Расследование смерти Юрия Щекочихина обернулось диким бредом с галлюцинациями

Время от времени я встречаю их на Кольцевой линии метро. Вчера увидела на «Октябрьской». Все как всегда. Стоят на платформе две цыганки, две дородные красавицы, похожие на арабских кобылиц на пенсии. Стоят, болтают, одна другой показывает парчовую кофту. Та, что показывает, тычет пальцем в какие-то висюльки: дескать, красота. Та, которая зритель, смотрит и восхищается. Подходит поезд. Вторая цыганка закрывает глаза, начинает беспомощно хвататься рукой за воздух, и в вагон входят «слепая» и ее поводырь. Я замираю от восхищения. Зрелище, как обычно, производит впечатление на пассажиров: такая красивая и такая слепая. Люди лезут за кошельками.

На следующей станции они выплывают на платформу, переводят дух, смеются, и все повторяется сначала.

То есть одна работает инвалидом, другая — поводырем. За хорошую работу хорошо платят. А работают они, ей-богу, превосходно.

• * *

3 июля исполнилось десять лет со дня смерти Юрия Щекочихина. Ему было всего пятьдесят три года.

На первых полосах «Новой газеты» напечатали прощальную статью. Я ждала, что появятся и другие публикации. Прошло десять дней — нет, ничего. За девятнадцать лет со дня убийства Дмитрия Холодова, за десять лет со дня убийства Юрия Щекочихина, за семь лет со дня убийства Анны Политковской люди притерпелись к такой смерти. Просто привыкли к убийствам и живут дальше. Ничего удивительного в этом нет: инстинкт самосохранения.

С природой не поспоришь: надо же как-то приспосабливаться к условиям существования. Вот мы и приспособились. Но странно, что в борьбе за существование люди не замечают связи событий, выпирающей, как тромбофлебитная вена: журналист хочет что-то рассказать, его убивают, дело об убийстве расследуют со странностями (поименнованными в УК как нарушение закона), из-за этого оно рассыпается и сдается в архив.

День за днем беззаконие набирает силу. Виновные гуляют на свободе и делают все, что хотят, невиновные отбывают сроки, правозащитники ходят к главе государства и просят его что-нибудь сделать, он делает что-нибудь, но ничего не меняется. Кроме одного: с каждым днем беззакония становится больше.

Где связь?

Ну вот один пример. Один из тысячи.

Официальный диагноз смерти Юрия Щекочихина: синдром Лайелла, редчайшая аллергия, поражающая одного человека из миллиона. В медицинских учебниках написано: острый эпидермальный некролиз, чаще всего представляет собой реакцию на лекарственные препараты, врачи называют такое явление синдромом обожженной кожи. Даже на фотографии умерших от этого заболевания смотреть невозможно: у человека сгорает, лопается кожа. Вся и везде.

Казалось бы: для следствия главный документ — без которого в принципе невозможно работать, как невозможно сидеть на стуле без стула — медицинская карта умершего человека.

Доследственную проверку проводила Кунцевская межрайонная прокуратура. И вроде бы, как пишут коллеги из «Новой газеты», следователь пыталась пройти в ЦКБ, где умер Юрий Щекочихин, но пустили ее туда не сразу. Наконец изъяли медицинскую карту. А спустя несколько лет — лет, а не дней! — выяснилось, что ее потеряли в прокуратуре. По официальной версии: уборщица смела со стола и выбросила. «За потерю вещдока никто не наказан, а следователя — наоборот, повысили, после того как она переписала в постановление об отказе в возбуждении уголовного дела выводы посмертной медицинской экспертизы».

Все — дикий бред с галлюцинациями.

Представляю, как смеялись сотрудники правоохранительных органов, читая эту чушь.

Медицинскую карту нужно изымать немедленно. Каждый потерянный час — возможность переделать записи в карте. Честный следователь обращает на это внимание в первую очередь. По свежим следам есть возможность установить факт подделки.

Что значит: следователя не пускают в больницу? Полномочий у него более чем достаточно, все остальное — сказки для лопухов вроде нас с вами. Журналиста не пустят и правильно сделают, больница есть больница, а вот следователя — да как же такое возможно? Если у охраны больницы временно помутнение сознания, следователь знает, куда позвонить — и все. Но лопухам можно врать, они проглотят.

Теперь про уборщицу и случайно выброшенную медицинскую карту.

С каких пор уборщицы в пылу работы сметают все, что лежит на столе следователя?

Тут возможны варианты. Первый: карта лежала в мусорной корзине — тогда да, уборщица просто вывернула содержимое корзины в мешок, все это потом попало в контейнер и т. д. Второй: карта и в самом деле лежала на столе — но этого просто не может быть, потому что следователь обязан убирать важнейшие документы в сейф, и третьего не дано. Третий и главный: утраченную медицинскую карту следователь мог и должен был восстановить, как это делалось в те далекие времена, которые мы называем жизнью в СССР. И я знаю следователей, которые восстанавливали не только медицинские карты, но и целые тома дела. Это каторжный труд, и когда следователь рассказывал мне, как это происходило, я понимала, что у правосудия есть много хирургических инструментов.

Поэтому рассказ про утраченную карту — дешевая фантастика в бумажной обложке, всего лишь один факт из тысячи. В деле о смерти Юрия Щекочихина таких врак бесчисленное множество, и журналисты «Новой газеты» сделали все, что могли, чтобы их опровергнуть. Но это было не в их силах.

Они отвезли фрагменты останков погибшего известнейшему европейскому токсикологу, и он опешил: как это год спустя был уничтожен так называемый «влажный архив», то есть гистологические образцы тканей внутренних органов умершего? Почему уничтожен — понятно, без него исчерпывающий токсикологический анализ невозможен, но как это могло случиться? Опять уборщица смахнула? Откуда они берут столько невменяемых уборщиц?

Читать описание дела о смерти Юрия Щекочихина нет никаких сил. Понятно, что в газетном материале, пусть даже и двухполосном, описана лишь малая толика всего, что произошло за десять лет.

Я выхватила из этого костра всего лишь два угля, всего два обстоятельства, потому что в их отсветах, как в зеркале, видно главное: Щекочихина убили самым изощренным способом, и не просто убили, а хотели, чтобы он ушел из жизни в страшных муках — такой открытый урок для тех, кто ищет ответы на неудобные вопросы.

Нераскрытых дел немало, но провал именно этого дела, как и дела об убийстве Дмитрия Холодова и всех журналистов, погибших при исполнении своих обязанностей — надежнейшая гарантия беззакония, которое набирает смертоносную силу исключительно на гнилье.

Я часто бываю в судах и постоянно вижу людей, которые сходят с ума от того, что там происходит. Они не отдают себе отчета в том, что одна из причин происходящего-то, что общество смирилось с возможностью угробить любое дело прямо на глазах у людей.

Раз можно замять такое дело, как убийство Холодова и Щекочихина, значит, можно все. Это не технология ХХ1 века, это античный сюжет.

материал: Ольга Богуславская