Про "группу товарищей" я пишу без иронии — дюжина программных директоров, главных редакторов и владельцев радиостанций, с географией от Сочи до Костомукши, местных и сетевых, целую неделю искренне удивлялись тому, чему в Швеции удивляется любой путешественник.
Ну, скажем, дивились готам в университетском, студенческом городке Упсала (с ударением на второй слог; это тот самый городок и тот самый университет, в котором занимался своей классификацией биологических видов Карл Линней. И если вы думаете, что знаете, как выглядят те, кто называет себя готами, то вы не знакомы с упсальскими! Они не просто ходят в черных сапогах, черных плащах, в цепях, с волосами, крашеными в радикальный черный цвет,— они стригутся так, что спереди лицо являет собой сплошную черную челку, нависающую примерно до подбородка, отчего выглядят эти ребята, как будто поменяли лоб с затылком — сильное, доложу вам, зрелище!).
Или изумлялись информации о том, что 70 процентов стокгольмских домохозяйств состоят из одного человека: да-да, в шведской столице люди встречаются, влюбляются, женятся, но при этом нередко продолжают жить отдельно; родители Малыша могли бы в наши дни составлять разные домохозяйства, не говоря уж про Карлсона.
Да и мало ли поводов к изумлению найдется в стране, чьи граждане имеют привычку приходить в гости со своей бутылкой вина, наливать в гостях из этой бутылки, а, не допив, уносить с собой! Где в выборах принимают участие 85 процентов населения, депутаты парламента получают зарплату около 2,5 тысяч евро (до налогообложения, отгрызающего от этого треть) и имеют служебные рабочие кабинеты площадью 12 квадратных метров!
Но все это были изумления из цикла, так сказать, "а еще на огненных островах живут люди с песьими головами".
Настоящее потрясение ждало не в дополнительной, а в основной программе.
Дело в том, что нас приглашала познакомиться со шведской системой СМИ организация, называемая Fojo. Это шведский институт повышения квалификации журналистов, основанный полвека назад тогдашним министром финансов, который устал (а по другой версии, скучал) от глупых вопросов интервьюеров.
Однако вместо язвительных тирад в духе Аркадия Райкина "Слушал я вас и понял, ну и дураки же вы все!" — он добился, чтобы бюджет выделил деньги на профессиональное обучение. Со временем инициатива, как водится, расширилась и углубилась, и вот сегодня шведы тратят деньги не только на местную, но и на иностранную журналистику. По крайней мере, добросовестно иностранной журналистике рассказывая о журналистике шведской.
И там был, конечно, ряд забавных моментов (выяснилось, например, что около 20 процентов шведов слушают радио через интернет, но при этом столько же пользуются древним телетекстом: помните, во времена пейджеров была такая мулька, показ новостей в текстовом виде по телевизору?). Или, например, мы узнали, что если 10 лет назад в шведских медиа конкурировали три с половиной десятка частных компаний, то сегодня их число свелось к семи, причем часть из них не шведы, а иностранцы, чем шведы крайне встревожены, но не иностранцами встревожены, а сокращением конкуренции.
Но главное, повторяю, было не в этом.
Главное, чем были потрясены мои российские коллеги,— что первые четыре канала шведского телевидения, равно как и четыре канала шведского радио, являются общественными. Радио 1 — это, условно, "Радио России" (которое во времена первых пейджеров было вовсе не радио для парализованных старушек, не имеющих сил от отчаяния залепить костылем по репродуктору, а рупором молодой демократической России, и ему верили даже больше, чем "Эху Москвы" сейчас). Р2 — это, условно, "Культура". Р3 — молодежное радио, то есть российская "Юность". Р4 — это научное и региональное радио. Все это в FM-диапазоне, хотя вот-вот, похоже, в Швеции радио станет цифровым. И мы в стокгольмском Доме радио были, и видели полный радийный цикл (от столовой до замечательно ухоженного кладбища при церкви, на которое выходят окна коридора — элегичное, успокаивающее зрелище, особенно если у твоей программы падает рейтинг), и продюсер молодежного Р3 Улла Свенссон проводила с нами все утро, показывая самую лихую эфирную студию изо всех, которые мне доводилось видеть,— в ней идет трехчасовое шоу "Утренний пассаж". Студия эта украшена картинами, увешана флагами, там пыхтит кофеварка и устроен бар, а само шоу ведет в компании двух девушек невероятно популярный шведский парень Кодье, цветом кожи напоминающий шоколадку с 90-процентным содержанием какао-бобов. Реклама шоу, где Кодье в одном халате прыгает у микрофона на кровати со своими боевыми подружками Мартиной и Ханной, известна всей стране.
И все это, я так понимаю, определенное впечатление на моих коллег из регионов произвело. (Да и на меня произвело. Я еще помню, как на ВГТРК былых лет, то есть на телеканале "Россия" времен пейджеров, вел новости спорта чернокожий Зайцев — и дивно, на мой взгляд, вел,— но с тех пор, щадя нервы русского патриота, эксперименты не проводились.)
Но настоящий шок с коллегами случился, когда фру Свенссон стали задавать вопросы.
— Сколько процентов вещания занимает у вас реклама?
— Нисколько,— последовал ответ.— Мы общественное радио, у нас нет рекламы.
— То есть у вас вся реклама размещается не на радио, а на телевидении?
— На общественном телевидении у нас тоже нет никакой рекламы.
— Как вы согласовываете с государством свою работу?
— Никак не согласовываем, мы общественное радио.
— Но администрация премьер-министра может вам дать указания?
— Мы общественное радио, нам никто не может давать указания. В Швеции есть комитет по вещанию, если вы об этом, но он разбирает жалобы на конкретные программы, если такие поступили. И разбирает их после того, как программы вышли в эфир, а до этого он не вправе вмешиваться. И после тоже не вправе вмешиваться, просто мы обязаны объявлять о его решениях.
— А бюджета, конечно, вам не хватает!
— Хватает. Ведущие на утреннем шоу притирались друг к другу у нас четыре года, и они у нас очень-очень недурно получают. А споры о том, каким быть выпуску новостей, мы вели целых семь лет!
Я, в отличие от коллег, не первый раз сталкиваюсь с системой общественных теле- и радиоканалов. Швеция — англоманская страна, что заметно даже в деталях (шведские пабы неотличимы от британских, и пабов в Швеции много). А на британском общественно радио — Би-би-си — я успел поработать. В Британии та же система, только общественных радиостанций не четыре, а пять. И рекламы на них никакой нет. А деньги на содержание, как и в Швеции, собираются посредством license fee, платы за лицензию, которую обязан вносить каждый владелец телевизора, даже если он смотрит по нему только подписные телеканалы через спутник (и споры о справедливости этой системы идут в Великобритании с тех пор, как образовалась Би-би-си). И общественное радио никакому государственному чиновнику действительно не подотчетно, и один из главных постулатов Би-би-си — "мы отвергаем любое давление на себя". (У меня был забавный случай, когда я записал на Би-би-си интервью с Андреем Илларионовым в бытность его советником президента. После чего Илларионов потребовал в интервью что-то убрать, а что-то оставить. Ему отказали все — сначала я, потом моя начальница, потом начальник начальницы. Илларионов хотел присутствовать при монтаже, но ему отказали и в этом, заверив, что право обращения в британский суд, в случае искажения его слов, за ним, конечно же, остается.) Эти общественное радио, общественное телевидение не всегда самые рейтинговые (хотя, если говорить о Швеции, общественное радио предпочитают 47,7% аудитории против 32,8% сторонников коммерческих радиостанций), зато оно может не идти на поводу ни у частных, ни у государственных интересов (которые могут не совпадать с общественными, порой оказываясь интересами вполне конкретных лиц). Общественные вещатели служат обществу. Они дают информацию, которая не сулит выгоды, но важна. Например, общественное радио делает научные программы, и этих программ о науке в Швеции великое количество (да и в день нашего визита веселый Кодье целых три часа своего шоу допрашивал крупнейшего шведского специалиста по генетике). И если спор о форме подачи новостей занимает 7 лет — значит, 7 лет следует вести этот спор.
И вот этим фактом — что общество важнее чиновника, что общественное главнее государственного и что это не просто слова, что на этих принципах держится целая гроздь СМИ, финансируясь и охраняясь подобно природному заповеднику,— и были мои коллеги потрясены.
Потрясены настолько, что вечером один из них, потягивая местное пивко, задумчиво произнес:
— Знаешь, я теперь понимаю, что, если страна развалится, и мне в моем регионе придется заново делать радио, нужно будет создавать не государственную, а именно общественную радиостанцию. Думаешь, я не знаю, как журналистов владельцы душат? Когда в свое время ОРТ с НТВ бились, я ведь понимал, что это не журналисты бьются, а Березовский с Гусинским. Только когда осталось одно государство, оно вообще всех удушило — и Березовского, и Гусинского, и общество. Потому у нас все в такую лажу и превратилось.
Я в ответ пивка тоже хлебнул, но ничего не сказал.
И сделал вид, что не заметил, что он произнес "если" с той интонацией, с какой произносят "когда"
