В конце 1968 года в «Неделе» появился Владлен Кривошеев. Я прекрасно его знала: несколько лет работали в «Московском комсомольце». Профессионал, искрометный ум, выдумщик-придумщик, тамада. И главное, человек порядочный. Он работал в «Известиях» заместителем редактора отдела информации, потом уехал собкором в Прагу.
- Володя! К нам!! Какое счастье!!! И кем же?
- В отдел писем.
Кривошеев – в отдел писем! Конверты вскрывать, бумажки перебирать? Да у нас и отдела такого нет, общий с «Известиями».
- Теперь будет.
Оказалось, главный редактор «Известий» Лев Николаевич Толкунов дал ставку. Специально для него. Ничего не понимаю. Но как бы то ни было, Кривошеев – в «Неделе»!
Для нас это было счастьем. Для него – несчастьем. Как известно, не было бы счастья, да несчастье помогло.
…Кривошеев оказался в Праге в самый разгар «пражской весны», когда в Чехословакию были введены советские танки. В столь важный момент для усиления своего коррпункта «Известия» откоманди-ровали опытнейшего журналиста-международника Бориса Орлова. Редакция ждала материалов «с места события» о том, как жители Праги встречают наших воинов хлебом-солью.
– Пишите подробно, объективно.
Владимир и Борис дружно взялись за дело. Вскоре поняли: их субъективное мнение с объективным не совпадает. Борис Орлов, так и не передавший ни строчки, был срочно отозван в редакцию. Как не оправдавший доверие. Вскоре ему пришлось уйти из «Известий», правда, без волчьего билета, благодаря Л. Толкунову.
Кривошеев, естественно, остался – он ведь собственный корреспондент. Но тоже ничего не писал. Не мог.
Вот как журналист «Известий» Леонид Шинкарев, свидетель тех событий, вспоминает о них в книге «Я это все почти забыл...»:
«Борис Орлов оказался в Праге в составе танковой колонны. Потрясенным человеком, ни строчки не написав, он поднялся с футбольного поля на вертолете, долетел до Дрездена, оттуда на двухместном самолете до Берлина, затем военно-транспортным самолетом добрался до Москвы, торопясь открыть власти глаза. Поступок по тем временам неслыханный, чреватый потерей работы, социального статуса и т.д... Главный редактор Толкунов помог Борису тихо перейти в научный институт, отвел от него удар».
Борис Орлов долго считал, что Москва плохо осведомлена событиях в Праге. Так же думал и Володя Кривошеев. Вспоминает Леонид Шинкарев слова Кривошеева:
«Когда утром 21 августа я поднял штору и увидел под окном советский танк, то был психически раздавлен, в первый раз заболело сердце; чехи шли мимо, глядя на танк с недоумением, как на инопланетное существо. Я боялся выйти на улицу, хотелось спрятаться, никуда не высовываться. Вдруг звонок из редакции, кто-то из аппаратчиков просит срочно репортаж, как Прага встречает наших хлебом-солью. Я кричу: „Тут все наоборот, люди разъярены”. А в ответ:
„Это не твое дело, ты пиши...” Я бросил трубку».
Кривошеева вызвали в Москву, в редакцию. На ковер. На редколлегии «Известий» он рассказал о том, что видел, и что собкоры
«Правды» и «Труда» с ним согласны.
Члены редколлегии слушали молча, уткнувшись в бумаги. И только редактор иностранного отдела, непосредственный его начальник, негодовал:
- Они, эти журналисты, ничего не понимают.
Последнее слово было за Толкуновым:
- Вы находитесь там (на слове «там» Толкунов сделал ударение). У вас хорошие связи с чехословацкими товарищами. Вы лучше знаете, что происходит. Владлен Михайлович, мы вам доверяем.
Кривошеев вернулся в Прагу.
И опять материалов от Кривошеева нет. Для «Известий» это ЧП – центральная газета не освещает событие такого масштаба! Толкунов срочно посылает в Прагу своего заместителя, Юрия Филоновича:
- Разберитесь, Юрий Константинович! Только побыстрее. И Филонович разобрался. Позвонил Толкунову из Праги:
- Владлен прав.
...Где взять слова, чтоб рассказать о том, Как в сорок пятом нас встречала Прага, И как встречает в шестьдесят восьмом.
Такие строчки написал в это время Александр Твардовский. Стало ясно: долго Кривошеев в Чехословакии не продержится:
- Меня все-таки выкурили из Праги. Выяснилось, что один из доброхотов писал в ЦК доносы на Главного, обвиняя его в том, что тот держит в Праге собкора-антисоветчика.
В середине октября Кривошеев вернулся в Москву. Со стороны
Толкунова никаких упреков:
- Срочно уходи в отпуск. Немедленно. Используй все накопившиеся отгулы. Бери за свой счет. Потом начнешь работать в отделе соцстран. А пока не появляйся в редакции как можно дольше.
Все оказалось сложнее, чем думал Толкунов. Спустя три месяца он развел руками:
- Обстоятельства складываются так, что тебе лучше поработать какое-то время в «Неделе», в отделе писем.
И Володя пришел к нам.
В его руках письма заиграли-запели. Он не просто вытаскивал их на страницы. Он комментировал, стыковал, придумывал рубрики, заставлял художников оформить особенно оригинально. Подборки писем стали в «Неделе» едва ли не самыми читабельными.
Неожиданно был снят с работы главный редактор «Недели» Александр Львович Плющ. На его место – по иронии судьбы! – пришел тот самый редактор иностранного отдела, который на редколлегии отчитывал Кривошеева. Естественно, он тут же уволил Володю. В «Известиях» Володя тоже не мог оставаться. Тут уж даже Толкунов был бессилен.
Надо ли говорить, что Володя Кривошеев не пропал! Поистине, что ни делается – к лучшему.
Только для нас, недельцев, его уход стал несчастьем.
