Безмятежность и тишину морского берега в далекой стране вдруг разрушает женский голос: «Маша! Куда ты пошла! Я кому говорю?» – а тут уже и отец семейства подоспел на арендованном джипе и включил громкую музыку. Вот женщины в купальниках фотографируются среди молящихся у Стены плача, а вот они же в магазине примеряют вещи, громко обсуждая их недостатки, а заодно и всех окружающих… Пожалуй, каждый из нас, кто хоть раз выезжал за границу, мог бы вспомнить подобные встречи с соотечественниками, а также собственные чувства в этот момент – раздражение, стыд, неловкость… Почему же встречи с соотечественниками нам так небезразличны?
Для каждого человека поездка за границу является своего рода выходом за пределы повседневности. Мы едем за новыми впечатлениями: чтобы встретить людей, которые ведут себя и одеваются не так, как мы, думают и смотрят на мир немножко иначе. Мы стремимся оказаться в новых ситуациях, которые дадут нам возможность получить какой-то необычный опыт, попробовать себя в новой роли – как будто надеть маску на время карнавала. Но встреча с соотечественниками, которые говорят на нашем языке, напоминает нам о нашей повседневной жизни, немного возвращая нас к реальности. И если среди иностранцев мы порой можем чувствовать себя вполне свободно, с соотечественниками эта карнавальная анонимность нам не так доступна: ведь они понимают не только наши разговоры на родном языке, но и саму логику нашего поведения, имеют по отношению к нам некоторые ожидания.
И в отношении к этим ожиданиям состоит особенность ситуации, которая имеет место, когда русский встречает русского. В XIX веке тургеневский герой неохотно знакомился с русскими за границей, узнавая их по выражению лица: «...Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… «Батюшки мои!.. не смеются ли надо мною?» То же самое заметил и Достоевский: «За границей, в толпе иностранцев, мне всегда бывает легче: тут каждый идет совершенно прямо, если куда наметил, а наш идет и оглядывается: «что, дескать, про меня скажут». В полном согласии с идеями многих направлений современной психотерапии, он считал, что эта тревога происходит от затаившегося в нас неуважения к самим себе, сомнения в собственной ценности, которое мы компенсируем напускным самомнением, поиском любых, даже самых простых оснований, чтобы считать себя лучше других. Из неуверенности в собственной ценности и внутреннем праве быть таким, какой я есть, проистекает и ярко выраженная у русского человека склонность давать моральную оценку поступкам других. О ней писал философ Бердяев, отмечая, что нам часто не хватает свойственного европейцам уважения к личности, которое является основой деликатности, нежелания вторгаться в чужую жизнь и способности воздержаться от суждений.
В отличие от европейцев, живущих в реальности постмодернизма, мы часто продолжаем верить в абсолютную истину и считать, что поступки всех людей можно оценивать по одним и тем же критериям и критерии эти, конечно же, наши. Как юный Лев Толстой, мы часто делим людей на «comme il faut» и «не comme il faut», не допуская мысли о том, что к другим людям наши принципы могут быть неприменимы: ведь у них свои ценности, и их поступки, которые кажутся нам дикими или странными, для них могут иметь совершенно иной смысл, чем для нас. Человек, живущий по своим собственным стандартам и игнорирующий мнение большинства, как это делал, например, Иосиф Бродский, вызывает в нашей культуре недоумение: «Он что, думает, что он самый умный? Ей что, больше всех надо?» Поэтому встречи с людьми, принадлежащими к нашей родной культуре, часто вызывают у нас тревогу: даже если они молчат, мы понимаем, что они, вероятно, оценивают нас, и подспудно боимся их оценки, ведь внимательно относиться к оценке другими всех нас учат с раннего детства. Родительские практики условного принятия, транслирующие ребенку мысль: «чтобы я тебя любил(а), ты должен(а) соответствовать моим ожиданиям», практики школьного обучения, в ходе которых внимание и одобрение учителя получает только та работа, которая соответствует жестко заданному шаблону, – все это вносит свой вклад в формирование личности, испытывающей нехватку самоуважения. Человек болезненно чувствителен к чужой оценке и даже невежливое поведение соотечественников склонен принимать на свой счет, как будто тот факт, что они из одной страны, что-то говорит о нем самом. Одновременно он и сам стремится оценивать других, чтобы доказать себе «от противного»: я чего-то стою, потому что я не такой (не такая), как они.
Эти чувства – тревога и презрение к «невоспитанным», неделикатным соотечественникам – две стороны одной медали, и заметить их можно, лишь находясь за границей, благодаря контрасту с окружающей действительностью. Эти «две противуположности всегда сидят почти во всяком интеллигентном русском» (вновь Достоевский). Противоядие к ним очень простое – это спокойное чувство собственного достоинства, уверенность в собственном праве на то, чтобы быть самим собой, жить в согласии с собственными ценностями. Как отмечает психотерапевт Альфрид Лэнгле, чувство собственного достоинства формируется у человека благодаря уважительному вниманию, справедливому отношению со стороны окружающих и близких, признанию его ценности и права быть самим собой – даже если он не соответствует их ожиданиям. Отношение окружающих к нам в раннем детстве становится основой нашего отношения к себе. Но верно и обратное: на наше отношение к себе влияет и то, как мы сами относимся к другим. Даже если мы не получили достаточно уважительного внимания в детстве и не получаем его от окружающих, мы можем воспитать достоинство в себе. Первый шаг к этому – готовность самому воздержаться от оценок, признать за другими право не соглашаться с нами и жить по собственным правилам, какими бы они ни были, – до тех пор, пока эти правила не идут вразрез с принципом уважения к человеку (в том числе и к нам). Тогда встречи с соотечественниками за границей не будут вызывать у нас каких-либо неприятных чувств – по крайней мере, тех, которые мы не испытали бы, столкнувшись в аналогичной ситуации с представителями любой другой культуры.
