Как хочется проснуться утром от солнца, от радостного гомона птичьего народа, вернувшегося из дальних жарких земель на оттаявшую родину! Но пока лишь синичка-московка застенчиво тенькает в заснеженных кустах. Милая наша, верная подружка, ты скрасила нам зиму, а мы не очень тебя и замечали. Многие ли из нас сыпали тебе в кормушку завтрак? Пожалуй, только детсадовские малыши.
Пешеходы бегут мимо тебя на работу, машины проносятся железным потоком и заглушают твою песенку, норовят обрызгать грязью, а ты, не помня зла, тенькаешь приветно: «Лю-ди-лю-ди-лю-ди...»
Ах, если бы мы так ласковы были друг к другу — тогда бы и долгая зима не была нам в тягость, и пасмурные месяцы были не так тяжелы. Мы бы, как синицы, и сквозь нависшие тучи, сквозь слякоть будней чувствовали присутствие солнца над нами, мы приветствовали бы его утром если не песней, то улыбкой. И к марту наше сердце было бы тогда гнездом света, куда вот-вот вернется перелетная радость — Весна!
***
Во дворе детского сада растут две туи. Туя — это такое южное дерево, вроде кипариса. Но в отличие от кипариса туя может расти и в нашей средней полосе, если грамотно ее посадить.
Детсадовские туи были посажены грамотно, потому что сильно разрослись. На зиму они не облетают и стоят такие же зеленые, как летом.
И вот иду я вечером мимо детского сада. Окна садика светятся, как апельсины. Туи слились с сумерками, их почти не видно. Зато было слышно, как в густом туевом лапнике расшумелись воробьи. Их было не два-три и даже не двадцать три. Судя по шуму, воробьев было 333, никак не меньше.
Они галдели так весело и звонко, что я невольно остановился. Я слушал воробьев и смотрел на апельсиновые окна. И вдруг я уловил в воробьином хоре голоса не только радостные, но и вредные. Эти воробьи не просто чирикали — они улюлюкали, трещали и будто бы даже топали ногами, то есть лапами.
Что же это за собрание? — подумал я. Что там решается? Наверное, какой-то страшно важный вопрос.
И вдруг минуты через три галдеж внезапно прекратился. Как будто кто-то выключил звук. Правда, еще несколько секунд отдельные воробьи растерянно чирикали, но и эти выкрики с мест утихли. Похоже, кто-то строгий постучал по графину или грохнул кулаком по столу. Мол: тихо, братцы! дайте слово молвить.
Слышалась недовольная возня, но чирикать уже никто не смел. Потом один воробей — очевидно, воробей-предводитель — что-то терпеливо стал объяснять собравшимся. Раздалось шуршание, как будто все воробьи достали блокноты и стали записывать.
И тут вдруг галдеж раздался совсем с другой стороны — это в детском саду распахнулись двери. На улицу выбежали храбрые дошкольники из старшей группы и закричали «Ура! Домой!..»
Воробьиное собрание испуганно выпорхнуло из зарослей туи, на лету теряя важные документы. Это посыпался с верхушек на землю слежавшийся снег.
Дмитрий Шеваров
