Если в паспорте стоит штамп «недееспособна», то на своей жизни можно ставить жирный крест. Такой человек не имеет абсолютно никаких прав. Он не может учиться в вузах, устроиться на работу, более того — такой человек не имеет права даже подержать на руках собственного ребенка.
Больше всего на свете Елена Лаленкова мечтает быть матерью. Дважды она рожала детей, но их у нее сразу же отбирали. У Лены в паспорте стоит этот злосчастный штамп. И хотя у ее ребенка есть отец, а у самой Лены заботливый и надежный опекун — женщина, готовая всемерно заботиться и о самой матери, и о младенце, — ребенка у Лены все равно изъяли. Почему-то органы опеки и попечительства категорически против того, чтобы младенец жил в родной семье.
«МК» уже писал о нерадостной судьбе Елены. До того как Лена попала в психиатрическую клинику, у нее был муж-музыкант. Однако детей у пары не было — сначала строили карьеру, потом строили дом. Ну а когда все построили, муж нашел другую. Тогда она впервые оказалась в психиатрической больнице с жуткой депрессией. Это была первая госпитализация Лены, она длилась 3 месяца. После лечения Лене невыносимо было оставаться в родном городе, и она уехала — в никуда. Сначала кочевала по монастырям, а потом нашла работу в подмосковном Сергиевом Посаде. Здесь же встретила мужчину — местного иконописца. Сошлись, потом выяснилось, что женщина ждет ребенка. Но «счастливый отец» сказал, что никаких детей не хотел и не хочет. Поэтому, когда родилась дочка, Лена поехала домой, регистрировать ребенка по месту своей прописки.
— Стоило мне только появиться на пороге дома, как мать тут же вызвала психиатрическую помощь. Меня скрутили и отправили в больницу. Дочка тоже попала в больницу. За то время, пока мы с ней лежали в разных концах города, состоялся суд, на котором меня признали недееспособной. Опекунство над дочкой оформила мать. Так моя дочь с ней и живет. Первые два года я еще участвовала в воспитании, но после того как меня упекли в интернат навсегда, общение практически прекратилось.
Диагноз Лены — шизофрения — позволяет больным жить и дома, но тогда на близких ложится дополнительная забота: надо внимательно следить за их состоянием. У нее таких близких не оказалось. В интернате женщина провела 10 лет. Несколько раз сбегала, пыталась начать новую жизнь вдали от родных мест. Но ее всегда тянуло домой, к дочке. С подарками и угощениями она приезжала в Брянск, но мама всегда встречала ее с бригадой психиатров...
Потеряв всякую надежду на помощь от родных, она писала всем — президенту, звездам шоу-бизнеса, знакомым, в монастыри и храмы. Но на письмо из «дурки» откликнулась лишь простая жительница Нижнего Новгорода Антонина Имедадзе. И она, абсолютно чужой для Лены человек, забрала ее, оформив официальное опекунство над взрослой недееспособной женщиной.
Процесс оформления документов занял долгие полгода.
— Оказалось, что я единственный за многие годы человек в нашей стране, взявший под опеку пациента психиатрического интерната, — вспоминает Антонина. — Органы опеки даже не знали, как документы оформлять. Но все у нас получилось. В октябре 2012 года я привезла Лену к себе.
Антонина Имедадзе тоже была героиней статьи «МК» со своей непростой историей. Тоня взяла под опеку полуторагодовалого мальчика-сироту Максима. Ребенок был болен и запущен — сын наркомана, его не рискнула взять на воспитание даже родная бабушка. Пять лет мальчик жил с Антониной, она его выходила, полюбила как родного. Максим даже не подозревал, что у него где-то есть родственники. Однако малыш был наследником маленькой, убогой, но квартирки — и когда его родная мать умерла, тут же нашелся отец — только что освободившийся из тюрьмы вор-рецидивист, наркоман со стажем. Через суд он восстановил отцовство, а органы опеки и попечительства Нижнего Новгорода забрали ребенка у Антонины и передали кровному отцу. Сразу же после этого злосчастная квартира была продана с молотка. Где сейчас мальчик — неизвестно.
Эти подробности — не для красного словца. Все это сейчас удивительным образом соединилось в новую историю. Историю, в которой, похоже, хеппи-эндом и не пахнет.
Новорожденную назвали Алла Борисовна
— Больше всего на свете Лена мечтала стать матерью, — вздыхает Антонина. — Я ее отговаривала как могла. Сколько раз обсуждали: «Лена, ребенка все равно сразу отберут, найди для начала хотя бы мужа себе». Но кто же возьмет замуж женщину с таким диагнозом. Хотя она ведет себя вполне нормально, все материнские инстинкты ей присущи. Мне кажется, у Лены вообще желание заботиться о ком-то обострено, может, потому что первую свою дочку она практически не видит. Попробуйте у матери отобрать ребенка — любая с ума сойдет... Она все время рвется к дочке, копит деньги со своей пенсии ей на подарки. У всех знакомых берет игрушки и вещи (одежду, обувь), складывает в мешки и периодически отвозит домой. Но мать не очень-то привечает ее. Так, пару-тройку дней погостит — и уже покупает билет обратно.
Когда Лена призналась мне, что беременна, я очень расстроилась. Но, как человек воцерковленный, я не могла и думать об аборте. Грех это такой. Я сказала ей, что усыновлю ее ребенка и мы будем воспитывать его вместе. Я сразу пошла к юристам, проконсультировалась. Прогнозы были не самые утешительные: «Лена недееспособна, вы ее опекун, не мать и не родственница, а будущему ребенку — никто». Но мы все-таки надеялись. Я заранее подготовила документы для усыновления. Думала, вот родится ребеночек, сразу побегу в опеку.
В Нижнем Новгороде, где Елена Лаленкова стоит на учете в психдиспансере, рожать она побоялась. И вообще практически всю беременность провела в деревне, у Антонины в доме. А под самые роды уехала к знакомым в Оренбург.
— Там и появилась на свет наша Аллочка 26 марта 2015 года, — рассказывает Антонина. — Девочка по всем показателям абсолютно здорова, так написано в заключении врачей. Я в это время была в Нижнем, наготове со всеми документами. Заранее нашла нянечку, купили все необходимое для малышки. Но тут начались звонки из органов опеки Оренбурга, отделения по делам несовершеннолетних и т.д. Первые дни они не знали, как поступать. Видимо, впервые с такой ситуацией столкнулись. Лену сразу после родов перевели в психиатрическую больницу, с ребенком даже не дали пообщаться. Она мне только звонила и абсолютно потерянным голосом говорила: «Они забрали Аллочку. Тоня, приезжай!».
Теоретически ребенка могли оставить там же, в Оренбурге. Антонине так и сказали, когда она приехала, — маму забирайте, а ребенка мы вам не отдадим. Вы ему никто.
— Как в мультике, — горько улыбается Антонина. — Помните «Простоквашино»: «Корова ваша, а все, что она дает — молоко и телят, — наше».
Имедадзе схватила такси и прямо на машине из Нижнего помчалась в Оренбург. Весь день металась между роддомом, больницей, органами опеки и администрацией. Каким-то чудом ей удалось уговорить врачей отдать ребенка.
— Поздно вечером мы выехали из города в сторону дома. Лена просто сияла от счастья. Она всю дорогу не сомкнула глаз, держала свою девочку на руках. У нее на телефоне был заведен таймер, чтобы каждые три часа делать остановку на кормление. Пока не покормит Аллочку, не подержит ее столбиком, чтобы вышел воздух, не разрешала нам ехать. Так с остановками мы и прибыли в Нижний.
Эти счастливые моменты Лена и Тоня, которые давно уже друг другу как родные, запомнят на всю жизнь. Единственное время, когда ребенок был с ними. Не теряя времени даром, прямо после бессонной ночи, Антонина побежала в загс, регистрировать малышку.
— Я схватила Ленкин паспорт, доверенность от нее, справки из роддома и поехала. Аллочку с мамой оставила под присмотром няни и своей невестки. То есть три женщины были с ребенком на момент моего отсутствия. Забегая вперед, скажу, что органы опеки потом написали «оставила ребенка в опасности наедине с психически больной матерью».
Пока Тоня была в загсе, молодая мама забеспокоилась, что ребенок сильно кричит, похоже, у малышки болел животик. И она решила вызвать «скорую», чтобы они показали, как делать младенцу клизму.
— Врачи приехали через три минуты, как мне потом рассказала невестка. И сразу же забрали Аллочку в больницу — сказали, что на осмотр. Ленка впала в ступор просто, няня и невестка тоже растерялись, тем более что им не велено было ехать — документов-то на ребенка ни у кого не было. И хотя я в это время в загсе как раз оформила свидетельство о рождении, забрать девочку мне не дали. Врач Музычок Любовь Борисовна выговаривала мне: «Вы девочке никто! А мама — недееспособная, она тоже никто».
Первые две недели Тоню еще пускали к младенцу. Она приходила каждый день, пеленала ее, кормила из бутылочки. Но буквально через несколько дней пришла — и на прежнем месте Аллу не обнаружила.
— Ее перевели в другую палату. Меня же буквально палками выгнали из отделения. А вдогонку выкинули все вещи — красивый конверт, в котором нашу девочку к ним доставили, пеленки, распашонки. Один врач из отделения сообщил, что смотреть на ребенка уже приходили какие-то люди. Я сделала вывод, что потенциальные усыновители.
Битва за право жить в семье
Как только малышка оказалась в больнице, Антонина, не теряя времени даром, наняла адвоката и пошла оформлять усыновление в органы опеки — тем более что все документы, включая медицинские справки, у нее были на руках.
Еще была надежда, что все пройдет гладко.
То, что ребенка ей не отдадут, стало понятно после акта осмотра квартиры потенциальной усыновительницы.
— Они там написали, что условий нет, — вздыхает Тоня. — И тут же дали отказ. Мы с адвокатом были к этому уже готовы, сразу обратились в суд, попытались опротестовать решение органов опеки.
• Из материалов суда: «Девочка доставлена из Канавинского района, где находилась с матерью (наблюдается в психоневрологическом диспансере... никакой информации о ребенке сообщить не смогла) и няней... Посетила девочку опекун матери Имедадзе А.Н., приносила предметы ухода. С 19.04.2015 ребенка никто не посещал, по телефону Антонина Николаевна не отвечала».
— Эта информация не соответствует действительности, Антонина ребенка навещала каждый день, но после 19 апреля ее перестали пускать в больницу, — рассказал «МК» адвокат Имедадзе Александр Еремкин. — С просьбой разрешить ей навещать Аллу она обращалась с заявлением к главному врачу. Однако ответа так и не получила. Об этом в судебных материалах почему-то ни слова. Что касается акта осмотра жилищных условий, то там вообще написано не то, что есть на самом деле. Я был у Антонины в квартире, условия там более чем достаточные — хороший дорогой ремонт, добротная мебель. Да все в порядке. Даже собак несуществующих приписали — чау-чау. Это такие огромные лохматые псы с синими языками. У Имедадзе же две крошечные собачки породы чихуа-хуа.
• Из судебных документов: «На момент исследования условия для пребывания грудного ребенка не созданы. Имедадзе имеет опыт общения с детьми... В период с 07.03.2008 по 30.05.2011 Имедадзе А.Н. была приемным родителем несовершеннолетнего Максима Н. ...решением Канавинского районного суда г. Н.Новгорода от 11.01.2012 Максим Н. передан на воспитание отцу. Последовавшие за этим действия Имедадзе А.Н. характеризуют ее как эмоционально возбудимого, импульсивного человека. Вспыльчивая, нервозная, может провоцировать скандалы, конфликтные ситуации».
— Когда у меня отобрали сына Максимку — прямо из садика, куда я его утром отвела, с милицией забрали и передали отцу, естественно, я вела себя как любая нормальная мать, — Тоня до сих пор без слез не может вспоминать про сына. — Я и под окном квартиры, куда отвезли его, стояла постоянно. Письма писала всем, обращалась к журналистам, телевизионщикам. Даже объявляла голодовку. Конечно, не назовешь мое поведение тихонравным. Но за искалеченную душу ребенка и за слезы, которые он пролил, дважды потеряв мать, я на все готова была! Ведь я видела через окно, как Максимка плачет, зовет меня. Я, получается, его предала, так он это воспринял! И это мое поведение они теперь припомнили.
Однако, опираясь на показания органов опеки и врачей, суд отказал Антонине в праве взять Аллочку в семью.
— В соответствии с законом преимущественное право взять на воспитание ребенка имеют родственники (бабушки, дедушки, супруги, совершеннолетние дети, братья, сестры и т.д.). Про опекунов, которые формально родственниками не являются, ничего не сказано. Суд счел, что у Антонины нет оснований претендовать на усыновление. Хотя она является опекуном Елены Лаленковой с 15.10.2012 года, — говорит адвокат. — В настоящий момент мы подали на апелляцию.
— Мне эти работники опеки говорят: зачем вам такой маленький ребенок? Возьмите кого-нибудь постарше. Это что вообще за разговор, как будто я картошку на рынок пришла выбирать, — недоумевает Антонина. — Это же наша Аллочка, Лена ее так ждала, я тоже. Как она будет в другой семье? А вдруг родителям не скажут, что мама у нее с психическим расстройством, ведь за ней надо всю жизнь наблюдать, корректировать, если что. Лена, конечно, после всего случившегося просто в трансе. Сейчас она в больнице. Боюсь за нее. Одним словом, горе.
«Отец? А ну-ка дыхните в трубочку!»
Отец девочки, Николай Белозубов, тут же вызвался официально признать ребенка. Но не тут-то было:
— Он нам не верил, когда мы говорили, что ребенка могут отобрать сразу после рождения, — горько усмехается Имедадзе. — Как узнал, у него волосы дыбом встали. Николай вместе с Леной тут же поехали в загс. Но там им отказали, говорят — идите сначала за разрешением в органы опеки, пусть они справку дадут, что вы отец. Он сразу туда, но у него даже заявление не приняли. Просто выгнали и все: «Вы вообще кто такой? А ну-ка дыхните, вы не пьяный вообще?».
В итоге Николаю тоже пришлось нанимать адвоката, который вместо него и пошел относить заявление о признании отцовства. Профессиональному юристу сотрудницы не могли отказать. В итоге заявление приняли, но ответа пока не дали. Обещают в 30-дневный срок.
А тем временем крошечная девочка одна лежит в больнице — скоро уже как три месяца. С ней никто не выходит гулять, не держит на руках. О том, что происходит с психикой ребенка в подобных ситуациях, написан не один трактат. Но, судя по всему, соцработники их не читали. Такое чувство, что из этого ребенка во что бы то ни стало пытаются сделать сироту. Казалось бы, сейчас идет борьба с социальным сиротством, детей стараются при малейшей возможности оставлять в семье.
Однако в случае с Аллой Лаленковой все ровно наоборот. Хотя есть и мама, пусть и с диагнозом, и папа, пусть и не официальный муж. Есть еще одна женщина, близкая, проверенная, готовая усыновить девочку. Нет, все не то!
В органах опеки Приокского района с первого же слова поняли, о чем я собираюсь их спросить. И тут же отказались что-либо комментировать:
— Мы не готовы говорить на эту тему. В этом нет никакой необходимости. И вообще, информацию по детям мы не даем. Все, до свидания.
* * *
— Ситуация типичная, у недееспособных отбирают детей, а часто вообще не дают им рожать, — говорит директор Гражданской комиссии по правам человека Азгар Ишкильдин. — В 2005 году, например, в одном из московских ПНИ мы обнаружили около 30 стерилизованных женщин. И не только недееспособных, но и просто девушек с диагнозом. Одна 19-летняя выпускница детского дома оказалась вообще девственницей. Девушка объяснила нам: «Взрослые сказали, что так для меня будет лучше». Остальные девушки подписывали согласие на добровольную стерилизацию либо под угрозой лечения, либо уже непосредственно под действием нейролептиков и даже не помнят, как подписывали документы. Все эти беременности и роды — головная боль для персонала. Вот они и предлагают сделать операцию перевязки труб. Причем такая практика существует во многих ПНИ. В 2011 году громкий скандал разгорелся в Перми. Там уполномоченному по правам человека Татьяне Марголиной удалось даже добиться уголовного наказания для директора интерната.
Достаточно редки случаи, когда недееспособные (или просто пациенты психинтернатов) рожают детей. И очень немногим удается добиться права воспитывать свое чадо.
