Эта книга сенсационна. Ничего похожего на нее сегодня нет.
По смерти Виктора Славкина обнаружились его дневники. Это более сорока толстенных тетрадей, в которые разноцветными авторучками прилежный Автор заносил свои записи в течение нескольких десятков лет. На страницах огромного труда множество вырезок и вклеек, подчеркивающих цитатность и документальность материалов. В сущности, это не дневники даже, а скорее регулярные, почти каждодневные записи — писательская кухня, развернутые в эпос записные книжки драматурга. «Ни дня без строчки» — девиз Юрия Карловича Олеши Виктор Славкин принял как руководство к собственному действию. Такое пристрастие похоже на наркотик — начав, надо продолжать, от этого дела не избавишься. Тем более если оно тайное, сокровенное, если время затхлое, а душа пылает, талант пышет. Есть такое слово — «раритет». Витя был фанатичным и педантичным собирателем этих раритетов, которые в силу своей ничего не значащей ерундистики ровным счетом ничего не стоили при своем появлении, но с течением времени вдруг становились выразительными знаками эпохи, ее бесценными живыми деталями. Глупость и несвобода делались признаками только что прошедшей жизни, абсурд являлся в виде обобщения, частность превращалась в метафору бытия.
Дневники Славкина не назовешь мемуарной прозой, но из этих отрывков и обрывков встает огромная панорама вывернутой наизнанку новейшей, но уже ставшей во многом забываемой и забытой истории. Из разноцветных случайных камушков складывается драгоценная мозаика. Оказывается, из сора жизни растут не только стихи, но и блестящие наблюдения, точные, часто нелицеприятные оценки, убийственные характеристики…
Лица, которые упомянул и прославил в своих дневниках зоркий Виктор Славкин, — люди отнюдь не одного круга, иногда случайные знакомые, иногда друзья и коллеги, — все в одном плавильном котле, в каше будней ушедшего времени, с разными амбициями, положениями, репутациями и без таковых, чаще близкие мирам театра и литературы, знаменитые и незнаменитые, честные и мошенники, таланты и бездарности, выскочки и приспособленцы, лентяи и труженики — слиплись меж собой благодаря прицельному глазу драматурга, который в каждом видел потенциального персонажа некой большой ненаписанной пьесы под условным названием «Совок». Люди здесь становятся знаками, превращаются в символятину мелкого быта, делаются осколками пережитого и суетного. Чеховская RENIXA, то бишь чепуха… А в нашем сегодняшнем восприятии — обобщение. И это обобщение, что важно, носит не столько обвинительный, сколько разоблачительный характер. На «обратной стороне жизни» оказываются толпящиеся в хаосе всевозможных, чисто обэриутских случайностей в духе Хармса и Введенского персоны, чьи «миги жизни» зафиксированы в поисках уже по-прустовски утраченного времени, делая неуловимое, потерянное в памяти правдой. Этот жанровый фактомонтаж — фактура одномоментной жизни, в ней фарс и бурлеск наполняются грустным содержанием бессодержательности реального бытия.
Драматург Славкин дает картину эпохи, но он ее отнюдь не воспел, он ее пригвоздил. Мы жили и выжили в эпицентре социалистического реализма, варились в котле его суеты, — в дневниках представлена «сборная солянка» литературных и окололитературных фактов, пища весьма отвратительная, несъедобная, но которую, давясь, приходилось есть. Редакция журнала «Юность», где мы с Витей работали, находилась рядышком и с ЦДЛ, и с Правлением Союза писателей, — так что наш «совковый» быт был общим, и то, что описал Виктор Славкин, есть правда, как говорится, из первых рук.
Да и все наше тогдашнее общество представляло этакое болото, в котором можно было существовать лишь с изрядным чувством юмора. Славкин им обладал в полной мере, и это видно почти в каждой его заметке, в каждой строке. Бывает, он ядовит. А бывает, одинок, мрачен и лиричен. Сарказмы исчезают и становится ощутим его талант фантазера - авангардиста, чей авангардизм выстраданный, а не заемный, чье кредо — человеколюбие и сверкающая неожиданностью форма.
В этом смысле Славкин — последователь — ни больше, ни меньше! — и наших обэриутов, и Кафки, Беккета, Ионеско, Мрожека (с последними двумя он был знаком). Недаром его пьесы «Взрослая дочь молодого человека» и «Серсо», блистательно поставленные Анатолием Васильевым, сделались театральными шедеврами на именитых сценах Театра Станиславского и Таганки.
И все же не успех определял его жизнь, а скорее неуспех. Витя сублимировал свои комплексы (а они есть у каждого!) в эти свои записи, каждая из которых становилась глубоко личным наблюдением над временем, — из этого потока мелочей, фраз, примет, миниатюр складывался роман жизни, этакий эпос века-волкодава, сжирающего заживо творца, его уникальную индивидуальность. Сколько замыслов погибло! Сколько ненаписанных сюжетов! Сколько отменных придумок пьес!.. Целая фабрика могла бы тут открыть свое производство и как разбогатела бы наша культура в этом случае!
Но нет. Пусть останутся эти изъявления этакими скромными памятничками эпохи шестидесятничества и далее, вплоть до нового тысячелетия, в котором многое из прошлого уже сгинуло, а что-то не уходит, не исчезает, хоть тресни. Имена и фамилии многих участников Витиных записей — известные и неизвестные — принадлежат людям, так сказать, разного калибра, но это не имеет значения — все и каждые по отдельности — ушедшие и, слава Богу, еще живые сегодня — «работают» на создание общей разноцветной картины. Все на равных помогают увидеть миры Виктора Славкина вблизи. Прошлое предстает в своей абсолютной реальности, документальной отрешенности, и это значит в прямом смысле, что для нас не все потеряно! Прорва времени оказывается бессильной благодаря мощи этого рыцаря-одиночки по имени Виктор Славкин, сумевшего разбередить нашу память и возвратить нам переживание ускользнувшей жизни. Скажем спасибо за это наслаждение. Ведь читая эти тексты, мы живем как бы второй раз, происходит чудо возвращения в НАШУ и ни чью иную жизнь. Происходит фантастическое, в чем-то мистичное перерождение: я — это он, а он — это я!.. Я умер вместе с ним, а он жив вместе со мной.
Наверное, это и есть дружба. Да, мы с Витей были друзьями — ближе не бывает. Делали вместе «Наш дом» и дальше по жизни шли вместе. Арбузовская студия, «Юность», Вася Аксенов, Горин, Арканов, — одна жизнь…
И одно общее болото, как я уже сказал. Но тут следует добавить.
Болото — только с виду тишь да гладь. Мол, сверху застой, ничего не происходит. На самом деле внутри болота — буря, брожение, черт знает что… Активнейшие химические процессы. Гниение — самый из них отвратительный и самый одурманивающий.
Виктор Славкин зафиксировал это наше болотное состояние в своем литературном труде. Думал ли он, что мы его когда-нибудь прочитаем? Или писал только для себя, для тренажа мозгов и рукописного самоутверждения?
Давайте попытаемся выяснить это по окончании чтения этой уникальной книги, так точно, между прочим, названной самим Автором:
«РАЗНОЦВЕТНЫЕ ТЕТРАДИ. ЗАПИСИ НА ОБРАТНОЙ СТОРОНЕ ЖИЗНИ»
Марк Григорьевич Розовский
P.S. Выражаю огромную благодарность Аркадию Раскину за цифровую расшифровку рукописей Виктора Славкина и Владимиру Вестеру за редактуру, примечания и составление книги.
