще-то, режиссера актуальнее еще поискать.
Каурисмяки мог бы всю жизнь просидеть за угловым столиком с кружкой пива и сигаретой, рассматривая печальных, помятых, сильно пьющих соотечественников. Но его обостренное чувство социальной справедливости, как выяснилось, задевают не только уволенные с соседней фабрики пролетарии. Каурисмяки, один из символов своей страны, не раз находивший Финляндию во Франции, вновь доказывает, что подлинно интернациональным может быть как раз национально окрашенное искусство. Этот мир кажется герметичным, но он открыт чужим горестям. Немногословность, стоицизм, чувство собственного достоинства, дурные привычки не нуждаются в паспортах.
Станислав Зельвенский
