Балетный конкурс «Золотой маски» открыла «Жизель» Большого театра. Старинный романтический балет, реконструированный Алексеем Ратманским, получил шесть номинаций: кроме главной — «лучший спектакль», на «Маски» претендуют балетмейстер-постановщик, художник и трое исполнителей. Шансы «Жизели» оценивает Татьяна Кузнецова.
Шансы изначально были высоки: в прошлом, искалеченном вирусом сезоне качественных премьер до мартовского карантина состоялось немного — в конкурсе оказалось всего четыре балета. Один из них — камерные «Русские тупики II», поставленные Максимом Петровым в Мариинском театре,— из состязаний выбыл: серьезную травму получил один из четырех исполнителей. Помимо балетмейстера и трех артистов за бортом оказалась и композитор Настасья Хрущева.
Три оставшихся спектакля — историческая классика в разных интерпретациях. Раньше считалось, что в конкурс «Маски» не допускаются редакции, повторяющие уже существующие версии, но похоже, с недавних пор это правило отменено. Ленинградский «Бахчисарайский фонтан» Ростислава Захарова 1934 года экс-прима Мариинки Дарья Павленко перенесла в Самару во всех его драмбалетных подробностях. Еще один конкурент «Жизели» — «Дон Кихот» Музтеатра Станиславского, первый балет Рудольфа Нуреева, представленный в России. Нуреевская версия сильно отличается от принятой у нас, и в сравнении с традиционным «Дон Кихотом» вольные фантазии эмигранта выглядят весьма курьезно, особенно по части характерных танцев.
На фоне конкурентов «Жизель» Большого, которую скрупулезный Алексей Ратманский реконструировал по архивным записям из шести источников (см. “Ъ” от 25 ноября 2019 года), выглядит неуязвимой — по общей культуре постановки и режиссерско-хореографическим открытиям, совершенным постановщиком. В дополнение к этому трактовка ролей в этой «Жизели» изрядно отличается от привычной. В частности, уничтожен советский акцент на сословных различиях, так что бойкая девица Жизель, отлынивающая от сельхозработ, вовсе не робеет перед псевдокрестьянином Альбертом, а с гордостью представляет его матери и односельчанам в качестве жениха. Возвращенные из небытия мизансцены доказательно совпали с музыкой и сделали поступки персонажей более логичными.
Хореографически «Жизель» тоже преобразилась. Из мужской партии ушли большие прыжки ХХ века, зато запестрели старинные заноски; отреставрированное «крестьянское» па-де-де, помимо прочих тонкостей, одарило невиданными дуэтными пируэтами с поддержкой одной рукой; танцы пейзан заплелись хороводными виньетками. Преобразился и второй акт — и по мизансценам, и хореографически. Из самых заметных находок — рисунок в виде креста из виллис, найденный балетмейстером во французских архивах; взволнованная массовая фуга, заново сочиненная Ратманским взамен утраченной, и принципиально иной финал, в котором уходящая под землю Жизель благословляет возлюбленного на брак с бывшей соперницей.
Но, возможно, самым принципиальным новшеством стали темпы «Жизели», последние полвека замедлявшиеся по воле артистов и в па-де-де второго акта доходившие почти до карикатурной неторопливости. Вернув историческую быстроту, Ратманский заставил всех (от кордебалета до премьеров) танцевать четко и поворотливо, а в мизансценах объясняться точно и конкретно. В итоге танцы стали живее и виртуознее, а действие — динамичнее и человечнее. Однако трудно было ожидать, что этот возбужденный темп получится удержать после премьеры — ведь артистам куда комфортнее танцевать по-старому, тем более что в репертуаре Большого сохранилась привычная версия Юрия Григоровича.
Тем более неожиданным оказался «масочный» спектакль: маэстро Клиничев держал спринтерский темп премьеры, и артисты (за минимальным исключением) с ним справлялись, не жертвуя качеством исполнения, хотя временами кордебалетные массы крестьян и привидений действовали с излишней строевой четкостью. Балерина Смирнова, хоть и не отличалась темпераментом и бойкостью, требуемыми для этой Жизели, танцевала почти безупречно, а мимировала так внятно, что даже в ее безумии легко прочитывался связный внутренний монолог. Высокий длинноногий красавец Беляков играл в аристократа с непринужденной естественностью, поразительно легко справлялся с каверзами быстрых антраша, а своими по-московски широкими и резкими entrechat-six не раз срывал непредвиденные аплодисменты. Третья номинантка, Екатерина Шипулина — излишне резкая и свирепая в роли Мирты — явно осталась за рамками конкуренции, хотя стремительные темпы позволили ей замаскировать явный недостаток прыжка, необходимого для этой полетной роли.
Конечно, любой конкурс чреват неожиданностями, да и мнение практиков (возглавляет жюри Вячеслав Самодуров, худрук Екатеринбургского балета) обычно расходится с позицией критиков. Однако одно можно сказать с уверенностью: Большой театр, часто теряющий достижения своих премьер, на сей раз интереснейшие исследования Ратманского не утопил в репертуарной рутине.
Татьяна Кузнецова
