«Лаврентий Палыч Берия вышел из доверия, и товарищ Маленков надавал ему пинков». Другой вариант концовки: «Осталися от Берия только пух да перья». О событии, описанном в этих искрометных образцах народной политсатиры, советский народ узнал 70 лет назад, 10 июля 1953 года — из опубликованного в газетах «сообщения о Пленуме ЦК КПСС», принявшем решение «вывести Л.П.Берия из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов КПСС как врага Коммунистической партии и советского народа».
Для справки: на момент «выхода из доверия» Лаврентий Павлович занимал посты первого заместителя председателя Совета Министров СССР, министра внутренних дел СССР (возглавлявшееся им ведомство было образовано в марте 1953 года в результате слияния МВД и Министерства госбезопасности), председателя Специального комитета при Совете министров СССР (неофициальное название — «Спецкомитет по использованию атомной энергии»). Член Президиума ЦК КПСС, Маршал Советского Союза, Герой Социалистического Труда...
О том, как, при каких обстоятельствах был разоблачен и обезврежен матерый вражина, народу, однако, ничего не сообщили. Для народа это осталось тайной, до конца не проясненной, в сущности, и по сей день. Недостаток информации, впрочем, был быстро восполнен слухами, которые с приходом гласности обрели статус версий. Их, строго говоря, нельзя даже назвать альтернативными, потому что официальной, канонической версии ареста Берии вообще никогда не существовало.
Пленум, о котором шла речь в газетном сообщении, шел со 2 по 7 июля 1953 года. На нем очень много было сказано «о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берия» (это первый и главный пункт повестки пленума). Но решающую роль в судьбе Лаврентия Берии сыграло вовсе не это высокое партсобрание. Пленум лишь одобрил, согласно принятому постановлению, «своевременные и решительные меры, принятые Президиумом Центрального комитета КПСС для ликвидации преступных антипартийных и антигосударственных действий Берия».
Что же касается заседания Президиума ЦК, на котором якобы и решилась участь Берии, то никаких документов после него не осталось. Нет ни протокола, ни постановления — ничего. Собственно, даже о дате и месте его проведения — 26 июня 1953 года, Кремль, кабинет председателя Совета министров СССР Георгия Маленкова — известно лишь из мемуаров участников событий.
Больше всего информации об этом содержится в воспоминаниях Никиты Хрущева (впервые были изданы в Соединенных Штатах в 1970 году). Эта-то версия и стала основной, вошла в энциклопедии и учебники истории.
Версия №1
Вообще-то в этот день в кремлевском кабинете Маленкова должно было пройти заседание не партийного, а правительственного синклита. «Мы с Маленковым решили начать действовать в день заседания Президиума Совета Министров СССР, — вспоминал Хрущев. — На заседании Президиума Совмина я всегда присутствовал: в протоколе было записано, что я должен принимать участие в таких заседаниях. На этих заседаниях отсутствовал Ворошилов (председатель Президиума Верховного Совета СССР. — «МК») — поэтому мы решили, созвав заседание Президиума Совмина, пригласить Ворошилова. Когда все соберутся, открыть вместо заседания Президиума Совмина заседание Президиума ЦК».
По утверждению Хрущева, благодаря проведенной им подготовительной работе на момент начала заседания между руководителями партии и правительства царило единодушие по поводу дальнейшей судьбы всесильного министра. Точнее — почти полное. Исключение составляли, во-первых, естественно, сам Берия, для которого заговор «дорогих товарищей» явился полной неожиданностью, а еще — Анастас Микоян (зампред Совмина, министр торговли СССР, член Президиума ЦК КПСС. — «МК»). «Позиция Микояна была такой: Берия действительно имеет отрицательные качества, но он не безнадежен, в составе коллектива может работать», — сообщал на этот счет Хрущев.
Случившееся после открытия заседания он описывал так: «Маленков... сразу же поставил вопрос: «Давайте обсудим партийные дела. Есть такие, которые необходимо обсудить немедленно, в составе всех членов Президиума ЦК». Все согласились. Я, как условились заранее, попросил слова у председательствующего Маленкова и предложил обсудить вопрос о Берии. Берия сидел от меня справа. Он встрепенулся, взял меня за руку, посмотрел на меня и говорит: «Что это ты, Никита? Что ты мелешь?» Я ему: «Вот ты и послушай, как раз об этом я и хочу рассказать».
На Берию обрушился поток упреков и обвинений. По большей части, правда, политико-идеологического свойства. Ничего однозначно криминального в вину ему не вменялось. Свою обвинительную речь Хрущев, согласно его мемуарам, закончил так: «В результате наблюдений за действиями Берии у меня сложилось впечатление, что он вообще не коммунист, а карьерист, который пролез в партию из карьеристских побуждений. Ведет же он себя вызывающе и недопустимо. Невероятно, чтобы честный человек мог так вести себя».
После Хрущева выступило еще несколько ораторов, высказывавшихся в том же ключе. Ну, за исключением Микояна, продолжавшего придерживаться прежней позиции: Берия сложен, но небезнадежен. «Когда все высказались, Маленков как председатель должен был подвести итоги и сформулировать постановление, — продолжает Хрущев. — Но он растерялся, и заседание оборвалось на последнем ораторе. Возникла пауза. Вижу я, что складывается такое дело, и попросил Маленкова, чтобы он предоставил мне слово для предложения... Я предложил поставить на пленуме вопрос об освобождении Берии... от всех постов, которые он занимал.
Маленков все еще пребывал в растерянности и даже не поставил мое предложение на голосование, а нажал сразу секретную кнопку и вызвал таким способом военных. Первым вошел Жуков, за ним Москаленко и другие... В кабинет вошли человек 10 или более того. И Маленков мягко так говорит, обращаясь к Жукову: «Предлагаю вам как председатель Совета Министров СССР задержать Берию».
Жуков скомандовал Берии: «Руки вверх!» Москаленко и другие обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к своему портфелю, который лежал на подоконнике, у него за спиной. Я схватил Берию за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в портфеле. Потом проверили: никакого оружия там не было, ни в портфеле, ни в карманах. Он просто сделал какое-то рефлекторное движение. Берию взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров, рядом с кабинетом Маленкова...
Итак, Берию мы арестовали. А куда его девать? Министерству внутренних дел мы не могли доверить его охрану, потому что это было его ведомство, с его людьми... Договорились, что лучше всего поручить это дело командующему войсками Московского округа противовоздушной обороны Москаленко. Москаленко взял Берию, поставил вокруг своих людей и перевез Берию к себе на командный пункт, в бомбоубежище... На этом заседание закончилось».
Помимо Никиты Сергеевича воспоминания об этом дне оставили еще два члена советского ареопага — тогдашний глава МИД Вячеслав Молотов (записаны поэтом и публицистом Феликсом Чуевым) и Анастас Микоян (книга мемуаров была издана в конце 1990-х). И их трактовка событий в целом повторяют хрущевскую. Правда, Микоян, естественно, не упоминает о своем особом мнении: «Мы все выступили в том же духе». Молотов же, напротив, акцентирует на этом внимание: «Против снятия Берии был Микоян, говоривший, что Берия хороший работник и т.п. Видимо, боялся, что Берия возьмет верх».
Молотов приводит и другую существенную деталь: «Берия говорил, защищался, прения же были. Выступал: «Конечно, у меня были ошибки, но прошу, чтобы не исключали из партии, я же всегда выполнял решения партии и указания Сталина. Сталин поручал мне самые ответственные дела секретного характера, я все это выполнял так, как требовалось, поэтому неправильно меня исключать...» Нет, он дураком не был».
Сохранилась также запись воспоминаний маршала Жукова, которая также не имеет существенных противоречий с рассказом Хрущева: «Оставив двух вооруженных офицеров у наружной двери кабинета Маленкова, мы вошли в кабинет. Как было условлено, генералы взялись за пистолеты, а я быстро подошел к Берии и громко ему сказал: «Берия, встать, Вы арестованы», одновременно взяв его за обе руки, приподнял со стула, быстро ощупав все его карманы. Оружия не оказалось. Его портфель был тут же отброшен на середину стола.
Берия страшно побледнел и что-то начал лепетать. Два генерала взяли его за руки и вывели в заднюю комнату кабинета Маленкова, где был произведен тщательный обыск и изъятие неположенных вещей. В 11 часов ночи Берия был скрытно перевезен из Кремля в военную тюрьму, а через сутки переведен в помещение командного пункта МВО».
Там-то, в камере гауптвахты Московского округа ПВО, Лаврентий Берия и провел последние полгода своей жизни. 23 декабря 1953 года Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР, возглавлявшееся маршалом Иваном Коневым, приговорило Берию и шестерых «сообщников» (Меркулова, Кобулова, Гоглидзе, Мешика, Деканозова, Влодзимирского) к расстрелу.
Приговор был окончательным и не подлежащим обжалованию. Согласно протоколу судебного заседания, председатель Специального судебного присутствия огласил вердикт 23 декабря 1953 года в 18 часов 45 минут. Берия был расстрелян спустя час с небольшим — в 19 часов 50 минут. Так, во всяком случае, значится в акте о приведении приговора в исполнение.
Согласно тому же документу, казнь состоялась в присутствии генерального прокурора СССР Руденко и командующего Московским военным округом генерала армии Москаленко. Исполнителем приговора был первый замкомандующего МВО генерал-полковник Батицкий, назначенный комендантом Специального судебного присутствия.
Воспоминания Георгия Жукова добавляют к этому «красочные» детали: «При расстреле Берия держал себя очень плохо, как самый последний трус. Истерично плакал, становился на колени и, наконец, весь обмарался. Словом — гадко жил и более гадко умер».
Впрочем, достоверность этой информации сомнительна: свидетелем расстрела Жуков не был и об источнике сведений о поведении Берии он также ничего не сообщает. Есть и другие данные на этот счет. По свидетельству, например, тогдашнего коменданта штаба Московского округа ПВО майора Хижняка, Берия вел себя вполне достойно: «Только какая-то бледность, и правая сторона лица чуть-чуть подергивалась».
По словам Хижняка, расстрел был произведен там же, где Берия содержался в заключении, — на гарнизонной гауптвахте. «С двумя плотниками мы сделали деревянный щит примерно метра три шириной, высотой метра два, — вспоминал Михаил Хижняк в 1994 году в интервью «Вечерней Москве». — Мы его прикрепили к стенке в бункере, в зале, где были допросы.
Командующий мне сказал, чтобы я сделал стальное кольцо, я его заказал, и сделали — ввернули в центр щита... Когда мы его привели к щиту, то я ему руки привязал к этому кольцу, сзади... Стал завязывать ему глаза. Только завязал — Батицкий: «Ты чего завязываешь?! Пусть смотрит своими глазами!» Я развязал.
Присутствовали члены суда: Михайлов, Шверник, еще Батицкий, Москаленко, его адъютант, Руденко... Врача не было. Стояли они метрах в шести-семи. Батицкий немного впереди, достал парабеллум и выстрелил Берии прямо в переносицу. Он повис на кольце...»
«Живым я твоего отца не видел»
В общем, версия хоть и не без шероховатостей, но на первый взгляд вполне стройная. Тем не менее Серго Берия, сын Лаврентия Павловича, считал дело Берии выдумкой от начала и до конца. По его собственной версии, отец был убит уже 26 июня — без суда и следствия. И имел на то достаточно веские основания.
Серго Лаврентьевич основывался в первую очередь на собственных воспоминаниях и впечатлениях. По его словам, заседание Президиума Совмина в тот день по какой-то причине было отложено, и отец поехал домой обедать. Сам же Серго находился в тот момент в Кремле — в кабинете Бориса Ванникова, заместителя Берии в «атомном» Спецкомитете.
Для справки: Серго Берия был конструктором-ракетчиком. За создание первой советской авиационной противокорабельной крылатой ракеты КС-1 был награжден орденом Ленина и удостоен Сталинской премии I степени. На момент события был главным конструктором КБ-1 (ныне — концерн «Алмаз-Антей»).
С Ванниковым Серго Берия обсуждал подготовку доклада правительству, посвященного предстоящим «испытаниям». Каким именно, в его рассказе не уточняется, но, судя по всему, речь шла об испытаниях первой советской водородной бомбы (впервые была взорвана 12 августа 1953 года на Семипалатинском полигоне).
Примерно в полдень, вспоминал Серго, раздался телефонный звонок: «Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского Союза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замечательным летчиком-испытателем, мы в те годы вместе работали и сошлись близко.
— Серго, — кричит, — у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем...
Что налицо — заговор против отца, я понял сразу. Что еще могла означать перестрелка в нашем доме? Об остальном можно было только догадываться. Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован, побег — лишнее доказательство его вины. И почему и от кого я должен бежать, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я ответил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову...
Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой, на Малоникитскую. Это неподалеку от площади Восстания. Жили мы в одноэтажном особняке еще дореволюционной постройки. Три комнаты занимал отец с матерью, две — я со своей семьей.
Когда мы подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее мне приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле нашего дома, но сам я видел только два бронетранспортера и солдат. Сразу же бросились в глаза разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стреляли...
Внутренняя охрана нас не пропустила. Ванников потребовал объяснений, пытался проверить документы у военных, но я уже понял все. Отца дома не было. Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из охранников: «Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого брезентом...»
В Кремль возвращались молча. Я думал о том, что только что услышал. Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового охранника? Сомнительно. Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те носилки...»
Когда Серго спустя несколько часов приехал на дачу и увидел мать, то в ответ на ее вопрос: «Ты видел отца?» — ответил, что, по всей вероятности, его нет в живых. Вечером того же дня Серго Берия был задержан и препровожден на некую охраняемую военными госдачу. А еще через полтора месяца был официально арестован и посажен в Лефортовскую тюрьму. Ему было объявлено, что он привлечен «по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма».
Из-за решетки он вышел в конце 1954 года. Но свобода была очень ограниченной: остаться в Москве не было разрешено. Много лет Серго Берия и его мать, которая также подверглась аресту и заключению, провели в административной ссылке — в Свердловске.
Со временем предположение Серго о том, что жизнь отца оборвалась 26 июня 1953 года, переросло в убеждение. «В пятьдесят восьмом я встретился со Шверником, членом того самого суда: его дочь занималась радиотехникой, и мы были знакомы, — вспоминал Серго Лаврентьевич. — Могу, говорит, одно тебе сказать: живым я твоего отца не видел. Понимай как знаешь, больше ничего не скажу.
Другой член суда, Михайлов, тоже дал мне понять при встрече на подмосковной даче, что в зале суда сидел совершенно другой человек, но говорить на эту тему он не может... А зачем спустя годы посылал записки и искал встречи с моей матерью Хрущев? Затем дважды — Микоян? Почему никто и никогда не показал ни мне, ни маме хотя бы один лист допроса с подписью отца?».
Подписей в материалах дела и впрямь подозрительно мало. Оригиналов допросов Лаврентия Берии вообще нет — только копии. Допросы «сообщников» также в основном представлены копиями. Нет и оригинала приговора. На машинописной копии имеется лишь печать и автограф руководителя группы секретарей — подписи членов Специального судебного присутствия отсутствуют.
Однако есть свои белые пятна и в версии Серго Берии. Она никак не объясняет, например, несколько писем Берии, написанных его рукой уже после ареста, — иное, во всяком случае, пока не доказано. Адресованы они были бывшим коллегам по руководству страны. Дело тут, собственно, даже не в руке — почерк тоже можно подделать, а в стиле и содержании писем. Это сфальсифицировать куда сложнее.
Вот, например, выдержка из послания, отправленного узником гауптвахты 2 июля 1953 года: «Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия... Умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить... Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его...
Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом очень подозрительная. Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать — разве будет плохо, если т-ща реабилитируют. Еще и еще раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить. Ваш Лаврентий Берия».
Нет, сымитировать такое отчаяние невозможно: и это, и другие письма явно подлинные. Но почему в таком случае нет ни одного оригинала протокола? Почему член Специального судебного присутствия Верховного суда СССР Николай Шверник не увидел на суде Берию? И чью казнь наблюдал комендант штаба Московского округа ПВО Хижняк?
Противоречия, казалось бы, неразрешимые. Но можно отыскать ключик и к этому ларцу. По мнению некоторых историков, Хрущев со товарищи не врут: Берия действительно был арестован 26 июня 1953 года. Но вот до суда, скорее всего, не дожил.
На суде же был то ли его не слишком похожий двойник, то ли вообще никого не было: никаких бесспорных подтверждений тому, что Берия был жив на момент начала судебного процесса (18 декабря 1953 года), не существует. Суд был закрытым, фото- и киносъемка не велась. Есть, собственно, серьезные сомнения даже в том, был ли сам процесс — тут с железобетонными доказательствами тоже туговато.
Последний несомненный документальный след живого Берии — то самое процитированное письмо от 2 июля, где он высказывал «дорогим товарищам» опасение, что с ним могут расправиться без суда и даже без допросов. Нельзя исключать, что предчувствие не обмануло Лаврентия Павловича. Хотя какие-то допросы, есть такое ощущение, все-таки были проведены. Однако результат их «дорогим товарищам» категорически не понравился. Как говорят в таких случаях, он слишком много знал.
Поэтому оригиналы протоколов допросов были уничтожены и заменены на очищенные от «лишних» сведений копии, а самого носителя опасных знаний решено было ликвидировать без промедления и безо всяких церемоний. Так что не исключено, что рассказ майора Хижняка об обстоятельствах расстрела Берии тоже вполне достоверен. Ну, с той поправкой, что комендант штаба «забыл» упомянуть, что случилось это не 23 декабря 1953-го, а на несколько месяцев раньше.
Андрей Владимиров
