В Третьяковской галерее открылась масштабная выставка «Лаборатория будущего. Кинетическое искусство в России». Более 400 работ, в том числе из частных собраний, много движения и хороший дизайн впечатлят кого угодно, уверен Алексей Мокроусов.
После перерыва любая выставка кажется праздником, но мало какая — праздником таким важным, как выставка о кинетизме в России. В Западном крыле Новой Третьяковки показывают расширенную версию проекта, представленного в прошлом году в петербургском «Манеже» (о ее удачах и проблемах “Ъ” писал 19 февраля 2020 года). Третьяковка добавила работ и сделала по-настоящему интересную выставку, которую не посмотреть и за два часа.
Здесь не только многое движется, шумит, скрипит и едва ли не поет, но и зрители могут поучаствовать в создании артефактов. Рядом со многими экспонатами стоят дезинфекторы — своего рода приглашение постучать молоточком, подвигать в воздухе волшебной палочкой, способной порождать звуки, или просто провести по металлической плоскости рукой, чтобы вызвать шум.
Кинетизм разнообразен: выставка объединила четыре раздела-«лаборатории», посвященных зрению, искусствометрии, среде и синестезии. Форма рождается движением, реальным или иллюзорным. Это искусство может возникнуть и при помощи краски или карандаша: среди экспонатов — графика Эль Лисицкого и Любови Поповой, архитектурные фантазии Якова Чернихова и Георгия Крутикова, но для создания движущихся объектов художник должен быть немного инженером. Кинетический объект «Сферы» Вячеслава Колейчука из собрания самой Третьяковки, например, сотворен из фанеры, оргстекла, фольги, линзы и мотора.
Колейчук (1941–2018) — хедлайнер выставки. В 1966 году он с группой художников во главе со Львом Нусбергом подписал Манифест русских кинетов, предложивших создать Всемирный институт кинетизма. Советский кинетизм не просто вырос из традиций русского авангарда — от Казимира Малевича и Михаила Матюшина до Наума Габо, работы и цитаты из работ которых представлены на Крымском Валу,— он шел нога в ногу с кинетизмом мировым. Манифест объединившихся в группу «Движение» художников, появился через девять лет после знаменитой, устроенной в парижской галерее Дениз Рене выставки — сперва скандальной, а затем хрестоматийной, после нее кинетизм вошел в моду. К сожалению, мировой контекст русско-советского кинетизма на нынешней выставке не показан: у нас перестали любить (да и любили ли когда?) экспозиции-исследования, где ищут параллели художественных идей и миров, а творческие биографии обретают глубину, вместо них царят экспозиции-презентации.
Тем не менее международный контекст невольно возникает в творчества Колейчука. Еще студентом МАРХИ он запатентовал вместе с однокурсником Юрием Смоляровым самонапряженные (вантово-стержневые) конструкции, подобный патент в США почти одновременно получил великий Бакминстер Фуллер; сам Колейчук ссылался при этом на разработки забытого русско-латышского конструктивиста Карла Иогансона (1890–1929), реконструкции его макетов тоже есть на выставке. Колейчук работал в институте технической эстетики (ВНИИТЭ) на территории ВДНХ. Помимо изобретений он занимался и теорией кинетизма — обычное дело для советского искусствознания, редко поспевавшего за художественной современностью и перекладывавшего обязанность осмыслять практику искусства на тех, кто его создает.
Выставка фокусируется на 1960–1970-х, но история на этом не кончилась. Яркий пример — Борис Стучебрюков и его переменчивый «Мобилер». Восхищавшую Колейчука кинетическую скульптуру из пружинной стали и закрепленного под полистирольной доской электродвигателя тоже показывают в Третьяковке. А завораживающая работа Стучебрюкова из тысяч шарнирно соединенных стальных бритв представлена здесь даже дважды: в статике и в движении на старой видеозаписи.
Кинетизмом занимаются пассионарии — это если не условие, то хотя бы традиция, восходящая к легендарному Льву Термену. Фильмы о создателе терменвокса включены в кинопрограмму выставки, можно даже поиграть на иллюмовоксе, связывающем звук и цвет. Он находится в боковой галерее, за дверью. За ней же раздел о синестезии, феномене восприятия, когда не только звук связывается с цветом, любые явления обрастают дополнительными качествами, запахом, текстурой или вкусом. Куратор раздела Андрей Смирнов считает, что людей, воспринимающих мир иначе, много; он показывает звучащие работы Петра Айду и Олега Макарова и совсем новые работы студентов Школы Родченко — их не было в Петербурге. И хотя тема синестезии кажется едва ли не самой сложной на выставке, раздел, этой теме посвященный, выглядит наиболее цельной частью довольно подвижного проекта.
Алексей Мокроусов
