Самоубийство полковника СКР Михаила Максименко удивило многих знавших его лично. Не таким был этот человек, игравший ключевую роль в одном из самых громких коррупционных скандалов среди силовиков за последние годы. Автор этих строк, будучи членом ОНК, могла в этом убедиться, так как неоднократно навещала его в рамках проверок правил содержания заключенных.
Первое знакомство с Михаилом Максименко у правозащитников состоялось в июле 2016 года. Тогда в «Лефортово» он был самым спокойным заключенным - в отличие от других арестованных по этому делу сотрудников СКР. Не паниковал и держался достойно, демонстрировал полнейшее принятие ситуации. Говорил: «Лучше меньше думать, а больше отжиматься и приседать, бегать». Выглядел он тогда довольно спортивно.
В его камере не было ни телевизора, ни холодильника, на столе, кроме хлеба и миски, не было ничего. А все потому, что передачи ему не передавали (семья живет в Санкт-Петербурге).. В первую встречу он сказал дословно: «У меня столько контузий было, что я давно забыл, как это - когда нигде не колет, не щемит. Откуда ранения? В Чечне служил. И потом я ещё в спецназе 7 лет был».
Максименко говорил, что для него неважно на чем спать и что есть, и казалось, что не важно и то, как будут разворачиваться события вокруг него. Он был уверен: его никто не тронет, виновность не докажут (вероятно, рассчитывал на помощь главы СКР Александра Бастрыкина).
Но буквально через месяц ситуация резко изменилось. Помню, что едва его узнала - похудел на 15 кг (с 90 до 75), с трудом разговаривал и передвигался. Нам. он пояснил, что его якобы пытаются отравить, потому он перестал есть и пить. У Максименко не было сил даже на то, чтобы написать заявление. Он нескольких минут выводил мою фамилию, чтобы я, член ОНК, смогла ознакомиться с его медицинской картой. Особенно резанули его слова: «К сожалению, это происходит, и это происходит со мной». В процессе беседы (она шла с большим трудом) глава управления собственной безопасности СКР поведал, что все началось с вывоза его на следственные действия, где он выпил воды. Он был уверен: в ней содержались психотропные препараты. Однако анализ на вещества в «Лефортово» делать не стали, заявив, что 43-летний полковник Максименко, скорее всего, преувеличивает. К тому же, по их словам, анализы на содержание в крови возможных психотропных препаратов делаются с разрешения следователя. Сам же Максименко, по его словам, стал с тех пор замечать странные симптомы: спутанное сознание, провалы в памяти, тошнота, сильные головные боли. Когда я излучила его медкарту, то убедилась: после этого он несколько раз обращался за медицинской помощью. Его пытались лечить. В какой-то момент он почувствовал, что от терапии стало еще хуже, и отказался принимать любые лекарства, которые выдавали в медчасти. Одновременно он отказался от тюремной пищи и питья.
Никогда не забуду его мольбу (и это от человека, который всего четыре недели назад показывал, что ему ничего не нужно и любые трудности по плечу): «Помогите! Можно вывести меня в больницу? Случилось то, что случилось. Я бы сам в такое не поверил. Я все понимаю, сам ведь работал в СК, но то, что здесь происходит...»
Тогда мы написали обращение в центральный аппарат ФСИН России. Полковника Максименко 17 октября 2016 года этапировали в лечебницу, но не гражданскую, а тюремную, причем в психиатрическую больницу (на территории «Бутырки»). Эксперты высказали мнение, что к Максименко действительно применили психотропные препараты, а у него началась сильнейшая реакция на них (на почве перенесённых контузий). «Возможно, случай с Максименко надолго отучит следователей использовать запрещённые методы химического воздействия", - заявил один из сотрудников тюремной системы. В психобольнице тогда палату-камеру Максименко... опечатали! Ни до, ни после ничего подобного не было. А еще возле камеры стоял человек в форме, представлявшийся просто его личным (!) охранником.
Из психбольницы его вернули уже через неделю, причем, лучше ему точно не стало. Он с трудом смог объяснить, что ему ставили какие-то капельницы. Но полковник согласился принимать пищу, которую ему стали передавать знакомые с воли.
После этого дела у него стали понемногу налаживаться. И он больше не сообщал о попытках отравления. Но восстанавливлся очень долго.
Еще запомнился визит к нему в конце декабря 2018 года. На тот период он занимал самую плохую камеру «Лефортово»: холодно, темно, облезлые стены, нет горячей воды, не работает вентиляция (а полковник много курил, так что дышать было нечем). Даже матрас у него был плохой. Про свои планы но новый год он сказал: «Курткой укроюсь и постараюсь согреться и заснуть. Я просил администрации: раз тут так холодно, разрешить родным передать мне спальный мешок. Отказали».
Все последние годы, проведенные в «Лефортово», Максименко выглядел очень подавленно, просил, чтобы ему выделили сокамерника (сидел один). Но при этом фактически каждый раз старался донести — еще повоюет, то есть накладывать на себя руки точно не будет. А проблем у него было полно до самого его этапа в колонию - пропадали или задерживались письма (одно письмо шло к нему ровно год!), ему запрещали звонки и свидания. В колонии эти проблемы вроде бы решились. Но почему-то Максименко выбрал именно такой конец. Или за него выбрали?
Ева Меркачёва
