Легко ли быть Янковским? Даже не спрашивайте его об этом. Вместо ответа Иван выворачивает всего себя в работе, выкладывается полностью. И выжигает все кругом
Он играет в «Даме пик» так, как будто ходит босиком по битому стеклу. Ходит и не замечает. Но мы-то видим, что он весь в ссадинах и порезах. Есть в нем это отчаянное остервенение, которое так идет Германну и так не вяжется с ним самим, по крайней мере, с тем, что я о нем знаю. Благополучный столичный мальчик, сын известных родителей, внук легендарного Олега Ивановича Янковского, продолжатель актерской династии… Когда Иван слышит эти слова, становится заметно, как у него подрагивают скулы, а рот сжимается в узкую сердитую щель. Он ненавидит такие разговоры. И терпит их только из уважения к памяти дедушки и хорошего воспитания. Он резкий, взрывной, колючий. У него мгновенные реакции. Надо упасть навзничь – рухнет как подстреленный, надо зарыдать – слезы градом, раздеться догола в кадре – ни секунды зажима. И у себя в театре он играет Максудова в «Театральном романе» так, как будто его никогда больше не выпустят на сцену. Это уже даже не актерский кураж, которым так любят хвастаться заслуженные корифеи, это какое-то последнее актерское отчаянье нового поколения. Так бывает, когда человека долго-долго держали взаперти в темной комнате или в сломанном лифте. И вот он наконец вырвался и не может надышаться, накричаться, нарадоваться своей свободе. И плевать он хотел, как при этом выглядит, что про него подумают и как на него посмотрят. Он дышит, он живет, он жив! Вот так сегодня играет Иван Янковский. Заразительно и страстно. Он еще не умеет дозировать эмоции, выверять выигрышные ракурсы и выражения лица. Невысокого роста, хрупкий, он каждый раз рвется заполнить собой весь кадр и сцену, напоминая в такие моменты Давида, бросающего вызов Голиафу и всему миру. Для него это самая привычная ситуация и самая любимая мизансцена. Недаром он так любит бокс.
С кем он там бьется? С какими демонами сражается? За что? Почему? Непонятно. Легкий, как перо петуха. Кожа да кости. Да еще непокорные вихры, не поддающиеся никакому лаку. Жаль будет, если вся эта энергия растратится, распылится на второсортное кино и рекламные фотосъемки. Сколько раз приходилось наблюдать у его старших коллег, как уходит блеск, блекнет красота, убывает талант, еще недавно обещавший так много. Но почему-то мне кажется, что с Иваном Янковским это не должно произойти. Он из стойкой породы «плохих парней», которых не так-то легко приручить, встроить в мейнстримовский поток, подчинить законам глянца и массмаркета. К тому же порода. Он очень фотогеничен. Это наследственный дар. Есть лица, в которые влюбляется камера сразу и навсегда. Морщины не морщины, возраст не возраст. Не имеет значения! Такое лицо было у его деда. «Не слишком ли он для нас красив?» – засомневается Тонино Гуэрра после первых кинопроб Олега Янковского для «Ностальгии». Этот же вопрос невольно задавал я себе, когда смотрел, как на экране компьютера в ритме слайд-шоу появлялись и застывали крупные планы Ивана, снятые его тезкой фотографом Иваном Кайдашем.
У нас не любят красивых. Красота, особенно для мужчины, – это всегда компромат. Некая маржа, которую не прощают, прозревая за ней сделку с самим дьяволом или какой другой темной силой. Красота предполагает отсутствие мозгов или явную нехватку других достоинств. А тут еще такая фамилия! Вот почему Янковские так не любят фотографироваться вместе. Вот почему Филипп Янковский, отец Ивана, наотрез отказался мне однажды выдать семейные фото, когда «Сноб» готовил проект «Всё о моем отце». В искусстве каждый должен быть сам по себе и отвечать сам за себя – неписаный закон клана, четкое правило, которому следуют и старшие, и младшие Янковские. И не потому, что не любят друг друга или не дорожат своей семейственностью. Просто не считают, что ее надо непременно выставлять напоказ, делая из фамильных отношений и привязанностей некий бренд на продажу.
– Семейная история живет в каждом из нас, – говорит мне Иван. – Мы ею очень дорожим, но стараемся ее не эксплуатировать. Нам не надо все время сидеть в обнимку перед фото- и телекамерами, демонстрируя дружную семью. Все, что нам действительно необходимо, – это заниматься своей профессией, каждый раз доказывая, что мы в ней не случайно, не по знакомству и не по блату. Я знаю, как это важно для отца, мамы и для моей сестры Лизы. Вот уж кто актриса от Бога. Она ото всех таланты собрала. Просто какая-то невероятная. Но ей тоже хочется быть самой по себе. А не чьей-то обязательно внучкой или дочкой. В противном случае рискуешь стать героем бесконечного семейного сериала. К тому же я много раз замечал, как в таких случаях из отношений уходит какая-то очень важная интимность, подлинная близость, не предназначенная для посторонних глаз.
Съемки закончились. Мы зашли в соседнее кафе согреться и выпить чаю. Он смешно рассказывает о том, как с детства был запойным киноманом. Смотрел все подряд – классику, и артхаус, и мейнстрим, и абсолютный трэш. Знал наизусть, буквально по кадрам, все фильмы Уэллса и Годара, Билли Уайлдера и Чарли Чаплина. Многие фильмы смотрел по ночам. Воровал у отца кассеты VHS и при одном проценте громкости крутил их на видике до утра.
– В какой-то момент я понял, что ничего не хочу, кроме как заниматься только этим.
– Смотреть кино?
– Нет, делать кино, стать частью его, а точнее, большого кинематографического процесса. Играть, сниматься, снимать самому.
Фильм, который его перевернул, а точнее, «уничтожил» (любимое слово Ивана!), – «Нефть» с Дэниелом Дэй-Льюисом. Такой запредельной самоотдачи на экране он никогда не видел. «Вот так я хочу», – думал он про себя. Никаких других желаний у него не было и нет. И родители это приняли с пониманием. «А что же Олег Иванович?» – интересуюсь я.
– Так он первым меня и снял в своем фильме «Приходите на меня посмотреть».
Олега Ивановича я немного знал. Делал с ним несколько интервью. Для актера он был не только слишком красив, но и даже слишком умен. Держал дистанцию, подолгу раскуривал трубку, когда не мог подобрать находчивый ответ, улыбался лучезарно всеми своими фирменными морщинами. Он-то про эту профессию знал все и неизменно действовал по главному постулату системы Станиславского «я в предлагаемых обстоятельствах». Но его главный актерский секрет заключался в том, что ему ничего особенно было не надо. Он принимал жизнь как есть. Мог поступить на актерский, а мог и не поступать. Мог перебраться в Москву, а мог бы остаться в Саратове. Не было в нем этой непременной жажды реванша, актерского честолюбия, которое сжигало бы изнутри. Он играл как дышал. Абсолютно естественно. И это чувствуется, когда смотришь старые фильмы с его участием. Все вокруг играют и хлопочут лицом, а он живет. У него была особая органика, которую нельзя повторить.
Иван другой. Он протягивает мне свой айфон с надписью, сделанной несмываемым фломастером.
– Видите, что там написано?
Читаю: «Хочешь – будешь».
– Это мой девиз. Мне прежде всего надо очень захотеть. И тогда все будет. Вот захотел поступить на курс Сергея Васильевича Женовача – и поступил. А ведь к тому времени я уже год отучился на актерском факультете в ГИТИСе. И надо было заново сдавать вступительные экзамены. И хода назад мне не было, впереди маячила только армия. Никто бы меня не стал отмазывать. У нас в семье это не принято. Или эта история с «Дамой пик». Она ведь вся про меня.
О том, что вовсю идет подготовка к съемкам «Дамы пик», он случайно узнал от своей партнерши Маши Курденевич, актрисы Театра-студии Сергея Женовача. К тому времени ее утвердили на роль Лизы. Но главного героя у Лунгина не было. Через день по почте Ивану пришел сценарий, и тут он подумал, что это мистика. Карты сходятся. Надо срочно идти на пробы. Когда его вызвали, он на одном дыхании отыграл сцену, где Германн требует у Лизы отдать ему бриллиантовое ожерелье. После съемок подошел к Лунгину с прямым текстом, мол, Германн – это я. То ли он в это слишком поверил, то ли действительно это так. Так много всего сошлось, но его утвердили после первых проб.
У Пушкина, да и в фильме Лунгина движущей пружиной истории являются деньги. Я вот что-то не очень верю, чтобы тебе когда-нибудь приходилось так сильно переживать по поводу их недостатка или отсутствия.
Но это на поверхности. На самом деле воспитание у меня было очень жесткое, за что я бесконечно благодарен маме и папе. Был период, когда я вообще год из своей комнаты никуда не выходил. После школы сразу домой. Никаких гуляний, никаких приятелей. Только уроки, домашние задания, а в девять вечера отбой. Всё! Единственной моей отдушиной была газета «Спорт-экспресс». Мне она полагалась в качестве компенсации за мою невеселую жизнь. Надо понимать, что эти крайние воспитательные меры были обусловлены вполне конкретными причинами. Я был абсолютно неуправляемый. Мог прогулять уроки, мог обмануть. Для меня жизнь была игрой. Надо было поставить мозги на место. Вначале это сделали родители, а потом Киношкола, куда меня отдали в двенадцать лет, которой я очень благодарен за все.
Мы говорили с тобой, что актерская профессия очень зависимая. Такие фильмы, как «Дама пик», приходят довольно редко. А что делать, когда нет интересных предложений и достойных ролей?
Мне двадцать шесть, и чему-то я уже научился. Например, говорить «нет». Я не верю, что у человека нет выбора. Он есть. Это право отказа. Меня нельзя заставить делать то, что я не хочу или к чему не лежит душа. Мне не надо все время сниматься, чтобы быть на виду, чтобы «не выпасть из обоймы», как теперь говорят. Я прекрасно могу провести время на даче один в обществе хороших книг и камина. И нисколько не огорчусь, если кому-то достанется хорошая роль или кто-то снимется в прекрасном фильме. Более того, я искренне порадуюсь за своих друзей и коллег. Кто меня знает, может подтвердить, что это не просто слова. Сейчас выдвинулось целое поколение новых замечательных актеров. Мне нравится ходить на их премьеры, а потом им позвонить, похвалить, обсудить их работу. Во мне нет этой актерской ревности, зависти, которая так отравляет жизнь. Ведь эта профессия по природе своей очень эгоистичная, эгоцентричная. Но нельзя никого не замечать рядом и думать только о том, какая ты звезда, которой все вокруг должны и обязаны. Я знаю, что жизнь быстро поставит тебя на место. К тому же я слишком верю в свою судьбу и в то, что роли и фильмы, которые мне предназначены, не пройдут мимо. Это не значит, что можно полеживать на диване в ожидании своего звездного часа. К встрече с судьбой надо быть максимально готовым и мобилизованным. Вот я знал, что в «Даме пик» должен быть я. Поэтому это и произошло.
Сейчас новые технологии круто меняют судьбу кинематографа. Уходят в прошлое большие залы и пышные премьеры. Любой фильм сегодня можно легко скачать на торрентах и посмотреть на айфоне. Плюс абсолютное торжество разных «Елок» и «Женихов», которые одни только и делают кассовые сборы. Что ты про это думаешь?
Я здесь для того, чтобы это поменять. Чтобы «Елки – 2 и 3» не захватили наше кино окончательно и бесповоротно. Я просто не могу этого допустить. Конечно, проще всего уехать, забыть и забить на все это, став частью какой-то другой истории, другой жизни. Но мне хочется быть здесь, попытаться перестроить сознание людей.
А ты думаешь, что кому-то это нужно? Что тебя услышат?
Уверен, что потребность такая есть. Другой вопрос, что уже целое поколение живет здесь (стучит пальцем по своему айфону). Такое стало возможно потому, что эти штуки нас буквально поработили. Мы даже наши эмоции выражаем смайликами и сердечками. Мы теряем навыки общения, предпочитая переписываться косноязычными эсэмэсками. Я завел страницу в фейсбуке только потому, что там сидел мой клон, который вел от моего имени переговоры с режиссерами и агентами. А фотографии в инстаграме у меня все время кто-то ворует. Так что с новыми технологиями у меня отношения напряженные.
Последнее время было много разговоров о том, что классическая модель театра-дома себя исчерпала. Ты играешь в театре под руководством Сергея Женовача, который как раз стойко исповедует этот принцип.
Когда приходишь в здание на улице Станиславского, атмосфера дома чувствуется мгновенно. Чем для тебя самого является твой театр?
Конечно, это дом прежде всего. Без него я не представляю своей жизни. В театре буквально бросаешься в неизведанное пространство. Постоянно себя изучаешь, ищешь, ставишь над собой опыты и эксперименты. Но я всегда знал, что театр – это дело коллективное. Тут не должно быть глупых амбиций и обид. Сегодня ты выходишь на сцену в маленьком эпизоде или даже массовке, а завтра у тебя главная роль. Слава Богу, такая роль у меня есть – это Максудов в «Записках покойника» Булгакова, которого я играю с наслаждением уже четвертый сезон. Мы чувствуем себя единой командой. И каждый спектакль – это как матч, который мы должны непременно выиграть. Для меня спортивные аналогии тут неслучайны. Обожаю спорт. Чем я только не занимался! И теннисом, и плаванием, и прыжками в воду. До сих пор мы с друзьями регулярно арендуем зал, чтобы поиграть в баскетбол. Без спорта и драйва легко зачахнуть.
Кто-то из великих сказал: «Бойтесь своих желаний. Они имеют обыкновение сбываться»…
Я живу как раз по этому принципу. Только я не боюсь своих желаний. Я их холю и лелею и знаю, что они сбудутся.
Сергей Николаевич
